Дмитрий Казаков - Высшая раса
В темной зелени леса появлялись и быстро пропадали серые фигуры, откуда-то с другой стороны дороги ударил пулемет, судя по звуку – немецкий.
Усов стрелял скупо и нечасто, стараясь бить наверняка, и его примеру следовали солдаты, оказавшиеся рядом. Офицеры куда-то подевались, и сержант невольно оказался в роли командира.
Горели почти все машины. Смрадный дым и запах раскаленного железа тек над полем боя, мешаясь с кислым ароматом пороха.
Рычащий звук, прикатившийся с востока, со стороны Вены, заставил Усова обернуться. Он пригляделся и не сдержал крика:
– Наши, наши! – вопил он, не стесняясь какой-то детской, совсем не солдатской радости.
По дороге, шевеля длинными толстыми хоботами, катили несколько тяжелых танков. Танкисты сразу разобрались в ситуации, и мощный голос пушек легко перекрыл суетливую стрекотню стрелкового оружия.
Немцы, поняв, что победы им не видать, исчезли, растворились за холмами, словно их и не было. Грохнула брошенная впопыхах граната, ушла в небо последняя очередь, и всё стихло.
Усов поднялся и, отряхивая гимнастерку, направился к ближайшему танку.
– Спасибо, друзья! – сказал он высунувшемуся из люка чумазому офицеру-танкисту.
– Да не за что, – ответил тут, блеснув белоснежной улыбкой. – Где ваше командование?
– Да не знаю, – пожал плечами сержант. – Сами потеряли.
Вскоре, однако, появился командир батальона, перепачканный так, словно прятался в норке дождевого червя. Усов отошел, а комбат затеял с танкистами разговор.
Затем был сеанс связи со штабом.
Результатом его стало то, что батальон двинулся дальше пешком, а впереди и сзади ползли, прикрывая пехоту от нового нападения, танки. В середине колонны тащились уцелевшие машины, которые пришлось отдать раненым. За одной из них, подпрыгивая, катила батальонная кухня. «Без еды не останемся», – шутили бойцы.
Идти пришлось недалеко. Прошли примерно километр, и по левую руку, одетый в светлую зелень садов, открылся небольшой поселок. В первый момент сержант не понял, что в нем не так, а когда осознал, то помрачнел и отвел взгляд. В домах не было ни одного целого окна. Недавно здесь кипел бой, и бой страшный…
На окраине полуразрушенного поселка обнаружились другие части полка, и батальону было приказано разместиться рядом.
Отделению Усова выпал для расквартировки большой дом, судя по всему, брошенный хозяевами. Окна зияли проломами, словно слепые глаза, крыша местами осыпалась, и куски черепицы валялись по двору, будто облетевшие раньше срока огромные листья…
– Есть кто-нибудь? – спросил сержант, толкая дверь.
– Мяу! – ответили ему из дома.
– Вот и хозяева встречают! – засмеялся подошедший боец.
Из подвального окна, смешно поводя мордочкой, вылез черно-белый котенок, не более двух месяцев от роду. Попав в яркий солнечный свет, он зажмурился, дернул хвостом и важно зашагал навстречу входящим во двор бойцам.
– Настоящий хозяин! – сказал Усов уважительно, опускаясь на корточки.
– Мяу! – сказал котенок и ткнулся теплой мордочкой в ладонь сержанта.
– Да он есть хочет! – сказал кто-то из бойцов, а черно-белый урчал и ластился к человеческой руке.
– Может, и хочет, – усмехнулся сержант, и в этот момент с улицы донесся сильный, смутно знакомый голос:
– Усов здесь?
– Тут я, – ответил сержант, с явным сожалением поднимаясь.
За забором стоял с серьезным видом младший сержант, насколько помнилось – из штаба полка.
– Следуйте за мной, товарищ сержант, – сказал он. – Вас товарищ полковник вызывает.
Усов пожал плечами и направился за провожатым.
Они миновали неширокую площадь, на которой уродливым памятником застыла подбитая Т-34. У одного из домов лежали трупы погибших в поселке немцев, сваленные в кучу.
Штаб полка разместился в двухэтажном особнячке, почти не пострадавшем во время боя. Стены здания были канареечно-желтыми, а на окнах легкомысленным дамским угодником вился плющ.
На крыльце Усову попался майор Ищенко, нервный смуглый хохол, начальник штаба полка.
– Что, потрепали вас? – спросил он, глядя на сержанта черными, словно сливы, глазами.
– Так точно, – ответил Усов.
– Вот гады! – воскликнул майор и остервенело сжал кулаки. – В открытую биться у них силенок маловато, так они исподтишка, из засад! Пятое нападение за сегодня! Как резервы подтягивать будем – не знаю!
Ищенко словно жаловался, но такая уж у него была манера разговора. Приходилось терпеть. Спасло Усова то, что начштаба быстро закончил разговор.
Внутри дома было прохладно, и витал запах пролитых чернил.
Полковник встретил подчиненного приветливо.
– Добрый день, сержант, – сказал он, поднимая голову от карты. Глаза у полковника были красные, словно он натер их руками, редкие волосы лежали беспорядочно, как макароны на тарелке.
– Товарищ полковник, сержант Усов по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал Усов, судорожно вспоминая, что после стычки с эсэсовцами так и не успел привести себя в порядок и хотя бы умыться.
Но полковника, судя по всему, внешность подчиненного мало интересовала.
– Хочу вас поздравить, – сказал он. – Решением командования полка за личное мужество, проявленное во время боев за Вену, вы представлены к награждению медалью «За отвагу». Я думаю, награждение проведем, как только позволят обстоятельства.
– Спасибо, – пролепетал Усов не по-уставному, ощущая, как заплетается язык, а застучавшее сердце делается таким огромным, что едва помещается в груди. От вызова к начальству он ожидал чего угодно, но только не этого.
– Не за что, – ответил полковник. – Можете идти.
– Есть!
Словно пуля из ствола, вылетел сержант из командирского особнячка. «Вот здорово, – думал он, шагая к расположению взвода. – Вторая медаль „За отвагу“. Вместе с орденом Богдана Хмельницкого и медалью „Партизану“ четыре награды будет. Не стыдно домой вернуться…»
В пыли возились воробьи, над австрийским поселком плыл запах щей; батальонный повар, воспользовавшись затишьем, варил обед.
Когда сержант пришел в распоряжение взвода, то застал солдат столпившимися в кружок и деловито что-то обсуждающими.
– Что тут у вас? – спросил Усов.
– Да вот, – и солдаты расступились.
Черно-белый котенок, встав на задние лапы и смешно задрав хвост, лизал сметану из поставленного внаклон солдатского котелка. На миг оторвавшись от лакомства, он мявкнул в сторону сержанта, приветствуя старого знакомого, а затем вернулся к увлекательному занятию.
– Так, – Усов подпустил в голос строгости. – Откуда сметана? Мирное население грабим?
– Никак нет, – отозвался один из солдат. – Я до повара сходил, несколько ложек сметаны попросил. Он отказывать не стал. Ведь мы не для себя, а для Васи.
Австрийский котенок, прозванный уже Васей, ничего не сказал в оправдание. Он был слишком занят.
Верхняя Австрия, окрестности замка Шаунберг
4 августа 1945 года, 13:06 – 13:18
Капитаном Радловым владело глухое отчаяние. Он прекрасно понимал, что фон Либенфельс был, скорее всего, последним шансом превратить провальную операцию в успешную. После его смерти осталось вернуться и принять вину за неудачу на себя. Ведь кто, как не старший из оставшихся в живых офицеров, должен нести ответственность?
Но внешне он оставался спокойным и уверенным в себе, и группа под его водительством обшаривала очередной квадрат прилегающей к Шаунбергу территории, подобравшись почти к самому замку.
От внимания противника разведчиков прикрывал высокий косогор, поросший кустарником. Лениво шелестели, набегая на берег, волны Дуная, сверху доносилась птичья перекличка. Солдаты упорно, шаг за шагом, обшаривали берег. Найти здесь, на хорошо просматриваемом с реки месте, подземный ход Петр не надеялся, но поиски не прекращал, чтобы с чистым сердцем потом доложить командованию о том, что сделал все, что мог.
Когда справа, посреди бурого глинистого склона, открылся свесившийся зеленый язык, он не обратил на него внимания. Кусты, воспользовавшись небольшой ложбинкой, спускались здесь гораздо ниже, чем в других местах.
Так бы и прошли мимо, если бы не вездесущий Моносов.
– Разрешите посмотреть, товарищ капитан? – спросил он.
– Иди, – равнодушно ответил Петр.
Солдат скользнул по склону быстрой зеленой ящерицей. Зашуршали раздвигаемые ветви, и спустя мгновение он вернулся.
– Да тут дыра, товарищ капитан, – сказал боец. Петр поспешно полез вверх.
Среди зелени оказалась ровная, словно вытоптанная площадка, а прямо над ней – круглый ход метра полтора в диаметре. Пахло из него сырой землей и гнилыми досками.
Петр прошел вглубь, ощущая под ногами совсем не мягкую почву, а что-то твердое. Скорее всего, там были заплывшие от старости камни, некогда устилавшие дно подземного прохода.
