Алексей Колентьев - В мёртвой петле
— А-а—хх! Вум—м—м!
Вечер воспоминаний прервал близкий разрыв, мощной волной меня и всю конструкцию опрокинуло и понесло куда-то влево и вниз. Рот забился грязью, воздуха в лёгких совершенно не осталось — тугая взрывная волна выбила его прочь казалось вместе со всеми внутренностями.
— Вум—м—м!
По глазам резануло яркая вспышка белого света, с новой силой меня швырнуло вперёд. Ломая кусты и тонкие болотные деревья, я пролетев метров пять, плашмя ухнул в растревоженную миномётным обстрелом болотную грязь. В том, что это работают тяжёлые миномёты я не сомневался, пусть даже и оглохший, но голос ротной артиллерии я знаю хорошо. Свистопляска продолжалась ещё около получаса, осколки визжа и подвывая косили деревца и кусты почище комбайна, чувство пространства я утратил совершенно. В состоянии, когда отсутствуют пространственные координаты, тем более не понятно, жив ли ещё или это просто бестелесную душу мою носит над болотом волнами возмущённого воздуха. Наконец, сознание не выдержав нагрузки взяло тайм аут и я перестал что-либо ощущать и чувствовать — всё поглотила вязкая, звенящая тишина….
…Первым и главным ощущением, которое видимо и заставило сознание вернуться на свой пост, стал отвратительный солёный привкус во рту. Потом медленно вернулась тупая пульсирующая боль в висках и сквозь корку засохшей спёкшейся грязи, я увидел тусклый свет, пробивающийся сквозь серый плотный туман. Осторожно начав шевелить конечностями я вскоре выяснил, что так или иначе но руки-ноги меня слушаются. Судорожное ощупывание показало, что раны поверхностные и осколков мин удалось каким-то чудом избежать. Спустя ещё час, когда туман почти рассеялся, мне удалось встать на четвереньки и осмотреться. Кругом было всё то же болото, однако сейчас я непонятным образом очутился в самом центре трясины, а не утоп только потому, что взрывами видимо подняло торфяной пласт и я оказался на небольшом пятачке оплавленной взрывом земли, словно бы вмурованным в него. Прейдя в себя уже настолько, чтобы сесть, я стал осматривать снарягу и обнаружил, что оторвался задний подсумок с гранатами и четырьмя запасными магазинами к автомату. Теперь боекомплект сократился ровно на половину, так как в боковом подсумке слева на поясе осталось четыре полных "рога", фляги с водой, и ещё двух правых подсумков тоже не было. В набедренной кобуре, вместо шомпола я держу тонкую алюминиевую трубку с плотно притёртой пробкой — там ружейное масло, помимо комплекта который как раз и лежал в заднем большом подсумке. Любой "калаш" будет стрелять и без чистки, но экстрим без необходимости я не практикую. Поэтому сняв всю одежду выбрал футболку, как самый чистый из имеющихся элементов гардероба, разложив детали автомата на мокрой куртке и стоя на коленях принялся пластать майку на полосы. Можно не есть и не пить самому, но оружие должно получить уход прежде всего остального, поскольку я без жратвы и питья смогу перебиться, а вот техника — вряд ли. Благодаря дополнительному креплению, автомат остался на месте, а после полной разборки и чистки "весло" снова было готово к работе. Пистолет уцелел, но с единственным патроном пока почти бесполезен. Порадовало и то, что чехол с ножом и трофейный прицел тоже остались со мной и оба не пострадали, ни от ударов о землю, ни тем паче от осколков. Если сменного комплекта белья нет, то нужно как можно более тщательно отжать все детали костюма, вплоть до трусов и следующие несколько часов передвигаться исключительно бегом. Но сейчас, лучше заняться ранами, пока есть время и возможность. Кругом стояла звенящая тишина, амеры потеряв меня в болоте и отбомбив по квадратам местность, скорее всего переключились на Шишковичский массив, но там их ждёт облом, тут без вариантов. При поверхностном осмотре выяснилось, что кроме трёх довольно болезненных рассечений на левой руке, левом же бедре и кисти правой руки, я серьёзно не пострадал. Последние граммы драгоценного коньяка из плоской фляжки, лежавшей в нагрудном кармане куртки ушли на промывку ссадин. Зашив рану на бедре и предплечье левой руки, перебинтовал их примотанным к прикладу бинтом, запаянный в водонепроницаемую стерильную обёртку, он в очередной раз спас мне жизнь. Часы тоже уцелели, но это благодаря кожаному чехлу, который прикрывал корпус сверху. Его я смастерил сам из куска прочной свиной кожи, сейчас почти чёрной от времени. Одевшись во влажную, стоявшую коробом от ощутимого утреннего холодка одежду и притопнув ногами в словно чужих ботинках, я наметил направление — нужно готовиться покинуть, таки укрывшее от супостатов, болото. Срубив чахлое деревце и обрубив ножом листья, я медленно двинулся на восток, предстоял ещё долгий путь сквозь почти непролазную трясину. Однако это уже не пугало, ведь я у себя дома.
Глава 9
Россия. 7 сентября 2011года. Южный участок Центрально-сибирской оккупационной зоны. 459 км восточнее г. Бердск. Шишковичский лесной массив, 17. 35 по местному времени. Партизан Антон Варламов: переговоры и поиск новой точки постоянного базирования. Заключение.
Парочка сидевшая в "секрете" явно хотела, чтобы их кто-нибудь заметил: парень что-то шептал девице на ухо и пытался украдкой залезть её под мешковатую куртку, а она без особого рвения отводя его руки сдавленно хихикала. Мысленно выругавшись, я убрал трофейный прицел в карман куртки и осторожно двинулся дальше, обходя беспечных влюблённых по дну довольно длинного оврага, ведущего как раз к тому самому месту, которое определил для артельщиков как место сбора, кажется целую вечность назад. Спустя ещё полчаса, я увидел знакомую "штабную" палатку и пять других разного размера, в том числе и длинную, которая несомненно отведена под лазарет. Выйдя из кустов и держа автомат на спущенном ремне в вытянутых руках перед собой, я не таясь пошёл к лагерю. Одна из главных целей достигнута: мне удалось помочь остаткам отряда Шермана спастись, удалось уцелеть самому и так или иначе вывести из под удара свою группу в полном составе. Пусть Мишка ранен и может склеить ласты… это вполне могло случиться за то время, что я таскал за собой амеровских охотников по тайге. Но тут всё же есть надежда, что в общем-то не чужой мне человек и давний знакомый всё же вытянет. За прошедшие недели этой огромной, непривычной для меня войны, чьи границы до сих пор пугают меня, появилось робкое, но удивительно тёплое чувство надежды. И хоть я гоню этот страх прочь, давя его нещадно, где-то глубоко в душе всё больше крепнет уверенность, даже фанатическая убеждённость в том, что победить врага можно. Что послужило основой для этой слепой веры: грязные палатки с каждым шагом всё более и более отчётливо видимые в лесном полумраке, или глаза людей, выскакивавших кажется отовсюду, сжимавших в руках оружие. В момент, когда меня сбили с ног и принялись вязать пластиковыми американскими наручниками, я понял что этим чувством было выражение глаз людей. Они все готовы драться, нет страха, только усталость и злость. Нам всем уже давно пора разозлиться… давно пора.
…Путь к границам урочища занял полных десять дней, не считая суток проведённых в блужданиях по болотам. Кордоны, выставленные американцами по периметру болота, удалось обойти только со второй попытки. Выбираясь я зацепил проволоку электронной "сигналки" и даже не заметил этого. Все-таки усталость и постоянное напряжение дали о себе знать — ноги заплетались, а глаза иногда закрывала серая пелена, словно на голову кто-то накидывал полиэтиленовый пакет. Преследователей заметил слишком поздно: окружив меня с трёх сторон они просто начали стрелять. Было раннее утро и густой молочно-белый туман отчасти искажал перспективу, пули прошли чуть выше головы, срезая ветки и с глухим чваканьем впиваясь в стволы деревьев. Когда ситуация повторяется с завидным постоянством, тело реагирует практически мгновенно. Упав на землю ничком, я со всей возможной скоростью пополз обратно в болото. Есть главное правило в смертельной игре, называемой "пятнашки": никогда не выбирай путём отхода дорогу, которой пришёл. Холодная, вонючая жижа приняла меня метрах в трёхстах от того места, где как мне казалось я больше никогда не окажусь. Участок оказался трудный — я сразу же провалился по пояс, вязкая, обманчиво податливая жижа стала с неумолимой жадностью затягивать, сантиметр за сантиметром. Раскинув руки в стороны я замер и осмотрелся, метрах в десяти справа виднелось два участка сухой травы — кочки. Медленно расстегнув молнию на воротнике куртки, я извлёк рулон прочного капронового шнура со специально утяжелённым карабином. Наплавленный на карабин свинец позволяет дальше бросить свободно ходящую в хромированном ушке крепления верёвку, образующую петлю. Вода постоянно подмывает основания кочек, корни травы гниют, образуется нечто вроде швартовочных кнехтов. От берега слышались голоса охотников, амеры снова начали стрелять, обрушив в укутанную редеющим молочным покрывалом трясину шквал огня. Пули ложились в двух десятках метров слева и позади, бились о воду, злобно гудели рикошетя от веток кустарника. В моменты, когда смерть поселяется на загривке, некоторые её трюки уже перестают пугать. Организм устаёт бояться и появляется нечто вроде безразличия к собственной судьбе. Вот и я сейчас, совершенно спокойно метал петлю, хотя рядом стоял грохот от стрельбы, многократно дублируемый эхом отражающемся в тумане. Кроме того, жадное болото уже почти по самые подмышки затянуло, пронизывая всё тело иглами промозглого холода. Удался только шестой по счёту бросок, когда петля наконец-то обняла нечто твёрдое и не вернулась ко мне с обрывками стеблей травы облепленных склизкой тиной. Подавшись корпусом чуть вперёд и сомкнув руки на натянутом словно гитарная струна шнуре, я медленно перебирая затянутыми в отсыревшие перчатки руками, начал вытягивать себя из болотного плена. Амеры перенесли огонь на тридцать градусов вправо и пули зароились уже вокруг меня. Сжав зубы до хруста в челюстях, я продолжал медленно тянуть за шнур. Шальная пуля перебила шнур в тот самый момент, когда с противным чваканьем освободилась левая ступня. Быстро отпустив верёвку, я раскинул руки в стороны и медленно начал сгибать левую ногу в колене ища хоть малую точку опоры. Уйдя в зыбкую почву на треть, подошва упёрлась в нечто твёрдое и спустя ещё долгих три минуты, мне удалось освободить ступню правой ноги. Ползком, превратившись в огромную улитку иногда захлёбываясь в грязи, через два часа и совершенно лишившись остатков даже тех крох сил что откуда-то брались всё это время я добрался до заветной кочки намертво вцепившись в неё обеими руками. Снова, как и во время боя у дороги, ни одна вражеская пуля не коснулась меня, но как и тогда, мне это везение уже было почти безразлично. Пролежав в болоте ещё сутки, совершенно не чувствуя тела и практически ничего не соображая, я так же ползком выбрался на берег и таким манером, словно крот полз в темноте до тех пор пока не сознание не выключилось….
