Борис Батыршин - Мартовские колокола
— …как можно смотреть на это спокойно? — бормотал разгорячённый Володя. — И как можно мириться с такими чудовищными несправедливостями? Когда народ голодает и мучается во тьме бесправия!..
«Что–то он сегодня разошёлся, — обеспокоенно подумал Виктор. — Как бы не кинулся на кого, прямо сейчас… может, зря я ребят с собой не взял? А то придётся мне крутить милого друга Володеньку в одиночку…»
— Я вас понимаю, друг мой, и, поверьте, совершенно одобряю всё то, что вы говорите. — поддакнул он, аккуратно беря студента Лопаткина под локоть. — Но вам, голубчик, надо проявлять осторожность. Вы слишком уж опрометчиво даёте выход вашему гневу — праведному и святому, разумеется, но способному привлечь к нам внимание сатрапов…
Лопаткин повернулся к собеседнику и в упор уставился на него. Глаза у него были глубоко запавшие и красные, в крошечных ниточках лопнувших капилляров. Студент непрерывно облизывал губы — но они всё равно были сухими, обмётанными и красными лишь по уголкам, опущенным вниз и нервически дергавшимся.
«Как вампир, — отрешённо отметил Виктор. — Сейчас кинется. Блин, а я, как назло, чеснок забыл…»
— Я только и слышу от вас — «осторожность», «сдержанность», «ожидание!» А я так не могу, понимаете, не могу!» Каждый раз, когда я вижу, как кто–нибудь из этих негодяев проезжает по улице, я готов броситься под колёса их карет — просто так, без бомбы, чтобы хоть на секунду задержать их, помещать пить кровь из моего многострадального народа!
«Кто бы говорил… — подумал молодой человек. — Впрочем, да, Вовочка употребляет иные сильнодействующие средства. Хотя — против крови тоже ничего не имеет, правда в ином виде. Вот и хорошо — мы эту тему сейчас полезно разовьем…»
— Ну почему же без бомбы? — мягко ответил Виктор, стараясь не выпустить локтя Володи из пальцев. Держать приходилось крепко — рука студента дёргалась, даже сквозь толстое сукно шинели Виктор, кажется, ощущал сжигавший того жар. «Уж не простудился ли? — мелькнуло в голове. — вот уж не вовремя.. всего–то месяц остался….»
— Почему же без бомбы? — повторил Виктор. Вы, Володя, и сами в этой области отменный специалист, насколько мы успели узнать. А мы вам всячески поможем. Вы же знаете, каковы наши… ваши возможности теперь, когда на нашей стороне — вся мощь человечества, победившего в будущем всякую несвободу и угнетения?
— Да, да! — лихорадочно зашептал Лопаткин. — Да, ваши технические приспособления.. они великолепны! Если бы у наших было бы нечто подобное, то победа уже состоялась бы! И я не понимаю, Виктор, почему вы с Геннадием не хотите….
— Победа — это не только технические устройства, мой друг. — назидательно произнёс Виктор. — Это еще и тактика борьбы, умение применять эти самые средства. И, главное — решимость, дорогой мой, решимость!
— Это вы мне говорите о решимости? Мне? — Лопаткин яростно вскинул голову. — Виктор, но это, в конце концов, нелепо — вы же знаете, что я… нет, ушам своим не верю — вы МЕНЯ упрекаете в недостатке решимости, в то время как сами все время…. Вот, право же, злая ирония!
И студент сухо рассмеялся, далеко откидывая голову. Острый кадык заходил на шее, натянулись какие–то жилы…
«И смеётся он как–то не по человечески. — машинально отметил Виктор. — Нет, точно упырь…»
Смех сменился булькающим кашлем. Лопаткин судорожно нашарил на груди свисающий конец шарфа — грязного, скрученного в неопрятный жгут, — и уткнулся в него ртом. Кашель стал суше, но Владимир согнулся чуть ли не вдвое. Тощую спину под шинелью сотрясали приступы кашля.
«Как похудел–то… пришло в голову Виктору. — …может и правда, чахотка? Заставить, что ли, показаться врачу, или таблеток каких дать? А то скиснет в самый ответственный момент…»
Но вслух он сказал совсем другое:
— Вы не так меня поняли, Володя. Никто из нас не подвергает сомнению вашу решимость пойти на смерть ради революции. Вы ведь готовы на это, не так ли?
— Готов? — лихорадочно зашептал Лопаткин? — Готов? — Да я только об этом.. я спать не могу… — и он снова зашёлся в страшном приступе кашля.
— Вашему другу дурно, господин студент? Может быть, вы нуждаетесь в помощи?
Виктор обернулся. Перед ним стояла парочка — франтоватый господин лет около сорока, в котелке и пальто со смушковым воротником и совсем ещё юная барышня — дочь? любовница? невеста? — кокетливо прячущая ладошки в крошечную муфту. Под мышкой господин держал свёрток, а его спутница с беспокойством смотрела на заходящегося в кашле Лопаткина.
«Тоже на каток пришли. — автоматически подумал молодой человек. — вон, у кавалера коньки…
— Нет–нет, спасибо, я сам справлюсь. — ответил он господину в котелке. — Вот, сейчас мой друг немного посидит на скамейке, а потом возьму извозчика, и мы поедем.
— Но ему явно очень плохо — продолжал настаивать франт. — Я — приват–доцент по кафедре медицины. Поверьте мне, у вашего товарища очень нехороший кашель…
— Спасибо, спасибо, господин приват–доцент, — бормотал Виктор, увлекая исходящего кашлем Лопаткина в сторону от фонарей, к выходу с бульвара. — Спасибо, мы уж как–нибудь сами…
«Вот принесла их нелёгкая, — раздосадованно думал он. — Только–только разговор на нужную тему зашёл… Впрочем, не беда — друг Володенька уже совершенно дозрел для пояса шахида. То есть он, конечно, не знает, что это называется «пояс шахида», но оно ведь и неважно, так? Главное — колебаться будет ничуть не дольше чем обычный шахид. То есть — ни секунды. Что ж, господин генерал от кавалерии Долгоруков, уважаемый московский генерал–губернатор, похоже, вас ждёт сюрприз. Только уж извините — крайне неприятный. Ничего личного, как говорится, просто так уж вам не повезёт — встретитесь вы со студентом Володей Лопаткиным в самый главный, завершающий момент его жизни…»
* * *— Какие у вас интересные коньки, Иван! — сказала Варя, хватаясь за мой локоть на крутом повороте у столба, украшенного гроздьями разноцветных электрических лампочек. Никогда таких не видела! А что это на них за надпись такая?
«Еще бы ты видела! — подумал я. — И дёрнул меня чёрт притащить с собой коньки из дома… Нет, они, конечно, не отсвечивали на весь каток флуоресцентным пластиком немыслим–кислотных расцветок, но всё же — пластмассовые нашлёпки, защищающие костяшки, белые пластиковые «стаканы» со впрессованными в них узкими стальными лезвиями, да и надпись эта брендовая, будь она неладна… А всё почему: не решился уродовать ноги на здешних «прокатных» уродцах, которые — не поверите! — надо приматывать к ноге какими–то ремнями. А вот Варенька, ничего, катается — и, пожалуй, получше чем я на своих супер–технологических, со вставками из микропоры…»
Пришлось выкручиваться:
— Это.. мнэ–э–э… отцу прислали, из Канады!
Хоть здесь не соврал — коньки и правда, были не китайские, а самые натуральные, канадские и стоили кучу денег. Их мне прислала моя американская мамаша, во время очередного приступа материнской любви — когда вспомнила, что у неё вообще–то имеется старший сын, оставленный в дикой Рашке… не хочу об этом, неприятно…
А Варенька, раскрасневшаяся, весёлая, продолжала щебетать:
— Ой, Иван, что–то у меня правый конёк вихляется. Давайте найдём местечко, я поправлю…
— Да в лёгкую… простите, Варя, конечно, сейчас…. — поправился и мы покатили к лавочкам, окружающим снежный островок посреди катка. На ходу мы то и дело уворачиваться от парочек. Разок мимо нас пролетели Марина с Серёгой Выбеговым — на ходу кадет сделал нам ручкой а Маринка послала воздушный поцелуй. За сестрой с её кавалером следовал Николка; наш гимназист катался куда хуже и меня, и даже хуже своей сестрицы, так что сейчас ему было не до того, чтобы глазеть по сторонам — все силы уходили на то, чтобы удержаться на ногах…
— Ну что же вы, Иван! — послышался недовольный голосок моей дамы. — подайте мне руку, я сяду…
Машинально я протянул Варе руку; она, затормозив, пристроилась на краешке заполненной до отказа лавочке и принялась возиться с ремнями. Было неудобно — длинные полы платья мешали добраться до пряжки, коротенький полушубок (или как это здесь у них называется?) не давал нормально согнуться в поясе и дотянуться до высокого башмачка, к которому были примотаны лезвия. Я спохватился:
— Постойте, Варь, давайте помогу!… — опустился на колено перед девочкой, и подхватил ладонью лодыжку, с намерением подтянуть ремни.
Вместо того, чтобы протянуть мне ногу с коньком, Варя дёрнулась назад, вырвав ногу, и чувствительно заехав лезвием конька мне по ладони.
— Черт… так и руку распороть можно!
— Простите… буркнула Варенька и я удивлённо поднял на неё глаза — голос девочки звучал как–то странно.
Да и сама она, похоже, не была в восторге от моей галантности. Я оглянулся по сторонам — барышня лет двадцати, сидевшая рядом с нами, с удивлением смотрела на меня, а её спутник, молодой офицер–артиллерист понимающе усмехнулся. Я с запозданием сообразил, что делаю что–то не то: ну да, подобный насквозь естественный для нас жест — поправить конёк спутнице на катке, — здесь, пожалуй, может быть воспринят как изрядная фривольность…
![Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]](/uploads/posts/books/114000/114000.jpg)