Алексей Фомин - Время московское
— Да я легонечко… — оправдывался следователь, развязывая руки допрашиваемому и снимая его с дыбы.
Он выплеснул на него целое ведро воды, но тот даже не пошевелился. Заподозрив недоброе, дьяк Безуглый сорвался с места и подскочил к лежащему на каменном полу телу. Принялся щупать пульс, слушать сердце… Все впустую. Допрашиваемый был мертв. На удивление, «слуга дьявола» оказался довольно-таки хлипеньким.
— Ах, чтоб вас… — разозлился Сашка, с досады хлопнув кулаком по столу. — Второго не трогать! С завтрашнего дня лично буду его допрашивать!
Но это было еще не все. Минут пять-семь великий воевода предавался начальственному гневу, распекая за неосторожность дьяка Безуглого и его подчиненного, после чего сотрудник приказа тайных дел взялся за мертвое тело, намереваясь вытащить его из допросной камеры. Едва он прикоснулся к нему, как тело начало таять на глазах, оплывая лужей бурой жидкости. Через минуту на каменном полу камеры осталась лишь одежда, лежащая кучей тряпья в грязной луже. А еще через минуту испарилась и лужа.
Великий воевода, начальник приказа тайных дел и его следователь так и застыли с раскрытыми ртами.
— Слуги дьявола… — только и смог вымолвить Сашка.
— Свят, свят, свят… — истово закрестился следователь.
— Государь, — почему-то шепотом заговорил Безуглый, — а может, их с попом надо допрашивать? Лучше с двумя! Икон кругом понавесить…
— Опомнись, — одернул его Сашка. — О чем ты говоришь? Да они в церковь спокойно ходят, молятся там, не знаю, правда, кому, и все им нипочем. Ишь… Попами вздумал их запугать…
— Ладно, — согласился с ним Безуглый, — это я маху дал. Насчет попов ты прав, государь. А… ежели ведьмака эдакого… Наикрутейшего найти… А, государь?
— Что ж… — Сашка почесал затылок. — Вот здесь, пожалуй, я с тобой соглашусь. Давай, Гаврила Иваныч, подыскивай ведьм, ведьмаков, да не одного, а десяток сразу. На всякий случай.
— Добро. — Дьяк Безуглый удовлетворенно крякнул и что-то накорябал в своей маленькой записной книжке.
— А со вторым я с завтрашнего дня лично начну беседовать. Один на один, — вынес свой вердикт Сашка.
XXVI
Великий воевода отложил в сторону сводку разведдонесений. Как ни тяни время, пытаясь занять себя обычными рутинными делами, а готовиться к сегодняшнему допросу надо. Как его разговорить? Запугать судьбой его товарища, помершего вчера на дыбе у дьяка Безуглого? А если он не боится смерти? А если это, вообще, не смерть, а? Растаял, чертов «слуга дьявола», и все тут! Как? Как заставить говорить правду? От этих вопросов у Сашки разболелась голова. Методы получения информации, которым его обучали в спецназе, здесь не годились. Здесь требовалось нечто иное. Здесь нужны были навыки тонкой полицейской работы. Хотя… дьяка Безуглого в своем ремесле неопытным новичком не назовешь, а все равно пришлось прибегать к помощи дыбы.
Нет… Здесь, чтобы получить результат, требовалось построить беседу специальным, особо хитрым образом. Сашка наморщил нос от избытка старания выдумать что-нибудь эдакое, почесал затылок и с досады отбросил в сторону перо, испачкавшее бумаги чернильными брызгами. Он принялся вновь вышагивать по кабинету и вдруг резко остановился.
— Вот именно так я и начну! — воскликнул он. — А дальше — куда кривая вывезет. — Он выскочил в приемную и, чуть ли не пробегая через нее, крикнул изумленному Полуэкту: — Я к Безуглому!
— А боярину Кобыле что делать? Ждать вас? — успел крикнуть ему вслед подьячий, но тщетно. Ответа не последовало. Великого воеводы и след простыл.
Оказавшись в остроге, великий воевода велел стражнику:
— Веди меня к подследственному.
— Да счас я его в допросную доставлю, — засуетился стражник.
— Не надо. Отведи меня к нему в камеру.
— А как же охрана, ваше сиятельство? А секретарь — показания записывать?
— Вот болван! — рассвирепел Сашка. — Говорю тебе, никого не надо! Отведи меня к нему в камеру и запри. Когда надо будет, я постучу.
Камера была светлой, свежепобеленной, еще пахнувшей мелом и известкой.
— Здравствуйте, — поздоровался Сашка, входя в камеру.
Он прошел внутрь и уселся на табурет. Заключенный сидел на широкой деревянной лавке, служившей ему кроватью, и с интересом разглядывал посетителя.
— Страствуйте, каспадин. Не имей честь снать ваш…
— Вы немец? — прервал его Сашка.
— Я, я… — закивал головой арестант. — Ис Любек. Я есть купец. Честный купец. Стесь какой-то ошибка…
— Да будет вам ваньку валять, Александр Васильевич, — добродушно улыбаясь, промолвил Сашка. Арестант сразу же напрягся, в глазах его появился страх. — Будет лучше, если вы будете правдиво отвечать на мои вопросы. Кое-что я о вас знаю. Кихтенко Александр Васильевич, весьма успешный бизнесмен, владелец медиахолдинга, женат в четвертый раз на модели Лане Крамской. От предыдущих трех браков детей не имеет. — Сашка вновь лучезарно улыбнулся. — Ваш товарищ, Биджамов Евгений Георгиевич, не внял моим увещеваниям и все продолжал из себя немца-купца строить, делая вид, что ничего не понимает. А народ здесь, в четырнадцатом веке, грубый, можно даже сказать, первобытный. Потащили его, понимаете, на дыбу… Так и помер несчастный, не приходя в сознание.
— Он… Он испарился? — на чистейшем русском языке спросил арестант.
— Да. — Сашка утвердительно кивнул головой. — Здесь испарился, а в двадцать первом веке скоропостижно скончался от обширнейшего инфаркта.
Прошедшей ночью он выходил в свой портал и общался с Лобовым. Необходимо было еще раз просмотреть фотографии, освежить в памяти имена, а заодно справиться о судьбе Биджамова. Лобов подтвердил, что тот скончался и в двадцать первом веке. Причем там, судя по всему, никакого эффекта испарения мертвой плоти не было. Во всяком случае, панихида, похороны… Все, как у обычного человека. Хотя черт их знает, этих «слуг дьявола». Может, они в гроб куклу положат вместо этого Биджамова.
Кихтенко усмехнулся и покрутил головой.
— Вот это да… Значит, вы научились перемещаться во времени… Не слышал, что человечество овладело такой технологией. Как вам это удалось?
— Александр Васильевич, вы наверняка слышали такое русское присловье: «Здесь вопросы задаю я».
— Простите.
— Итак… Кто вы такие? Вы, Биджамов, Рыбас?.. — Сашка перечислил все знакомые ему фамилии предполагаемых «слуг дьявола».
На лице Кихтенко появилась гримаса то ли удивления, то ли недовольства. Во всяком случае, как показалось Сашке, его осведомленность произвела на арестованного неприятное впечатление.
— М-да… Молодой человек…
— Зовите меня Тимофей Васильевич.
— Тимофей Васильевич, что значит, кто мы такие? Мы — обычные люди, ученые… Правда, с несколько большими возможностями, чем у среднестатистического обывателя…
— Вы мне еще про купцов из Любека расскажите… — усмехнулся Сашка. — Советую вам постоянно помнить о судьбе вашего дружка Биджамова. В конце концов, можете ничего мне не рассказывать. Я просто передушу вас, так и не узнав, кто же вы такие на самом деле. Именно за этим я и прибыл в прошлое. И я это сделаю, можете не сомневаться. А вы теряете прекрасную возможность заработать себе право на жизнь. — Сашка блефовал изо всех сил, но Кихтенко, похоже, этого не заметил. Известие о смерти Биджамова, точнее о его «испарении», произвело на арестанта, судя по всему, неизгладимое впечатление.
— Н-ну, хорошо, — после некоторого раздумья произнес Кихтенко. — Вам, Тимофей Васильевич, что-нибудь известно о темной материи и темной энергии? — Сашка лишь пожал плечами. — Мм… Но вы, наверное, слышали о гипотезе существования множества параллельных Вселенных? Книги, фильмы… — Сашка утвердительно кивнул головой. — Ну давайте так попробую объяснить… — Кихтенко сделал небольшую паузу, после чего, глубоко вдохнул, будто изготовившись к глубокому нырку, и решительно начал: — Да, вы правы. Мы не обычные люди. Это был несчастный случай. Мы проводили научный эксперимент, но в экспериментальной установке, на которой мы работали, произошел взрыв, и мы оказались выброшены в вашу Вселенную. Мы до конца не понимаем, как это произошло, можем лишь строить догадки. Но факт есть факт. Мы здесь, и нам остается лишь пытаться устроиться в здешней жизни.
— Какие цели вы преследуете? Чего добиваетесь?
— Никаких. — На этот раз плечами уже пожимал Кихтенко. — Мы лишь пытаемся устроиться в вашем мире. Не более того. Конечно, по возможности пытаемся обеспечить себе определенный уровень достатка и комфорта. Насколько это возможно, помогаем друг другу.
— Почему же тогда ваша деятельность направлена во вред русскому народу и русскому государству?
— Что вы такое говорите, Тимофей Васильевич! С чего вы это взяли? Да в этом времени я вообще живу в Любеке, а на Русь приехал лишь второй раз по торговым делам. Может быть, вы делаете такой вывод, исходя из действительности конца двадцатого — начала двадцать первого века? Так мы просто-напросто вели себя как все. Как все, кто хотел более-менее комфортно устроиться в жизни. Не более того, Тимофей Васильевич.
