Прорвемся, опера! (СИ) - Киров Никита
— В курсе, конечно, твоей работы, — проговорил я и чуть задумался. — Правонарушение ты пресёк, но тебе же и раскрывать надо, тоже такие показатели есть.
— Ну да, — он прищурился.
— Ладно, давай так. Я в парне уверен, вот давай мы его отпустим, достанешь из клетки и скажешь дежурному, что в наркологию повёз. Ермолину это вообще фиолетово, одной «обезьяной» больше, одной меньше. В журнал доставленных его вносить не будешь, будто его и не было в обезьяннике.
— Ну надо глянуть, может, Ленка уже его в свою сводку забила?
— Да пофиг, скажешь, чтобы сделала отметку, что состояние опьянения не подтвердилось и проведена профилактическая беседа, и в рапорте так же напишешь. А взамен, хочешь, карточку на тебя выставим, на раскрытие, есть у меня лишнее преступление, на тебя перепишем… Найдём, чем поделиться. Вот тебе и палка за раскрытие будет, это покруче, чем административный протокол.
— Вот это разговор, — старлей обрадовался. — Ладно, и сам тебя знаю, и много чего слыхал. Как ты банду-то эту в милицию привёз, ха! Это что-то с чем-то. Ладно, договорились.
Худой парень, сидевший в обезьяннике, никак не походил ни на бандита, ни на ветерана. Обычный парень среднего роста, ничем особо не выделялся, таких было много на улице. Взгляд только серьёзный, будто он старше своих лет. Впрочем, так оно и было, в таких условиях взрослеют быстро.
Сначала Егор удивился тому, что его выпустили из обезьянника, где он сидел вместе с мелким жульём и бомжами, а потом удивился тому, с какой радостью его встречают друзья. Эти парни своих не бросят… Как когда-то, ещё в той жизни — ведь как раз из-за подобного конфликта они все пошли против городской братвы, а потом и сами стали её частью, а в конце сгинули.
Но мне осталось раздавить и эту бабочку, которая взмахом крыла превратила этих приличных честных ребят в отпетых бандитов.
— Паха, даже не ожидал, — Орлов крепко тряс меня за руку. — Как по маслу всё прошло! Ну ты и выручил!
Вот смотрю на него, и, как и в случае с Федюниным, не вижу того бандита, с которым говорил в ИВС в первой жизни перед самой смертью. Вообще никак. Но это и к лучшему.
— С нами, может? — предложил Витя. — Посидим там, во дворе, побазарим за жизнь. У нас шашлыков немного осталось, в пакетике забрали с собой.
— Идите лучше по домам, парни, — сказал я. — Если кто-то ещё попадётся, уже не вытащим.
— Не попадёмся, — кто-то расслабленно рассмеялся.
— И с драками осторожно, бандиты здесь наглые, а мы ещё не всех пересадили.
— Всех посадишь, — заверил меня Орлов. — Спасибо, Паха. Я твой должник, отвечаю.
Я кивнул, попрощался с ними. Пора уже идти домой, но у меня оставалось ещё одно дело.
Кирилл Аничкин, наш криминалист, сидел в своей лаборатории допоздна. Хотя лаборатория — это сказано громко. У него должен быть свой кабинет и отдельное помещение без окон для фоторабот — этакая темнушка с красной лампой. Но подходящего помещения не нашлось, так что ему просто выгородили закуток под лестницей.
Там он и сидел, в конуре без окон, но свет сейчас был включен совсем не красный, ведь лаборатория выполняла одновременно и роль рабочего кабинета. Криминалист прилежно что-то записывал, а перед ним лежали наши тетрадки с лекциями.
— Ща, Паха, минуту, делаю справку по почерку.
— Ага, и что там? — поинтересовался я с усмешкой.
— Разные почерки, — заверил он. — Определилось легко. В каждом приложенном образце разная степень связности движений, не совпадает разгон почерка, везде разное соотношение высоты и ширины букв. Ну и степень вдавленности отличается, где-то сильно давили, а где-то прижималось совсем легко. Выполнено разными людьми. Но понятно, почему Пигасов спутал, написано-то всё похожими чернилами.
Он подмигнул мне. Вот так с лёгкой руки почерковеда почерки нашей уборщицы стали разными в разных тетрадках.
— Да, ошибся Пигасов, — усмехнулся я. — Просто у нас и ручки все в одном месте куплены, — я на пару сантиметров выдернул из кармана синюю шариковую ручку. — Везде один и тот же Китай.
— Вот именно, — Кирилл поставил размашистую подпись под справкой. — Хорошо, что ты зашёл, Паха. В область как раз недавно звонил, в экспертам. Заключение еще не готово, но исследовательскую часть провели, короче, у частиц глины с подошв убитой Никишиной, с подошв кроссовок того амбала и с той кучи возле дома — общее происхождение и схожий состав. Вот так вот… Да и боты трупа, рисунок его подошв, всё совпадает со следами на пустыре, я глянул тоже.
— Спасибо, Кирилл. Теперь всё понятно.
— И ещё кое-что… ща!
Он полез в пачку снимков, лежавших на столе, достал оттуда недавнее фото следов протектора на земле, с ним же на скрепке торчал вырванный из блокнота лист. Тот самый, на котором я штриховал след шин на джипе бывшего следака Рудакова.
— Проверил, идентичные, — Кирилл обрадовался. — Чё, будешь брать злодея?
— Пока погоди, надо подумать, — я почесал затылок. — Но ты молодец, Кирилл, что бы мы без тебя делали?
— Зашивались бы, — он засмеялся.
— Ага, именно так.
Ну что же, теперь я точно знаю, что бывший важняк городской прокуратуры Рудаков был в гостях у Ганса как раз перед тем, как того нашли мёртвым.
Сам он его убил? Это ещё надо выяснить. Но что он там делал — большой вопрос.
Пойду-ка я схожу к отцу, он ещё должен быть на работе, и он знает Рудакова лучше. Может, что и подскажет по нему.
Глава 24
И для чего бывший следователь по особо важным делам будет навещать Ганса? Догадок-то много, от коррупционных схем до банального личного знакомства, а то и связи Рудакова со всеми этими делами. Но что на самом деле — пойди-ка пойми, и бесконечные догадки пока не приводили к какой-либо конкретной версии.
Одно я только понимал, что пока не готовы справки от Кирилла по следам, эту инфу я не буду приобщать к оперативно-поисковому делу и давать ей официальный ход, чтобы не спугнуть Рудакова, ведь он явно до сих пор общается с бывшими коллегами — а те-то вполне себе действующие следаки. Сам же видел, как он пил пиво с Румянцевым. Может, последний и не побежит сразу к старшему товарищу, но рисковать не хочется, иначе дело так и останется темнухой.
Придержим и, может, успеем что-нибудь выяснить за эти дни, ведь у нас уже есть преимущество. Да и отцу это стоит знать, ведь дело в разработке и у РУОП, потому как в нём найден след организованной группы. Скажу ещё Якуту, ведь он сразу начал подозревать, что с Рудаковым что-то нечисто.
У отца весело, и он, несмотря на поздний вечер, все ещё на работе. Опера хохотали, как раз один из них рассказывал остальным историю о Шухове в морге. Уже расползлось по всему зданию, а скоро будет знать весь город.
— И, короче, говорит: мелом его обведи, когда он обратно в холодильник ляжет, — говорил Дмитрий Кудрявцев, низкорослый мужик, размахивая при этом руками.
Прозвище у него было Кудрявый, и не только из-за фамилии, его так в шутку прозвали из-за вечно обритой налысо головы. Из кобуры скрытого ношения у Кудрявого выглядывала рукоятка пистолета, но не привычная, от ПМ, а чёрная, более широкая и толстая от — ПММ, модернизированного пистолета Макарова на 12 патронов.
У отца за отделением числился неплохой арсенал, есть автоматы и револьверы, и даже редкий в наших краях пистолет-пулемёт «Кедр». Дядя Витя вообще таскал с собой револьвер РСА, распространённый в РУОП, но вообще-то редкий — я только у них его и видел. А отец обычно ходил с лёгким ПСМ.
— О, Пашка, — первым меня заметил дядя Витя. — Как житуха? — он протянул руку.
— Руки-то после сортира помыл? — Кудрявцев прервал рассказ. — А-то знаю я тебя, никогда не моешь! Я телефон после тебя протираю вечно! — и он кивнул на серо-зеленый дисковый аппарат, притулившийся на столе.
— Да мыл, мыл, — отмахнулся тот.
А вот отец был занят. Он меня заметил, но только сделал знак, чтобы я подождал и покурил, и показал на стул у окна. Там же стоял электрочайник с кипятильником внутри, рядом с ним кружки, из одной свисала ниточка ярлычка от чайного пакетика. Кто-то из здешних оперов постоянно пил чай «Пиквик» с фруктовым вкусом, остальные же эту смесь ядрёной химии и пыли с индийских дорог не любили, заваривали крепкий чёрный чай в отдельном заварнике.
