Золото Стеньки (СИ) - Черемис Игорь

Но не сейчас, очень не сейчас. Пусть сначала скажут своё слово геологи Строгановых.

* * *

Из всех моих придумок пока что лучше всего прижился рупор. Через Дорманна он попал в Немецкую слободу, а оттуда, насколько я был в курсе, разошелся по всей Европе — вернее, куда-то он ещё плыл, а куда-то уже прибыл, наделав фурор. Он даже похвастался письмом, которое ему прислал некий англичанин — тот писал, что думал в схожем направлении, но считал, что нужно делать рупоры из стекла, как материала, более склонного к резонансу. Наши изделия были медными, так что этот англичанин, видимо, вынужден был полностью менять свою теорию. [2]

Сшитый мастерицами из Черкизова шелковый шар метрового диаметра с подвешенной к нему горелкой на бакинской «нафте» честно поднялся на десяток метров, провисел там положенное время, пока горючее было, а потом аккуратно опустился на землю. Больше всего он понравился Симеону, который умирать не собирался, а развлекался, как любой пацан неполных пяти лет — то есть с визгом убегая от гонявшихся за ним нянек, сестер и тетки. Впрочем, я так и не придумал, что с ним делать дальше — забава забавой, а для дела не приспособить. Трубецкой обещал тоже подумать, но пока молчал.

Горелка пока не прижилась, но это было понятно — была ручной работы, стоила как самолет и выпускалась крайне ограниченной партией; к апрелю 1670-го на складах, если можно так выразиться, лежало всего десяток штук. Стёкол к ним не было — я специально съездил на царский стекольный заводик в Измайлово, но дружбы с тамошними мастерами не получилось. Мой заказ выходил слишком сложным для их производственных возможностей, а само стекло получалось очень хрупким и не жаростойким. После того, как второй стеклянный колпак лопнул чуть ли не у меня перед глазами, я решил поберечь тело наследника и прекратил сомнительные эксперименты. К тому же горящая нефть создавала непередаваемую атмосферу, находиться в котором совсем не тянуло.

Зато я нашел медных дел мастера — он жил в Марьино, том самом, что царь своей волей отписал Попову, так что с переходом в зарождающийся ремесленный городок у Преображенского дворца проблем не было. Разве что я не стал таиться, честно признался стрельцу, зачем мне этот мастер нужен — и пообещал долю, если моя затея выгорит. Но уже первые опыты заставили меня выкинуть половину схем парового двигателя, а над второй половиной серьезно подумать. Но сам мастер говорил, что диковинка, в принципе, может получиться рабочей — так что я снабдил его материалами и зарплатой и заключил что-то вроде контракта на год. Очень мне нравилась идея буксира, который будет таскать купеческие дощаники вверх по Волге — разумеется, за небольшую денежку, не бесплатно же. Правда, я ещё не обдумывал последствия такого технического прорыва — не исключено, что ушлые голландцы или англичане успеют первыми, и я увижу какой-нибудь «Дредноут» на рейде Стамбула.

К апрелю я вообще уверился, что у меня есть не только этот год, но и ещё много лет — хотя, конечно, даже царевичи не застрахованы от разного рода случайностей. Неведомая хворь прошла разом где-то в середине февраля, так что на Масленицу я ел блины вместе с другими обитателями дворца, раздавал подарки жителям слободы и честно отстоял службу в храме Преображения.

Даже эксперимент с картошкой я посчитал успешным. Евдокии не удалось уморить растение до конца, несмотря на все усилия, которые приложили к этому она сама и подотчетные ей приказчик и крестьяне, с двух мешков они собрали пять, чему очень удивлялись, а картошка проявила чудеса стойкости и померзла в холодном погребе не вся. Так что в феврале я лично перебрал этот невеликий урожай, отобрал крепкие плоды покрупнее, а остальным питался, вспоминая будущее и нагоняя ужас на дворцовую кухню. Впрочем, Алексей Михайлович, который в один из приездов продегустировал блюдо под названием «жареная картошка с грибами и солеными огурчиками», хорошо отозвался о моих кулинарных способностях и дал добро на разведение и этой заморской диковинки. Я оптимистично надеялся лет через пять завалить картофелем всю Москву, но всё же каких-то обещаний давать не решился — как пойдет, так пойдет. Обещанные Мейерсом триста пудов пока в наши Палестины так и не прибыли.

[1] Первое применение класса боевых судов, которые стали «канонерскими лодками», случилось в Дюнкерке в 1646 году, в ходе Тридцатилетней войны. В России они завелись в эпоху Екатерины Второй. Ну а в целом, кажется, существуют и сейчас; какой-нибудь речной монитор времен Великой Отечественной с башней от Т-34 — прямой наследник легендарного «Корейца». Ну а дипломатия канонерок — изобретение просвещенного 19-го века, когда англичане или американцы любили побомбить какой-нибудь город, чтобы заключить выгодный договор. Фразу про кулак в перчатке сказал, кстати, американец.

[2] напомню — обычный рупор официально изобретен в 1670 году англичанином Сэмюэлем Морландом.