Алексей Волков - Штык и вера
Подполковник ждал в ответ высокопарных слов, конкретных аргументов, расплывчатых обвинений – всего что угодно.
Вместо этого Всесвятский самодовольно улыбнулся и молча кивнул.
Трофима он не любил, втайне побаивался, а если терпел, то исключительно из-за того, что не был единовластным правителем и не мог решать вопросы сам. Если же гражданина по обороне скинут посторонние господа офицеры, то одно это действо сполна окупит их приход.
В подобном ключе Всесвятский думал и теперь, однако наряду с хорошими видел и негативные стороны пребывания в Смоленске офицерского отряда: например, неизбежные обвинения в контрреволюционности его, Всесвятского, раз он допустил в город явно враждебные свободе элементы.
Наряду с этой глобальной проблемой в голову стали лезть чисто бытовые вопросы. Например, где разместить и на что содержать внезапно прибывшую вооруженную силу. Казна и без того пуста.
– В городе было около десяти тысяч солдат, – продолжил свою мысль Всесвятский. – Часть из них самораспустилась, отправилась по домам, однако довольно много и оставшихся. Все казармы заняты ими. Других же помещений у нас нет.
И опять Сухтелен не стал говорить, что весь отряд по численности не превышает двух полных рот.
– Можно у юнкеров. Я думаю, они с готовностью потеснятся, – предложил Раден.
И в этот момент начался бой. Как раз там, где предполагал разместить отряд барон.
Цвет лица Всесвятского мгновенно изменился с красного на белый.
Сидящие переглянулись, словно кто-то из них мог знать причину отдаленной схватки.
– Банда?.. – наконец смог выдохнуть первый гражданин.
– Через весь город – и нигде никто? – проглотив половину слов, спросил Сухтелен.
Все поняли смысл вопроса. Пройти незаметно через половину Смоленска и атаковать именно юнкеров, не затронув больше никого, – в этом было что-то нереальное.
– Надо бы кого послать… – медленно произнес Мендельман и вдруг громко выкрикнул: – Говорил же я, что надо восстановить в городе телефонную станцию!
И почти сразу как подброшенный вскочил Раден:
– Господин подполковник! Позвольте мне!
Сухтелен помедлил с ответом. Секунды, но они показались барону часами.
– Там Ольга… – вырвалось у Радена, а затем он несколько сконфуженно умолк на полуслове.
Молча поднялся Изотов, шагнул к дивану и поднял стоявший в сторонке «льюис».
Подполковник перевел взгляд с одного подчиненного на другого и на редкость спокойным голосом обронил:
– Подождите немного, господа. Есть один вопрос. Раз банда маловероятна, то скажите, господа, которые граждане, могут ли это быть местные? Скажем, запасные?
Его глаза приобрели цвет стали.
Правители невольно поежились. Холод в глазах Сухтелена показался им сродни холоду могилы.
– Все может быть, – выдавил из себя Всесвятский. – Сегодня они говорят одно, завтра – другое.
– Даже вас не слушают? – прежним спокойным тоном поинтересовался Сухтелен.
– Почему же… слушают… – промямлил первый гражданин.
– Вот и хорошо. Тогда поедете с нами.
И без того бледное лицо Всесвятского стало белее снега. Он приоткрыл рот, пытаясь возразить, однако посмотрел на суровые лица офицеров и стал подниматься молча.
Он поднимался так медленно, словно его позвали на казнь в качестве главного действующего лица.
– Вам плохо? – Сухтелен изобразил на лице слабое подобие участия.
– Нездоровится, – умирающе произнес Всесвятский.
– Ничего. Пройдет. Мы ведь не сразу к юнкерам поедем. Мы сначала заскочим в казармы. Митинг соберем. Вы перед солдатушками, бравыми ребятушками выступите. Объясните им сложность момента. А уже потом вместе с ними двинем юнкеров выручать. Вы же умеете очень красиво говорить. Так красиво, что все вас слушают, аки пророка. Ведь правда?
Сухтелен посмотрел на двух других граждан правительства, ища у них подтверждения своим словам.
– Он среди нас лучший баюн, – охотно подтвердил Мендельман, а Свечин лишь молча кивнул.
– Вот и чудненько. – И едва финансист и дипломат с облегчением перевели дух, добавил: – Но ведь и вы, граждане, не промах? Втроем-то веселее! Поверьте старому армейскому душегубу.
И хотя Сухтелен никогда не был баюном, ему поверили.
– Ваша беда заключается в вашей горячности, любезный барон, – Сухтелен говорил тихо, чтобы никто не слышал. – Налетели бы мы вчетвером, отвлекли внимание… Надолго ли? А сейчас…
Он кивнул в сторону ограды, от которой только что убрали трупы. Последние солдаты уже скрылись в ночной тьме, и возле школы воцарилась относительная тишина.
– Ладно. Идите к Ольге Васильевне. Спросите, доставить ее домой или она заночует здесь? – подтолкнул ротмистра Сухтелен.
– Слушаюсь! – бодро отозвался Раден.
Впрочем, по мере его приближения к лазарету, в котором помогала перевязывать раненых девушка, бодрость барона заметно уменьшилась. И если с виду Раден выглядел лихим гусаром, то внутри он был юным неопытным кадетом.
– Ольга Васильевна, вас можно на одну минуту?
Пострадавших среди юнкеров было на удивление немного. Четверо погибли и с десяток получили ранения, да и то тяжелых оказалось лишь двое.
В данный момент Ольга была занята перевязкой молоденького толстощекого прапорщика, который вместе с приятелем пришел в школу сегодня вечером, как он выразился, по совету незнакомого переодетого офицера.
Таких пришлых офицеров в школе насчитывалось около дюжины. Постепенно накалявшаяся обстановка заставила кого-то искать спасения под прикрытием последней организованной силы, кого-то же – явиться сюда с предложением своих услуг в наведении порядка.
С другой стороны, не было части курсовых офицеров, решивших, что в существующем бардаке ничего сделать нельзя, и потому ушедших к своим семьям.
– Ольга Васильевна, можно вас на минутку?
– Сейчас, барон. – Девушка аккуратно закончила перевязку и ободряюще улыбнулась прапорщику: – Ну, вот и все. Рана неопасная, до свадьбы заживет.
– Когда о свадьбе говорит такая прелестная сестрица, то поневоле хочется, чтобы этот день наступил поскорее, – расцвел Вагин.
Раден невольно нахмурился.
Его реакция не осталась незамеченной. Девушка деланно вздохнула и с легким осуждением качнула головой.
– Слушаю вас, барон, – едва они покинули лазарет, сказала Ольга Васильевна.
– Я, собственно, узнать: вас доставить домой или вы переночуете сегодня здесь? – Язык плохо слушался Радена, и слова давались ему с некоторым трудом.
И не очень слушалось сердце. Оно сильно колотилось в грудную клетку, не давая оставаться привычно спокойным.
– Какой дом, барон? Я остаюсь, – как нечто очевидное, ответила девушка.
– Здесь есть свои врачи, – напомнил Раден.
В принципе, решение Ольги он одобрял. Не потому, что оно было продиктовано чувством ответственности. Нет, просто школа казалась ротмистру более безопасным местом.
– У вас старомодные взгляды, барон. – Взгляд девушки ожег гусара холодным огнем. – Я не только сестра милосердия. Сегодня мне пришлось вместе со всеми стрелять, отбивать атаки. И вообще, вы забыли, что я полноправный член отряда?
– Кому стрелять, здесь есть и без вас, – вздохнул Раден.
Они вошли в свободную комнату, судя по расставленным партам, бывшую когда-то классом.
Окна были распахнуты настежь. Легкий, слегка прохладный по ночной поре воздух свободно струился с улицы, и было в нем нечто такое весеннее, невыразимое словами, что барону захотелось позабыть про кровь и смерть. Только любоваться смутно видимым во мраке чудесным лицом, слышать милый голос, ощущать рядом присутствие той, кого и вдали увидеть – непередаваемое счастье.
Напрасно пытались напомнить о настоящем валявшиеся на полу стреляные гильзы, а слабый запах пороха не мог заглушить доносившихся снаружи ароматов.
Ночь, двое стоявших у окна в пустом классе и тишина, подчеркнутая изредка доносящимися снизу голосами.
– Что вы молчите, барон? – первой нарушила затянувшуюся паузу девушка.
– Наслаждаюсь звуками вашего голоса, – признался Раден.
– Я, кажется, ничего не говорила, – с легким смешком напомнила Ольга.
– Я не вообще, я сейчас… – Давно гусар не был настолько смущен. Он даже стал больше косить от своего смущения, чувствовал это и смущался еще больше. На этот раз – своего вида.
Барон вновь умолк. Приходящие в голову слова казались банальными. Другие – излишне откровенными, способными ненароком оскорбить девушку.
– Я сегодня, кажется, убила человека, – неожиданно призналась Ольга. – Выстрелила из винтовки, а он упал. Тогда ничего не думала, грохот, свист пуль, а сейчас вспомнила и… Он же был живым!
– Все погибшие когда-то были живыми.
– Но этого сразила я!
Барон вздохнул. Кадровый военный, он был далек от подобных переживаний.
– Вы определитесь, Ольга Васильевна. Одно из двух – или никаких мыслей о свершенном, или стрелять не надо вообще. Да и запомните: в бою на той стороне людей не бывает. Есть враги, которых надо уничтожать всеми средствами. Вы сами доказывали нам, что ни в чем не уступаете мужчинам, а теперь… Только не подумайте, будто я призываю вас к чему-то. То есть нет, призываю, – поправился ротмистр, – но к одному. Подумайте, нужно ли вам это? Доказательства вашей доблести, попытки сравняться с солдатами. Зачем?
