Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович

— Тогда почему эти слухи до сих пор не утихли, государь? Его не раз видели у осман, а лет десять назад Фламель навестил одного алхимика в Праге, и при нем превратил обычный камень в золото…

Сделав паузу, Радзивилл выделил интонацией следующие свои слова:

— При помощи какого-то черного порошка.

Его намеки не пропали втуне, ибо Малый совет тут же вспомнил цвет той дряни, которой саксонец посыпал монеты — аккурат перед тем, как залить их в сосуде едкой щелочью. А ведь и у него она была темно-бурой! Неужели?!?

— Николай, если ты читал книгу, то должен помнить, что магистериум служит лишь своему создателю… Впрочем, мы поговорим об этом в другой раз. Где там этот искусник?

Не успели радные паны обменяться мыслями об услышанном, как в великокняжеский Кабинет ввели мэтра Брейкеле, торопливо отвесившего почтительный поклон сначала носителю рубинового венца, а затем и взирающей на него литовской знати. Сняв и положив свой наперсный крест на предупредительно расстеленный князем Острожским шелковый плат, молодой правитель благожелательно распорядился:

— Подойди и приложи руку.

Дождавшись исполнения приказа, он разрешающе кивнул канцлеру, тот же сразу поставил вопрос ребром:

— Если ты умеешь варить золото, то почему не остался в Праге? Или вовсе не перебрался в Вену, поближе к императору Максимиллиану⁈

Поклонившись важному вельможе, Йоган почтительно, но вместе с тем твердо пояснил:

— Ваше светлость и сама знает, что в этом случае я бы до конца жизни сидел в каком-нибудь подземелье, в окружении реторт и котлов — и делал одно и то же. Вместе с тем, я не раз слышал, что Его Величество покровительствует наукам, потому решил… Что здесь меня оценят по достоинству, и… Не станут сажать в золотую клетку.

Каждую фразу саксонец сопровождал поклоном, разделив их между слепым монархом и одним из могущественных герцогов Литвы. Он бы витийствовал и далее, но внезапно отдернул руку и опасливо поглядел на крест — услышав затем обманчиво-сочувствующий голос одного из знатных вельмож.

— Ты, верно, о чем-то умолчал?

Побледнев, мэтр Брейкеле перекрестился на католический манер, и, словно бросаясь со скалы, признался:

— Ваше величество, я не… Солгал ни единым словом! Просто мое Великое приращение доступно для любого хорошего алхимика, и… Узнай об этом венский двор, моя участь была бы… Печальной. В то время как о Вашем величестве все говорят как о просвещенном короле, слово которого крепче диаманта; у вас алхимиков не подозревают в колдовстве и чернокнижии, и я надеялся… Мне хотелось обрести новый дом, в котором я бы мог спокойно заниматься чистой наукой!

Забота о своей шкуре сделала резоны саксонца простыми и понятными: Малый совет прекрасно понимал его нежелание умирать от ножа под ребро или удавки — а то и вовсе взойти на костер аутодафе. После небольшого молчания, уже не в первый раз поименованный не своим титулом Великий князь Литвы все так же благожелательно подытожил:

— Ты желаешь спокойной жизни и необременительной службы господину, понимающему, что высокая алхимия это не ремесло, а искусство. Это возможно.

От нахлынувших чувств мэтр прижал руки к груди, но тут же вернул правую ладонь на крест откровенно древнего вида.

— Всем сердцем я желаю служить Вашему величеству!

— Покажи-ка нам ладонь. Николай?

Канцлер литовский тут же заверил своего повелителя:

— Рука чиста, государь.

— Что же, место придворного алхимика будет твоим. И даже более того: в присутствии радных панов я даю клятву, что ты получишь защиту от любых обвинений со стороны Церкви, и все необходимое для занятий высокой алхимией… Сразу же после того, как сделаешь для меня десять тысяч кёльнских марок[14]серебра.

Дмитрий повел рукой на своих подданных и с легкой улыбкой добавил:

— Клянусь о том при благородных свидетелях!

Весьма удивившись, Йоган Брейкеле растерянно повторил:

— Серебро? Но Ваше величество, моя тинктура, она же… Для золота?..

Немного подавшись вперед, отчего на гранях крупного рубина в великокняжеском венце сорвалось несколько кровавых бликов, просвещенный правитель деловито поинтересовался:

— Что тебе нужно, чтобы сделать серебряную тинктуру?

Открыв рот, алхимик тут же резко его захлопнул — да так, что даже щелкнули зубы. Затем он вытянул из правого рукава своего кожаного камзола кусок истертого пергамента, вперил в него глаза и почти неслышно пробормотал:

— Десять тысяч марок!..

Очнувшись, вновь согнулся в изящном поклоне и просьбе:

— Прошу дать мне немного времени для расчетов, Ваше величество!

Едва дождавшись, пока саксонца выведут из Кабинета, подскарбий Волович выразил общее мнение собравшихся:

— Серебро, государь? Чем же оно лучше золота⁈

Звучно щелкнув пальцами, гостеприимный хозяин повелел появившимся слугам обновить в кубках ясновельможного панства рейнское вино — и лишь затем вернулся к делам правления:

— Остафий, скажи нам: богата ли Испания?

— Ну как сказать, государь… Кто же не слышал о «золотых каравеллах» из Нового Света, что каждый год приплывают в испанский Кадис?

— Приплывают, да. Правда, порой далеко не все — уж больно много охотников на их груз. Но вот какое удивительное дело, мой добрый Остафий: хотя золото королю Фердинанду доставляют целыми кораблями, с каждым годом он лишь глубже залезает в новые долги.

Пара челядинов разлила густое вино по кубкам и тихо исчезла, даже не прервав своим недолгим появлением хозяйскую речь.

— Потому что обилие золота неизбежно вздувает цены. Как мне доносят, за простой калач из хорошего хлеба, который у нас в Вильно продают за две медные деньги — в Испании просят серебряный пиастр. За добрую тульскую сталь с казенным клеймом или пушную рухлядь отвешивают треть их веса золотом, а зеркала и фарфор так и вовсе — один к одному. Зачем мне в Литве такая радость?

— Э-э?.. Не знал таких подробностей, государь.

— И не ты ли говорил мне недавно, что серебро есть кровь торговли?

Не вставая со стульца, главный скряга Литвы вздохнул и покаянно склонил голову, заодно принюхавшись к отменному вину в стоявшей перед ним посудине. К слову, отчеканенной как раз из обсуждаемого ныне металла. Остальные члены Малого совета разделяли как интерес подскарбия к густому рейнскому, так и его желание золота, потому молчание их было весьма сочувственным — однако возражать Димитрию Иоанновичу никто не пытался. А затем и вовсе стало поздно что-то говорить: в Кабинете вновь появился саксонец, передавший через стражника листок белой бумаги — которой его снабдили вместо не раз скобленого куска пергамента-палимпсеста. Присутствующие тут же впились глазами в неровные чернильные строчки любимой европейскими алхимиками латыни — одновременно стараясь и не сильно выдать обуревавшего их любопытства, и разобрать хоть что-нибудь из почеркушек довольного собой Брейкеле. Тот же с не меньшим интересом таращился на то, как слепой Великий князь медленно провел ладонью над его расчетами — и тут же ссутулился, непроизвольно вжимая голову в плечи:

— Чистая красная ртуть? Я же сказал, что мне нужно серебро!

Чуть побледнев от проскользнувшей в голосе правителя угрозы, мэтр торопливо пояснил:

— Ваше величество, она входит в основу моей тинктуры, и без нее я не смогу…

Поперхнувшись словами после властного жеста монаршей длани, алхимик замолчал — и лишь проступившая на висках испарина выдавала владевшее им нешуточное напряжение.

— Ну, допустим. Олово?

— Как свинец наиболее пригоден для трансмутации в золото, так и олово является таковым для желаемого Вашим величеством!..

Вновь поводив пальцами над небрежно записанными расчетами, Димитрий Иоаннович поджал губы:

— Десять унций самородного алюминиума? Может тебе сразу в Тибете порошок из кости единорога приказать закупить? Мне как раз недавно донесли, что тамошние мудрецы-даосы откопали скелет с почти целым рогом!

— Мне необходима всего дюжина унций, Ваше величество!!!