Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Олег Иванович чувствовал, что теряет нить: «А ведь он, похоже, рад… как будто дед в самом деле ждал нас, давно ждал – и не сомневается, что дождался…»
Герр Бурхардт закопошился, открывая ларец, – тот не поддавался. Досадливо крякнув, археолог засеменил к стеллажу и выудил с полки инструмент с лезвием, срезанным наискось, на манер сапожных ножей. На этот раз реликвия не стала упрямиться. Крышка откинулась, и старик отшагнул в сторону, картинно указав на плоды своих трудов:
– Прошу вас, герр Семенофф!
Содержимое ларца было весьма необычным: плотно уложенные, как в ящике картотеки, какие-то листики, явно не бумажные.
– Вы позволите?
– Да, разумеется… – засуетился Бурхардт. От прежнего ядовитого высокомерия не осталось и следа. – Только перчатки наденьте, будьте любезны…
Семенов натянул перчатки из плотного шелка – резиновых, лабораторных, здесь еще не знали – и осторожно провел указательным пальцем по торцам «карточек». Это были тонкие пластины из металла, переложенные коричневыми листками промасленной бумаги.
– Бумагу – это я положил, – тут же разъяснил Бурхардт. – Лучше, конечно, заменить ее полосками шелка, пропитанного маслом, – скажем, костяным, какое применяют часовщики. Оно, как мне представляется, больше подойдет, чем масло растительного происхождения…
«Археолог верен себе и своим академическим привычкам, – усмехнулся про себя Семенов. – Вон как старается, объясняет любую мелочь, как студенту на практикуме…»
– Когда я открыл ларец в первый раз, – продолжал меж тем Бурхардт, – пластины были переложены кусочками промасленного пергамента. Но за две с половиной сотни лет содержимое ковчега слиплось в сплошной брусок. Мне стоило немалых трудов разделить его на отдельные пластины. К сожалению, пергаментных листов при этом сохранить не удалось, но я не думаю, что они имели какую-либо ценность. Во всяком случае, никаких значков я на них не обнаружил. Потому и осмелился, дабы сохранить образцы… да вы не бойтесь, доставайте! Они чрезвычайно прочные и упругие… И обратите внимание – ни малейшего следа ржавчины либо патины, как на бронзе или серебре!
Олег Иванович осторожно подцепил пальцем одну из пластин. Извлечь ее удалось лишь с третьей попытки, да и то вместе с прилипшим листком – так плотно пластины помещались в «ковчеге». За плечом запыхтел Ваня – он, конечно, уже был тут и во все глаза вглядывался в содержимое ларца. И фотоаппарат, конечно, наготове… Иван держал его небрежно, чуть заметно скашивая глаза на экранчик. Бурхардт перехватил взгляд Семенова, удивленно поднял брови, но ничего не сказал. Олег Иванович незаметно толкнул сына – не теряй осторожности! – и принялся изучать пластину.
С ходу опознать металл не удалось – но не алюминий и, судя по весу, не сталь. Может, титан? На лицевой стороне были нанесены ровные ряды несложных, геометрически правильных значков – треугольники, ромбы, параллелограммы. Они явно складывались в слова, перемежаемые точками, многоточиями и какими-то символами вроде вертикальных волнистых линий – может, знаки препинания неизвестной системы письменности?
Значки покрывали пластину равномерно, без разбивки на столбцы или строки; интервал между значками всюду был один и тот же. Пальцы сквозь перчатки ощущали холод металла. Хотя стоп!.. Такая тонкая металлическая пластина не могла так сильно холодить руку! Она и сама должна была уже нагреться…
– Да-да, коллега. – Археолог заметил недоумение Олега Ивановича и теперь наслаждался произведенным эффектом. – Эти пластины все время остаются холодными, совершенно не воспринимая тепла человеческих рук! По моим ощущениям – несколько больше пятнадцати градусов по Реомюру[72]. К сожалению, у меня нет нужной аппаратуры, и я лишен возможности провести точные замеры.
– А нагревать не пробовали? – спросил Олег Иванович. – Что-то мне подсказывает, что материал будет упорно сохранять прежнюю температуру, что бы вы с ним ни делали…
Археолог испуганно всплеснул руками:
– Ну что вы, герр Семенофф! Я не настолько опрометчив, чтобы рисковать образцами! Я ведь не знаю, как этот материал реагирует на огонь!
– Ну, можно было и не огнем, – влез в разговор Иван. – Скажем – нагреть что-нибудь и поднести к пластине. А потом на ощупь оценить изменение температуры. Металлический брусок, к примеру, или камень.
Бурхардт слегка нахмурился и недоуменно глянул на мальчика – он, кажется, не ожидал от него ничего подобного. Но тут же просветлел лицом – видимо, оценил идею.
– Должен признать, в вас есть жилка исследователя, юноша… Признаться, о таком варианте я не подумал.
Щеки Вани слегка зарделись. Видно было, что похвала вредного деда ему приятна.
Тем временем Олег Иванович осторожно отделил от пластины прилипшую к ней бумажку и принялся разглядывать обратную сторону. Толщину металла определить на глаз не представлялось возможным – но наверняка меньше миллиметра. Пожалуй, о край такого листа можно и порезаться…
На обратной стороне ясно различался геометрический рисунок – тонкие прямые линии, образующие неправильный многоугольник, прихотливо пересеченный другими линиями. В узлах схемы помещались кружочки; кое-где чертеж украшали надписи из таких же значков, что имели место на лицевой стороне. Всякий раз значки были скомпонованы в квадратные столбцы, с равным количеством символов по высоте и по ширине; интервалы между значками были всюду одинаковыми.
– Можно? – Ванька потянулся к «экспонату».
Бурхардт нахмурился, но смолчал.
– Пап, а мы такое уже видели. Помнишь? Примерно в середине манускрипта…
Олег Иванович припомнил. Да, в нескольких местах были очень похожие вставки. И что особенно интересно – каждой из них соответствовала такая же, судя по расположению знаков, «табличка», составленная из букв коптского алфавита. Теперь, глядя на покрытые загадочными значками пластинки, Олег Иванович понял, что это ему напоминает.
– Скажите, э-э-э… коллега, – повернулся Семенов к археологу. – Ведь вы, разумеется, сделали копии этих… носителей информации?
Бурхардт недоуменно вскинул глаза, но, поняв, кивнул:
– Носители информации? Несколько необычно… но вы, пожалуй, правы… в каком-то смысле любая книга, даже глиняная табличка с клинописью – это носитель информации.
– Тогда уж и пластинка грамоф… то есть для фонографа, – опять влез Иван.
Олег Иванович недовольно глянул на мальчика: надо все же думать, что говоришь!
– Вы, юноша, говорите о звуковых спиральных цилиндрах Эдисона? Да, пожалуй, хотя… любопытно, я никогда не думал о музыке как об информации. Но, несомненно, можно сказать и так.
Немец снял пенсне, зачем-то протер его большим клетчатым платком.
– Простите… да, вы правы, герр Семенофф. Я, разумеется, тщательно скопировал все, что изображено на пластинах. Вот, прошу вас…
И он снял со стеллажа пухлый бювар. Олег Иванович склонился к столу, а пластиной тем временем завладел Ваня.
– Как видите, образцы пронумерованы согласно порядку, в котором они уложены в ящичке. Вот видите. – И он показал собеседнику номер на листочке, который Олег Иванович отлепил от пластины.
– Каждую пластину я скопировал с обеих сторон – с увеличением в два раза, чтобы не упустить ни одной детали рисунка. Я, собственно, собирался сделать и фотографические копии, однако пока не располагаю соответствующим оборудованием. Была мысль отдать несколько пластин граверу, чтобы он в точности воспроизвел рисунок, скажем, на медном листе, – но до этого, увы, еще руки не дошли.
Олег Иванович перелистал несколько листов в бюваре. Да, все верно – бумагу покрывали те же самые значки. Покопавшись, он нашел номер 49, под которым значился извлеченный из пачки листок, – и принялся сличать символы.
– Обратите внимание, – продолжал Бурхардт, – некоторые пластины наличествуют в двух, точно и совершенно идентичных экземплярах. Я потратил массу времени, пытаясь найти отличия, обследовал пластины с помощью мощного увеличительного стекла, однако различий не обнаружил. И тем не менее – я каждый раз в точности копировал оба экземпляра, сопровождая их необходимыми примечаниями. Вот извольте взглянуть…
– Вы проделали огромную работу, герр Бурхардт, – искренне сказал Олег Иванович. – А теперь, если вы позволите, я бы хотел кое-что с вами обсудить. Помнится, вы интересовались, кто мы такие? Теперь, пожалуй, я готов ответить…
Глава 14
Николка уже полчаса колесил по переулкам в районе Таганской площади. Хотя до места, где предположительно находился сейчас Яша, было по прямой меньше двух верст, рация только шипела, верещала и больше ничего – хоть ты тресни! Николка тряс приборчик, нажимал от отчаяния другие кнопки, но добился лишь того, что он окончательно затих. Испугавшись, что связи теперь не будет совсем, мальчик выключил рацию, досчитал до десяти и заново включил. В динамике вновь заверещало, и, к несказанной Николкиной радости, сквозь шум пробился знакомый голос – Яша!
