Андрей Бондаренко - Северная война
— Дельно придумала Александра Ивановна — разбить город на части! — рассуждал Ухов, заинтересованно и внимательно разглядывая различные бумаги и бумажки. — Вот на этих невысоких холмах, выстроившихся в единую линию, и будут располагаться, как я понимаю, царский дворец, дома других знатных и родовитых особ, разные государственные учреждения: Адмиралтейство, Монетный Двор, Дума, Канцелярия Тайных дел, прочее… Очень длинный и прямой проспект получится — от самого побережья залива, вдоль цепочки холмов. А от проспекта к холмам проложат короткие боковые въезды. Одно только мне непонятно: на плане нарисовано, что этот «высочайший» район с запада будет ограничен длинной чередой озер и прудов, за которыми разместится стационарный лагерь Преображенской дивизии. Это весьма разумно. Только вот на карте царевича Алексея — нет никаких прудов! Только речка невеликая… Как же это так, Александр Данилович?
Егор, пребывая с самого рассвета в благодушном и добром настроении, терпеливо и подробно объяснил:
— Сперва здесь от души поработают усердные землекопы: выроют глубокие и широкие котлованы — под будущие пруды и озера. Потом эту речку перекроют крепкой и надежной запрудой, направят в искусственное, загодя выкопанное русло, которое и приведет речную воду в эти котлованы. Исаак Абрахам, голландец, он большой дока — во всяких делах плотинных да портовых…
Тихонько скрипнула входная дверь, в кабинет торопливо заглянула Санька, уже одетая в свою соболью шубку, явно собирающаяся отъезжать куда-то по важным делам, строго и озабоченно улыбнулась Егору:
— Саша, я к папеньке срочно отъеду: там, кажется, Луиза — то есть Елизавета, рожать собралась. Если что, то и задержусь немного, обедайте без меня, я кухарке и дворецкому уже отдала все необходимые распоряжения.
— Конечно, поезжай, дорогая! — кивнул головой Егор. — Присмотри там, помоги. Лизе горячий привет передавай от меня!
День прошел незаметно и быстро — в трудах и заботах, наступил зимний сиреневый вечер. В течение дня Егор несколько раз посылал Ухова в дом Ивана Артемовича Бровкина (Алешка так до сих пор и не удосужился обрасти собственным гнездом, поэтому и поселился с молодой женой в отцовских хоромах, заняв отдельный двухэтажный флигель), но денщик постоянно возвращался с одним и тем же ответом: «Еще не родила, бедняжка, подождите…»
Егор на ночь расцеловал детей в щеки, рассказал им какую-то нехитрую сказку, дождался, когда они заснут, после чего отправился в их с Санькой супружескую спальню. В ожидании жены он зажег новую длинную восковую свечу и принялся за книгу Плутарха, посвященную знаменитым войнам и битвам Древнего мира. Где-то часа через два с половиной — как-то незаметно для самого себя — он крепко уснул, пристроив голову на руки, сложенные поверх толстенной книги, раскрытой на портрете великого полководца Ганнибала.
Проснулся Егор от негромкого шороха. Открыл глаза, резко приподнял голову над книгой: свеча уже почти догорела, истекая последними каплями прозрачного горячего воска, а в углу, за супружеской широкой кроватью, Санька неуклюже и старательно возилась с задней шнуровкой своего платья.
— Сань, давай я помогу! — предложил Егор, торопливо поднимаясь со своего стула.
— Помоги, если хочешь, — покорно согласилась жена и посмотрела на него помертвевшими глазами. Ее пухлые и чувственные губы вдруг странно и болезненно скривились, красиво очерченный подбородок мелко-мелко задрожал…
— Что-то случилось?
— Девочка родилась. Здоровенькая, пухленькая, рыженькая такая, — странным механическим голосом ответила Санька, а на ее голубые глаза неожиданно навернулись крупные слезинки.
— У Елизаветы с Алешкой дочка родилась? Рыженькая? Вот же здорово! — искренне обрадовался Егор. — Чего же ты тогда плачешь, дуреха?
— Луиза умерла! — горько выдохнула Санька и, упав навзничь на постель, затряслась в безутешных рыданиях…
Елизавету — маркизу де Бровки, в недалеком прошлом — Великую герцогиню курляндскую, похоронили с великой торжественностью и пышностью, даже царь — под ручку с Екатериной, одетой в глубокий траур, почтил это мероприятие своим присутствием. Луиза лежала в гробу — безумно прекрасная, умиротворенная, счастливая. Глядя на ее бледное и одухотворенное лицо, у всех — без исключения, включая жестокосердного князя-кесаря Ромодановского, по щекам неустанно стекали редкие, горько-солоноватые капли…
Первым бросая ком мерзлой земли на крышку гроба, Петр мягко и ненавязчиво спросил у опухшего от слез Ивана Артемовича:
— Алешка-то где?
— На олонецких верфях, государь, где же ему быть еще, — торопливо проведя по лицу белым льняным платком, глухо ответил Бровкин-старший. — Вот, хочу спросить совета у тебя, Петр Алексеевич. Может, не стоит Алешке — прямо сейчас — сообщать об несчастье этом? Может, повременить немного? У мальчика моего наверняка и от дел ежедневных, праведных голова идет кругом, а тут — такое…
— Может, и не стоит, — после недолгого раздумья ответил царь. — Пусть уж трудится — со спокойным сердцем… Недельки через две известите контр-адмирала, что у него дочь родилась, а жена, мол, хворает немного. А еще месяца через полтора и правду ему можно будет сказать… Не, это я лично так думаю и ни к чему не принуждаю. Вам — решать… Алексашка, если надо будет, то потом отпусти контр-адмирала в бессрочный отпуск. Но только сперва подбери ему замену достойную, равноценную… Кстати, а как младенца-то решили наречь?
— Елизаветой, государь! В честь ее матушки покойной…
— Это верно! — от души поддержала Екатерина, которая уже достаточно бойко говорила по-русски, и внимательно заглянула — снизу вверх — царю в глаза: — Петруша, а давай и нашу будущую дочку тоже наречем Елизаветой?
— Будь по-твоему, голубка! — печально вздохнул царь и медленно зашагал к кладбищенским воротам, увлекая Екатерину за собой…
Еще через неделю, когда установилась относительно приличная погода, Егор без промедления отъехал к крепости Ниеншанц — исполнять многотрудные обязанности генерал-губернатора Ингрии, Карелии и Эстляндии. Впереди походной колонны выступал Дикий полк, вытаптывая в свежем снегу надежную дорогу.
Сразу за Диким полком следовали две зимние, тщательно и надежно утепленные генерал-губернаторские кареты, установленные на санные полозья (впрочем, и колеса — для предстоящей сезонной смены — были предусмотрительно захвачены с собой). В одной из них располагался сам Егор и опытный строительный инженер Исаак Абрахам, во второй — «молодая гвардия» — по выражению Егора: Ванька Ухов, Илья Солев — брат (средний) покойных Матвея и Ивана Солевых, Фролка Иванов и Прохор Погодин, присоединившийся к остальным уже в Новгороде.
Так уж получилось, что верные и надежные сотрудники и сподвижники — Василий Волков и Алешка Бровкин — уже окончательно оперились и теперь занимались самостоятельными важными делами, а Матвей Солев и Никита Апраксин — погибли безвременно. Один он остался, как ни крути, не с кем было даже посоветоваться поговорить по душам. Вот и решил Егор «сбивать» новую действенную команду — из волчат молодых, да смышленых.
За генерал-губернаторскими каретами двигались многочисленные обозные подводы, груженные всем необходимым и дельным: продовольствием, огненными припасами, овсом для лошадей, гвоздями, пилами, сверлами, лопатами, кирками… За подводами шествовали — под надзором вооруженных солдат — пятьсот толковых плотников и землекопов, набранных из казенных государевых деревенек. Далее на специальных санях приземистые и спокойные лошадки тащили легкую полевую артиллерию. Замыкали походную колонну пешие батальоны Петровского полка.
В начале апреля, когда вокруг уже вовсю звенели весенние ручьи, а снежный путь начал постепенно превращаться в коварное месиво, военно-строительный корпус вышел к болотистым берегам Невы, чьи воды все еще были скованы льдом, правда уже местами почерневшим и неверным.
— Теперь, господа, делаем следующее, — объявил Егор полковникам Федору Голицыну и Исмаил-оглы, срочно вызванным на совещание, — твой полк, Исмаил, поэскадронно встает на постой в деревеньках Конау, Первушкино и Обозовщина пустошь. Возьмешь из обозов свою часть продовольствия, пороха, пуль, водки — из расчета двухмесячных потребностей, ну и овес для лошадей, конечно же. Твоя единственная задача — усердно охранять невские берега с юга, чтобы подлый генерал Кронгиорт нас больше не беспокоил… Местных жителей не обижать, сена и продовольствия без денег не отнимать! Все понял?
— Все понял, батька генерал-губернатор! Без денег — ничего не отнимать, от подлого Кронгиорта — оборонять…
— Теперь ты, Федя! — обратился Егор к Голицыну. — Один батальон с полевой артиллерией и сто мужиков-строителей перебросишь по льду на Фомин остров. Пушки перетаскивайте по льду на специальных дощатых щитах. Если не получится, то потом уже переправите, после окончания ледохода, на плотах да лодках… Пусть батальон встанет лагерем южнее деревушки Коргиссари и стережет северную оконечность Фомина острова. Вдруг швед опять подойдет со стороны реки Сестры и решит переправиться через Неву? Мужички же строительные пусть обустраивают Заячий остров. Там уже с самой осени людишки новгородского воеводы трудятся — возводят фундамент будущей крепости. А наши мужики пусть берега Заячьего острова поднимают усердно — на случай наводнения: бьют в речное дно сваи дубовые, высокие, между берегом и сваями старательно засыпают камень бутовый… Два другие батальона да четыреста плотников и землекопов — под твоей, Федор, командой — следуют на южный берег Финского залива, к месту закладки нового города — Питербурха. Делать там будете все, что вам велит голландский инженер Исаак Абрахам. У него имеются все планы предстоящих работ, карты разные. Да и сам он мужик опытный, знающий да разумный. Ну и все припасы между этими своими двумя командами подели по-честному… А к концу мая и дивизии Репнина да Головина подойдут, тысяч десять — двенадцать новых мужиков-строителей прибудет. Ваша главная задача — подготовить все необходимое к их появлению. Создать действенную первичную инфраструктуру, научно выражаясь…
