Dmitrii Kazakov - Черное знамя
Сам он, как бы ни хотел, не успеет добраться в столицу империи вовремя.
Гражданского авиасообщения из Стамбула сейчас нет, можно попытаться найти место в одном из военных самолетов, долететь до Одессы или Симферополя, но никто не гарантирует, что оказия представится сегодня или завтра.
— Хорошо, мы постараемся, — пообещал корнет. — Может быть, вам врача вызвать?
— Нет, — Олег покачал головой. — Я справлюсь… Да, к кому у вас можно обратиться…
Выслушав просьбу, Джигалдиев обещал узнать насчет транспорта в Россию и вечером заехать в гостиницу.
— Так что все же случилось, друг? Эээ? — спросил Энвер, когда корнет вышел из ресторана. — Можно спрашивать?
— Мой сын мертв, — произнести это оказалось куда легче, чем думал Олег.
Лицо переводчика сморщилось, он покачал головой:
— Э, пусть Аллах или ваш Бог примет его с честью там, на небесах. Это очень больно. Никому, даже злейшему врагу не пожелаю потерять свою кровь.
— Наверное, да… — Олег попытался улыбнуться, но губы его не послушались, словно он внезапно забыл, как улыбаться. — Но он погиб как офицер… за свою страну, за нашу родину… Каждый из нас должен быть готов пожертвовать всем… собой, даже сыном…
Фразы выходили короткие, бессвязные, и он понимал, что убеждает в первую очередь себя, что пытается найти в смерти Кирилла какой-то смысл, какое-то оправдание, а не только горе и боль…
Как будто может быть смысл в такой ситуации.
— Ты плачь, не стесняйся, друг, — Энвер ободряюще похлопал Олега по плечу, и рявкнул что-то по-турецки.
Рядом тут же материализовался Абдуллах-эфенди с встревоженным выражением на лице. Всплеснул руками, исчез, как джинн из восточной сказки, а вернулся уже с графинчиком «львиного молока».
Плакать Олег не хотел, он вообще ничего не хотел, ни есть, ни пить.
Когда Энвер практически всунул в руку стакан ракы, пришлось отхлебнуть, но вкуса не почувствовал.
— Нет, спасибо, не надо… — он отставил посудину, и увидел на лице переводчика настоящую тревогу.
— Все отменяем сегодня? Второй части лекции не будет? — спросил Энвер.
— Почему? Нет… — Олег сосредоточился: что бы ни происходило, у него и в самом деле есть долг перед министерством, страной и народом. — Я могу улететь уже ночью, но пока я тут… Нужно научить их как можно большему, а потом Штилер пришлет замену… кто-то другой… Сейчас я хочу пройтись…
Что ему и в самом деле нужно — это свежего воздуха, лишенного чесночной и уксусной вони, густого запаха жареного мяса и пряностей.
— Э, конечно, конечно, — переводчик замахал руками, подзывая хозяина.
На улице стоял жаркий, солнечный день, но Олегу показалось, что проспект Диван Йолу погружен в сумрак. Ноги сами понесли его в сторону Айя-Софии, мимо кофеен и магазинчиков, ресторанчиков и наргиле.
Энвер топал сзади, но под руку не совался, с утешениями не лез.
Куда он идет, Олег сам не знал — сначала свернул в сторону мечети Султанахмед, чья серая туша тянулась к небу многочисленными лапами минаретов, потом она вроде исчезла из виду. Внутри царила мертвая ледяная темнота, и в ней зарницами вспыхивали отдельные мысли… почему, отчего так случилось, разве не мог сын выбрать другую карьеру, не такую опасную?
Ох, как бы дорого он заплатил за то, чтобы самому умереть, а Кирилл остался жив!..
Кому только можно отдать за это деньги, есть ли вообще сила, стоящая над людскими судьбами?..
И где она находится, как до нее достучаться?..
В этот самый момент Олег споткнулся, и обнаружил перед собой один из мощных контрфорсов, что поддерживают стены Айя-Софии, а дальше — неказистое на первый взгляд, обшарпанное строение из красного кирпича, с крестом на куполе.
Святая Ирина, церковь, стоявшая тут еще до того, как император Юстиниан начал строить величайшее святилище мира. И вот ее-то у турок реквизировали, превратили в действующую церковь, даже вроде бы собрали древние православные иконы из разных мест, из России что-то привезли, с греческого Афона…
Олег, естественно был крещен, как и положено, и нательный крест носил… но это все.
Желания молиться он не ощущал очень много лет, а последний раз заходил в храм, когда они жили еще в Москве, и Анна решила посетить всенощную на Рождество… это было в тридцать первом году, и он тогда чувствовал себя дурак дураком, стоя между истово крестившихся старушек в платках и глядя, как разряженный батюшка бормочет что-то невнятное.
Но сейчас его отчего-то потянуло к распахнутым дверям Святой Ирины.
Может быть, там удастся найти облегчение, сбросить груз, что тяжелым могильным камнем лег на душу? Или хотя бы понять, получить ответ, почему все так глупо случилось, отчего Кирилл погиб, и не героем, в бою, жертвуя собой ради товарищей, народа и родины, а при несчастном случае… не успев даже встретиться с врагом, показать себя, не успев жениться, не успев вообще ничего!
Ему же было всего двадцать два!
Внутри оказалось пусто и сумрачно, теплились зажженные непонятно кем свечки, сладкий запах ладана щекотал ноздри, и зверски хотелось чихать. Святые с прячущихся в сумраке икон взирали сурово и строго, лики их были мрачны, а вот сам Иисус, распятый на кресте, смотрел в сторону, будто не замечая Олега.
Накатил страх, смешанный с тревогой, и он оглянулся.
Энвер остался на улице, правоверному нечего делать здесь, древний храм пуст, как скорлупа от съеденного яйца, и столь же бесполезен… что он ожидал здесь найти, на что надеялся, на то, что бесплотный голос зашепчет ему в уши, или что голубь Святого Духа закружит на головой, распространяя сияние благодати?
Раздался шорох, до того неожиданный, что Олег вздрогнул.
Выбравшаяся откуда-то из теней старушка глянула на него неодобрительно, пожевала беззубым ртом, и пошла вдоль стены, убирая от икон огарки, ставя в гнезда новые свечи, бледно-желтые, точно вылепленные из меда.
Иконы, иконы, иконы, лица святых…
Одного замучили язычники, другой тридцать лет просидел на каменном столпе посреди пустыни, третий замуровал себя в пещере, оставив только узкое окошечко, и питался исключительно просвирами… что они могут знать о чувствах отца, потерявшего сына, что вообще могут знать о жизни те, кто от нее отрекся?
Отчаяние душило его, черными клубами поднималось изнутри.
Хотелось уйти, сбежать, но в то же время ему некуда было идти теперь и незачем…
Хотя нет, почему?
Что бы ни случилось, есть дело, которому он посвятил всю жизнь, и постыдным будет уйти, дезертировать, отступить в такой момент, когда страна напрягает все силы, борясь с врагом, когда остался один, решительный шаг до полной победы!
У статского советника Одинцова имеется свой участок борьбы, и отдать его в чужие руки невозможно.
От этих мыслей стало немного легче, он ощутил, что вновь может дышать, двигаться и разговаривать, легко и свободно, как остальные люди. Исчезла ледяная броня, что сковывала тело и ум, но не сгинула вовсе, а словно переместилась внутрь, превратила в айсберг сердце.
Распрямившись, Олег развернулся и побрел к выходу.
— Э, ты как? — встретил его Энвер. — Может быть, отменим все, я объясню людям, скажу…
— Не стоит. Я должен довести дело до конца, — слова эти прозвучали натужно, не совсем естественно, но по крайней мере внятно и вроде бы даже спокойно, без надрывных интонаций. — Где наш извозчик?
— Сейчас найдем! — воскликнул переводчик, и рысью устремился к Айя-Софии.
Перед ней в любое время дня и ночи можно найти свободную пролетку.
Олег неторопливо пошел за Энвером — да, Кирилла не вернешь, и лучшее, что можно сделать сейчас, это продолжить жить, остаться человеком, не превратиться в воющий, плачущий комок горя.
Пусть сын, где бы он ни был, гордится отцом!
На мгновение печаль возвратилась, ударила с такой силой, что на глазах выступили слезы, но он справился, одолел непрошеное чувство, и к тому моменту, когда рядом остановился извозчик, смог даже улыбнуться.
— Залезай, поехали, — пригласил Энвер. — Немного опоздаем, но не страшно.
Святая Ирина пропала из виду, осталась позади Айя-София, серебрящимся под солнцем завитком лег впереди Золотой Рог. «Мухали» и сопровождавшие его эсминцы давно прошли мимо Стамбула, но военный транспорт все еще разгружали, и грузовиков рядом с причалами вроде бы стало даже больше.
Извозчик хлопнул поводьями, цокнул языком, и пролетка начала взбираться на крутой холм Галаты.
— Если хочешь, то мы все пойдем в мечеть и помолимся за твоего сына, — предложил Энвер. — Никто не откажется, даже те, кто плюют на минбар и видеть не желают муллу в своем доме. Сделаем, ээ?
Олег покачал головой:
— Нет, спасибо. Не надо.
Они выбрались на Истикляль, вот и англиканская церковь.
