Гроза над Бомарзундом (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Понять и простить, — зачем-то ляпнул я.

— За что же? — изумился отец.

— За все. За то, что заставил волноваться, за то, что проявил непослушание. Да мало ли… был бы человек, а вина сыщется!

— Скоморошничаешь? — покачал головой Николай. — Коли не на людях, так и пускай. Но может, что умное скажешь?

— Покорнейше прошу ваше величество не оставить своими милостями моих подчиненных. Все они от нижних чинов до господ офицеров и генералов не щадили крови и самоей жизни, при защите отечества!

Договорив, бросился к бюро, в котором складывал подготовленные за прошедшие дни представления о наградах и производствах. К счастью, Лисянский успел собрать их в одну папку, которую и подал императору.

— То, что о людях не забываешь, хорошо, — кивнул Николай, бегло просматривая реляции. — К слову, думал учредить в честь победы отдельную медаль. Вот только никак не решу, как ее назвать. Может ты, что присоветуешь?

— Аландский крест! — не раздумывая ответил я.

— По аналогии с Кульмским? — задумался царь. — Изрядная мысль! А вот скажи мне, друг сердечный, отчего в этих бумагах мало представлений на штаб-офицеров, а генералов с адмиралами и вовсе нет?

— Зная, ваше величество, я уверен, что вы будете щедры ко всем, чьи имена вам назовут. И в первую очередь это будут генералы. Те же, кто невелик чинами рискуют так и остаться безвестными.

— За богом молитва, а за царем служба не пропадает! — строго заметил отец. — Но отчего ты, не упомянул хотя бы Бодиско? Неужели он недостоин повышения в чине…

— Лучше назначьте его городничим в богатом городе. Человек он рачительный и обыватели будут ему рады. Да и семья у него большая, шутка ли семеро детей. Вот и соберет дочкам на приданное.

— Замужество его дочек не твоя печаль! А человек он верный и даже отразил первый натиск до твоего прибытия. Решено, быть ему генералом!

— Тогда уж и кавалером военного ордена. В храбрости Якову Андреевичу не откажешь. А орденами он обойден.

— Будь, по-твоему. А что скажешь, про адмирала Мофета?

— Если вам любопытно мое мнение, то он настоящий государственный муж, самое место которому в Государственном совете или Сенате!

— Подальше от морских дел? — с интересом взглянул на меня правильно все понявший царь.

Я же в ответ, лишь развел руками.

— Вендт? — продолжил Николай.

— Храбр, умен, опытен. Заслуживает самой высокой оценки. Но при всем при этом он больше финн, чем русский генерал.

— Все они таковы.

— Не все. Взять хоть подполковника Котена.

— Видел представление на него. Дельный офицер. Ладно, обо всем этом еще будет случай потолковать. Теперь же расскажи мне об изменниках.

— О ком?

— Солдатах, нарушивших присягу!

— Их было немного. Все из рабочей роты. Прошу простить мне мою дерзость, но я полагаю, что не стоит подвергать этот досадный инцидент слишком широкой огласке.

— Иудеи?

— Они самые. Но справедливости ради, хочу отметить, что далеко не все из них поддались на посулы неприятеля. Большая часть нижних чинов, не исключая кандальников из арестантской роты, проявила ревность к службе и преданность вашему величеству.

— Каторжане тоже? Однако!

— Именно так. Многие просили дать им оружие и храбро сражались. Посему, прошу не отказать в моем ходатайстве о смягчении приговоров.

— За этим дело не станет. Всех кроме душегубцев помиловать и в войска. Тем же скостить срок заключения в половину. Что же до евреев, накажи их сам, как знаешь.

— Слушаюсь!

— Теперь давай поговорим, о более приятных вещах. Одержанная тобой победа столь велика, что уж и не знаю, как ее отметить. Так что проси чего хочешь!

— Ваше величество, Господь и без того выше всякой меры облагодетельствовал меня, дав родиться вашим сыном. У всякого великого князя с рождения есть все, о чем другие не смеют даже мечтать. И теперь я лишь возвращаю свой долг.

— Вот значит, как… эх, Сашка-Сашка, что ж ты к Виктории не посватался! [3]

— Государь, я…

— Знаю! Против брата не пойдешь, хоть мне уж и нашептывали, что ты порфирородный и превосходишь его умом и характером. Однако на все воля божья…

— Государь, — внезапно решился я. — Мой брат и впрямь не самый решительный человек. Так помогите ему!

— О чем ты?

— Вам вероятно известно, что, по моему мнению, главной бедой России является рабство. Отмените его своей волей. Осчастливьте свой народ. Не оставляйте сыну эту мерзкую язву на теле нашего отечества!

— В этом я с тобой, пожалуй, согласен. Но ведь теперь не время…

— У нашей страны так много врагов, что спокойных времен мы вряд ли дождемся. Но с крепостным правом, так или иначе, придется кончать. И если это сделаете вы, никто даже не пикнет. А на Александра станут давить, уговаривать, даже ломать и не успокоятся, пока не оставят самых верных ваших подданных без земли и свободы!

— А потом они конституцию потребуют?

— Да не нужна нашим крестьянам никакая конституция! Мало им забот кормить своими податями десять тысяч прожорливых и жадных чиновников, чтобы вешать себе на шею еще и парламентских болтунов?

— Может ты и прав… Ладно, решено! Как только будет подписан мирный договор, я объявлю манифест об освобождении. Случится это не завтра, так что время на разработку у нас есть…

— И тогда вы войдете в историю, как самый великий правитель России!

— Оставь это. Флотоводец ты хороший, не спорю, генерал, конечно, похуже, но тоже недурен. А вот льстец совсем никакой! По глазам видно, что врешь. Но мы все же так и не решили, как тебя наградить. Побед было много, так что и награда должна быть под стать. Может золотое оружие за храбрость? Или…

С этими словами он вытащил из-за пазухи небольшую шкатулку и открыл ее. Внутри маслянисто блеснула золотом звезда ордена Святого Георгия первого класса. Одна из немногих высших наград империи, которой Костя не имел по праву рождения.

— Государь, — удивился я. — Чем же тогда, вы наградите меня, за победу в Крыму?

— Ну, вот что ты за человек! — с досадой отозвался Николай, после чего решительно захлопнул крышку шкатулки и спрятал ее обратно. — Зачем тебе туда соваться? Думаешь, справишься лучше князя Меншикова⁈

— Уверен, что смогу сделать больше!

— Мальчишка!

— Вы мне это уже говорили.

— Сопляк!

— И это тоже!

— Ладно. Нынче недосуг, а вернемся в столицу, будь готов представить план. Распишешь все что потребно. Количество войск, огнеприпасов, провианта. Посчитаешь все до последней полушки [4] И только тогда я тебя отпущу! А пока молчи об это деле, пусть все остается между нами.

Через минуту мы снова поднялись на верхнюю палубу и как ни в чем не бывало продолжили смотр. Братья и свитские то и дело бросали на нас любопытные, а иной раз и встревоженные взгляды, но мы с отцом ни словом не обмолвились о нашем разговоре. Потом я показывал ему захваченные корабли союзников. Место гибели «Люцифера». Доставшиеся Вендту трофейные пушки и поле боя у Транвика. Затем пришел черед так и недостроенных башен крепости.

Еще через четыре дня, наш флот вернулся на свои базы, а ваш покорный слуга в Петербург. Там я узнал, что император все же нашел, как меня наградить. Пожаловал титул князя Аландского и объявил архипелаг наследственным и неотчуждаемым владением для меня и моих потомков.

[1] Генри Джон Темпл, 3–й виконт Пальмерстон — он же «лорд Пальмерстон». Пресса и народ прозвали его «Пэм».

[2] Стихотворение впервые напечатано в газете «Северная пчела» без подписи. Автор — малоизвестный поэт Алферьев В. П.

[3] Когда юный цесаревич был в Англии, его представили тогда еще совсем юной королеве Виктории. Отличавшийся крайней влюбчивостью Александр немедленно увлекся ей, и дело шло к сватовству. Однако, для этого ему пришлось бы отречься от прав на престол. Свадьба не состоялась, но Виктория этого не забыла.

[4] Медная монета в 14 копейки.