Дмитрий Шидловский - Пророк
— Я же знаю, чего захочет мой котик после полуденного сна, — игриво улыбнулась девушка.
— Ты думаешь, этим ограничится?
— Нет, конечно. Поэтому я и здесь.
Ко мне подошли две смуглые полуобнаженные таитянки. Одна из них надела мне на шею свежую цветочную гирлянду.
— Но Мария здесь не единственная, господин. Может быть, и нам найдется место в вашем сердце?
— Не беспокойтесь, девушки, — я неспешно потягивал коктейль, разглядывая их соблазнительные формы, — сегодня такой день, что никто не будет обделен.
— Что же сегодня за день? — кокетливо спросила Мария.
Ответить я не успел.
— А вы здесь неплохо устроились, князь, — прозвучал слева от меня надтреснутый мужской голос.
Девушки взвизгнули и отскочили в сторону, почему-то прикрывая обнаженные груди. Я мельком взглянул на посетителя. Он был одет как обычный турист, в цветастую рубашку навыпуск, длинные шорты до колен и сандалии, а в руках держал широкополую соломенную шляпу.
— Присаживайтесь, Гоюн. Вы, наверное, хотели поговорить?
— И поговорить тоже, — он опустился на соседний лежак.
— Хотите коктейль?
— Нет, спасибо.
Жестом я велел девушкам удалиться. Гоюн проводил их долгим взглядом.
— Хороши, — протянул он. — Особенно вон та, с цветком в волосах.
— Нет ничего невозможного в этом мире, — улыбнулся я.
— В газетах, публиковавших интервью, было написано, что вы ушли от мира, — напомнил Гоюн.
— Разве не так? — удивился я.
— Во всяком случае, мирские утехи вам по-прежнему не чужды.
— Конечно. Стоит ли отказываться от удовольствий, если они не мешают работе?
— Работе? Чем же вы заняты?
— Самопознанием. Самая увлекательная работа на свете. Ради нее стоит покинуть мир.
— Ах вот оно что! А вы, кажется, совсем не удивились моему появлению, — мне показалось, что в голосе Гоюна проскочила нотка обиды. — И даже не спрашиваете, как я прошел мимо охраны.
— Нет ничего невозможного в этом мире, — повторил я.
— И то верно, — согласился Гоюн. — Вы, конечно, понимаете, что погиб один из двойников, которыми я обзавелся, вступая в эту игру. Такие, как вы и я, не очень любят подставляться.
— С чего это вы меня в свою компанию записали?
— У нас много общего, князь. Вот ваше затворничество, например: не уход ли это с линии огня? Всяко лучше попивать коктейль на Таити, в окружении полуголых красавиц, чем мыкаться при дворе правителя.
— Разумеется.
— Разумеется! — фыркнул Гоюн. — Какой правитель позволит пророку оставаться при дворе надолго? И какой император будет терпеть рядом с собой человека, который принудил его к нежеланным решениям? Ведь вы заставили императора отказаться и от авторитарной власти, и от имперской политики. Лучше удалиться в добровольную опалу, чем дожидаться государевой, не так ли? — глаза Гоюна впились в меня с отчаянной силой.
— Все мы не без греха, — отмахнулся я. — Кстати, а ведь император Поднебесной тоже неспроста решился на самоубийственную войну. Кто-то на него надавил, а, Гоюн?
— Да, вы были сильным противником, — мечтательно произнес Гоюн. — Помню наш поединок в день объявления войны. Вы хорошо сопротивлялись. Я и после искал с вами встречи, но вы словно отгородились стеной.
— Я сделал с помощью этой силы то, что должен был сделать, и не собирался ею злоупотреблять, — ответил я. — С того дня я ограничил свою роль службой верноподданного Государя Всероссийского.
— Хотели остаться обычным человеком? А зря, — причмокнул Гоюн. — Поверьте, не получится. Я пытался. Вы зависли между двумя мирами: земной переросли, и он вас отторг, а в высший не идете, боитесь. А я так думаю, если есть возможность перевернуть здесь все вверх дном, почему бы не поразвлечься?
— Я ничего не боюсь. Но я не желаю никому вреда. И уж тем более мне не пришло бы в голову нести в мир хаос только для того, чтобы стать значительнее и богаче.
— Значительнее и богаче — тоже неплохо, — лучезарно улыбнулся он. — Если уж оказались в этой песочнице, то и играть надо по ее правилам. Кроме того, почему вы решили, что я хотел только богатства и власти? Может, я хотел заставить людей мыслить, работать, совершенствоваться. Вы же знали об этом.
— Знал. Но я не считаю, что мы вправе вторгаться в чужие судьбы.
— Мы — это кто? Люди? Возможно. Но вы-то, в отличие от людей, видите на сотню лет вперед. И почему, как высшее существо, вы не имеете права наставлять низших? Ведь воспитывают же люди неразумных детей? Тогда почему пророк не может воспитывать непросветленного? Какая разница?
— И чего вы добились своим воспитанием? Китай, ваша родина, лежит в руинах, секта «Небесного предела» и ваше учение везде запрещены, сами вы в бегах.
— Это как сказать. Да, Поднебесная проиграла. Но в поражениях — корни наших будущих побед. Бюрократическая машина, душившая страну, разломана, сословные границы размыты. Скоро из праха всего этого восстанет новый Китай, и этот Китай пойдет вперед семимильными шагами. Россия выиграла войну, но она отказалась от имперской идеи. Скоро в Северной Америке и Западной Европе сформируется еще два мощных центра силы, не менее значимых, чем ЕАС, и их конкуренция изрядно послужит развитию человечества. Ну и, наконец, я создал нового пророка. Думаете, открылось бы вам сокрытое, не лиши я вас собственности и не пропусти через плен в своем имении? Человек учится взлетать, только когда оказывается окружен непреодолимыми препятствиями. А ведь их кто-то должен создать. По-моему, получилось неплохо.
— Но ведь вы не это хотели.
— Какая разница, если все равно получилось недурно! Вы, если уж на то пошло, тоже видели свой путь иначе, но обстоятельства вносят коррективы. Вот вы хотели уединиться со своей возлюбленной, а она покинула вас. Подумать только, просидела в Лондоне все семь месяцев судебного разбирательства, а потом ушла с маленьким ребенком на руках! Но, князь, в этом она оказалась мудрее вас. Какой смысл для вас был жить с человеком, который вас не понимает? Вы-то хотели открыть ей душу, а она не смогла бы принять этот дар. Подумайте, какая была бы для вас трагедия. Сейчас вы пытаетесь забыться с милыми таитянскими девочками. Но вам и в голову не приходит раскрываться перед ними, потому что знаете им цену. Вы получаете от окружающих ровно то, что хотите, стало быть, вы счастливый человек. Несчастна ли Юлия? Конечно, ей тяжело без вас. Но с другой стороны, из бедной провинциалки она превратилась в одну из самых состоятельных женщин империи. На руках у нее подрастает наследник многомиллиардного состояния. Конечно, неполная семья — это трагично. Но такова уж судьба людей, узревших иные миры. Они обречены на одиночество даже в толпе, даже в семье... Или вот взять, к примеру, Хо. Вы, кстати, знаете, что он недавно насмерть разбился в автокатастрофе?
Я кивнул.
— Наверняка кто-то советовал ему не форсировать события, не пытаться снимать каждый фильм как будто это последняя картина. Ан нет, человек выложился на все двести процентов. Четыре фильма, один за другим, — лидеры проката. Конечно, он во многом ошибался. Впрочем, в том темпе, в котором жил, вряд ли смог бы увидеть это. Но посмотрите, какое великолепие! Яркая жизнь — а потом смерть на взлете. Красиво. А главное, человек не мучается от одиночества, не прозябает на таитянском берегу в компании этих, простите, проблядушек. Ведь рай земной, по сравнению с дивными мирами высшей реальности, любому покажется адом, не находите?
— Возможно, — процедил я.
— Вот и прекрасно. А коли так, я думаю, вы не откажете мне в небольшой услуге. Оба мы отлично знаем, что самоубийство лишь бросает нас на новый круг бытия, но не прерывает заточения. Но мы можем создать обстоятельства, чтобы освободиться. Давайте поможем друг другу. Сегодня один из нас отправится в лучший мир, а оставшемуся — судьба мучиться до конца своих дней на Земле. Идет?
Я пристально посмотрел на него.
— Вы, кажется, окончательно свихнулись, Гоюн. Впрочем, даже в безумии вы остались замечательным манипулятором. Какую теорию развели для того, чтобы посеять во мне сомнение! Ведь теперь, после крушения ваших планов, вы живете только одним: местью. Это удел любого, кто бросил на карту все. Ваша жизнь потеряла всякий смысл, и вот теперь, рискуя ею, вы пришли сюда, чтобы прикончить меня, и для верности решили подавить мою волю к жизни. Вам ведь нужно лишь мгновенное сомнение, секундное колебание, а дальше вы, мастер ушу, ученик Ма Ханьцина, своего не упустите. Так знайте, Гоюн, я презираю вас. Вы обратили свой талант во зло, и я рад, что сумел воспрепятствовать вам. А теперь, когда ваше дело погибло, вам и вправду здесь делать больше нечего. Я отправлю вас в преисподнюю с удовольствием. У меня есть чем заняться в этой жизни, что бы вы ни думали. Мой путь — это мой путь, мои потери — это мои потери, а мои обретения останутся при мне.
— Да, тяжело иметь дело с пророком, — вздохнул Гоюн. — Но что же делать. Оружие к вам не протащишь. Подумать о том, что к вам можно незаметно подкрасться и нанести удар, я и не смел. Вы и во время своего плена себе такого не позволяли. А сейчас, надо признать, вы многое постигли, стали значительно сильнее. Оставалось только одно... но не последнее. Ну что же, поставим точку в нашем споре. Как говорил учитель: «Можно отказать, когда у тебя просят денег, можно отказать в помощи, но нельзя отказать желающему подраться».
