Сергей Щепетов - Троглодит
– Нет, пожалуй. Неплохо жилось у колошей.
– А что ж ты их сдал-то с потрохами? Вон ведь, крепость – как есть – всю прорисовал!
– А ты по что за них страдаешь? – встрепенулся мой собеседник. – Сам-то кто будешь?
– Русский я. По найму для англицкого купчины места торговые тут присматривал, да не присмотрел. Теперь вот домой пробираюсь.
– Русский он, гы-гы! – засмеялся бывший пленник. – Тогда и я – чугач али коняга! Креол, поди?
– А тя колышет? – огрызнулся я. По моим личным правилам надо было бы дать ему в рыло, но я решил быть мирным до предела.
– Да хоть ефиопом будь, коли хрещеный! – махнул рукой Нестор. – А диких ентих я терпеть ненавижу. Неча им небо коптить!
– Ну, ты сказал! – осуждающе покачал я головой. – То ж божьи твари!
– Вши с тараканами тоже божьи! – начал, кажется, заводиться мой собеседник. – Это графья да бояре, что из палат носа не кажут, все указы пишут, все велят добром да лаской их привечать! Их бы самих-то рылом в дерьмо! Враз бы про ласку забыли!
– Эт чо ж ты так взъелся? – как бы всерьез заинтересовался я.
– А то! Годов я, может, больших и не нажил, тока кидало меня по свету – на трех стариков хватит. Насмотрелся я и на тех иноземцев, и на ентих – хрен редьки не слаще! Все оне за людей тока себя понимают. Коли ты не их кровей, так либо задницу лизать со страху готовы, либо в морду плюют!
– Не-е, паря, – растянул я пасть в улыбке, – видать, забидели тебя дикие! То-то ты и лютуешь!
– Меня так просто не забидишь! – насупился Нестор. – Жил у колошей – считай, как сыр в масле катался. И бабы, и жрачка – от пуза… Однако ж приспело время – давай, значит, меня черту ихнему на жареху! Шаманство великое учинили – за победу значит. Ну, кто одежку красиву тащит, кто харч несет, а хозяин расщедрился и лучшего раба не пожалел – хороша жертва для беса! У-у, сука!
– От, злодеи! – подначил я. – Ты еще припомни, сколь оне алеутов, кадьякцев да чугачей в позатом годе побили! Тока скажи мне по первости, что б ты сам творил, коли б к тебе на двор чужаки вперлись? А? Корову-кормилицу забили, курей переловили, в амбаре нагадили, а жену и дочек во грех ввели? Что, поклонился б им низенько да хлеб-соль поднес? А то б и служить пошел ворогам? А?
– Врешь ты все, страшила! – вскинулся промышленный. – Нет у них ни дворов, ни коров! Не трудом они кормятся, а жнут, что не сеяли! На готовом живут, да и то порой взять ленятся. Вся-то жизнь ихняя – на праздники обжираться, баб брюхатить да войны воевать! На хрена они нужны – хоть Богу, хоть людям?! Сатане если только в отраду!
– Угу, – кивнул я. – А наши-то лучше, да? Вся Компанья российская тут на бобрах да котах морских держится. И метете вы тех бобров, как метлой – пусто место оставляете! А чем завтра жить станете, то пофигу – хоть трава не расти!
– Компанья?! – окончательно разозлился мой собеседник. – А ведаешь ли ты, урода, сколь Компанья наша тех бобров берет?
– Откуда ж?!
– Оттуда! А люди сказывают, будто в хороший год наши на круг тыщщи три аль четыре шкурок бобровых в казну компанейскую сдают. А бусурманы – англичаны с бостонцами – тыщщ по десять али двенадцать вывозят! И кто тех бобров для них бьет? Да те ж колоши и бьют! За ром, за одеяла, за ножи железны да ружья с порохом! Уразумел?
Я попытался придумать простой и веский аргумент в защиту «диких» народов, но как-то сразу не смог. В голове крутились лишь христианские заповеди и что-то невнятное о гуманизме, об охране природы и непреходящей ценности любой культуры. Но как объяснить неграмотному промышленнику начала XIX века, зачем охранять природу и в чем ценность примитивных культур? А сам-то я это понимаю, если честно?
Чтобы сомнения меня не мучили, я задушил их на корню: «Так или иначе, но нечего всяким колонизаторам лезть в чужой огород! Ладно бы своей земли не хватало! А самое главное: ну, не могу я поступиться принципами! И аргументы тут не требуются!»
Придя к такому утешительному выводу, я обратил-таки внимание на то, что происходит вокруг. А на палубе шла суета, начала которой я как-то не заметил. Это был неплохой повод сменить тему беседы:
– Чой-то они забегали, не знаешь?
– Да, кажись, порешили начальники колошей боем брать, – с некоторым удовлетворением ответил Нестор. – Вишь, пушки на лодки грузят. Не иначе меня послушались – на берег их свезти хотят.
– Так уж и тебя! – буркнул я недоверчиво. – Ну-ка, я гляну…
Матросы бегали туда-сюда, что-то тащили и опускали за борт в лодки, пришвартованные у бортов. Я прошелся по палубе и некоторое время наблюдал, как из люка вытаскивают на поверхность деревянные емкости с матерчатыми кульками, похожими на большие сардельки. И вдруг я вспомнил, что это такое. А следом возникла идея – гениальная, самоубийственная и простая!
«Это – картузы, расфасованные заряды для пушек. Вроде бы, на судне их хранят вместе с основным запасом пороха в крюйт-камере. А на «Неве» она расположена… А, если?.. Черт побери, они сделали большую глупость, что не забрали у меня кинжал!»
Выгрузка закончилась, матросы вылезли наверх и уже собрались закрывать люк, когда я глянул последний раз по сторонам, отпихнул кого-то с дороги и рванулся вперед. В три прыжка я оказался возле люка и, не колеблясь, обрушился по трапу вниз. Там – в полутьме – кто-то был в количестве больше двух. Ближайший человек не успел шарахнуться и свалился под моим кулаком. Не останавливаясь, продолжая движение вперед в узком проходе, я сгреб второго матроса левой пятерней за мундир и приложил правой по лбу. Тело сразу обмякло, я хотел отпустить его, но впереди возник еще кто-то с оружием в руках. Тускло блеснул ствол с воронкообразным расширением на конце, и раздался крик:
– Стой! Стрелять буду!!!
– Стреляй, – буркнул я и швырнул вперед тело оглушенного матроса.
Выстрела не последовало, мои оппоненты завалились назад и в бок, так что я не сразу углядел, куда ударить, чтобы несостоявшийся стрелок перестал трепыхаться.
Далее следовал поворот и новый проход: «Еще стража будет или это уже все? Тут опять короткая лестница вниз. Проход и дверь в конце – вот она! Она ли? – с двух разгонных шагов я ударил ногой: – Ух, даже не колыхнулась! Ну-ка, еще разик… Стоп!» В последний момент я сообразил, что дверь отрывается, конечно, наружу, что ломиться в нее бесполезно, но… Но замок-то не заперт! Я выдернул дужку, распахнул толстую дверцу: – «Где? Что?! Где?!!»
Нет, я не собирался взрывать один из кораблей первой русской кругосветной экспедиции. И для самоубийства я еще не созрел. Просто… Просто в моей памяти отчетливо запечатлелось, что на деревянных парусных судах того времени пороховые погреба или крюйт-камеры тщательнейшим образом охранялись от огня. В случае пожара команда имела возможность быстро залить весь боезапас водой. Вот эту противопожарную приспособу я и искал: «Вряд ли это краник, подающий забортную воду, скорее бочка с затычкой на возвышении. Где она? Где?! Где?!! Здесь нет – в коридоре? Да!»
Нечто, похожее на затычки с железными поворотными ручками-рычагами, обнаружилось по бокам коридора возле самой двери. Это было логично – дверь можно и не вскрывать, пол же здесь под наклоном, а в самой крюйт-камере вообще почти на метр ниже: «Мог бы сразу сообразить и не возиться с дверью! – подумал я. – Ну-ка, посмотрим, много ль вы навоюете без пороха, конкистадоры российские!» Я ухватился руками за горизонтальный штырь – осталось повернуть и выдернуть!
Серая тень мелькнула справа и заполнила собой все пространство узкого прохода. Я уже почти провернул рычаг, когда мир взорвался снопом искр: бемс!
«Ой, б…!» – отпустив рычаг, я махнул правой рукой в сторону, отталкивая предполагаемого противника. Сам же подался корпусом влево – к прикрытой двери крюйт-камеры. Оперся о нее спиной и чуть пригнулся, привычно прикрывая лицо кулаками, а солнечное сплетение – локтями: «Что за хрень?! Похоже на нехилый удар кулаком в голову!»
Это были, конечно, не мысли, а соображения, мелькнувшие в сознании со скоростью света. Едва я принял защитную стойку, как на меня обрушился град ударов – хор-роших ударов!
Инстинктивно я повернулся к противнику чуть боком, готовясь прикрыть бедром пах на случай удара ногой. И этот удар последовал! Я бросил левую руку вниз, пытаясь ухватить противника за голень – это одна из моих «коронок»! Ногу его я не поймал, зато получил удар в челюсть, оказавшуюся открытой. Пришлось снова уйти в глухую оборону.
Собственно говоря, такой бой – рукопашный и без правил – это моя вторая профессия. Без всякой команды заработал внутренний таймер: «От начала «экшена» – от прыжка в люк – прошло секунд двадцать, «контакт» длится меньше десяти секунд. Он пытается ошеломить меня, заставить раскрыться. Работает очень интенсивно и, конечно, долго не выдержит. Сейчас будет пауза».
