Александр Михайловский - Ветер с востока
Если в нашем прошлом введение погон было приурочено к победе в Сталинградской битве, то в этой истории поводом к возвращению хорошо забытого старого стало снятие Блокады с Ленинграда. В Рабоче-Крестьянском Красном Флоте погоны были введены для парадной, повседневной и рабочей формы одежды. Исключение составляли только части морской пехоты, которые экипировались в соответствии с нормами, принятыми для штурмовых и десантно-штурмовых частей РККА.
Так что я встретил Антона Ивановича с семьей у главного люка при полном параде, сверкая звездами на погонах. Офицеры и мичмана, каждый занимающийся своим делом, тоже были при погонах. Впечатление это произвело соответствующее, особенно на его дам.
Но первым делом были не они, а капитан Федорцов и его ребята. В самом начале, когда мы выходили из Мурманска в 2012 году, взвод подводного спецназа считался на нашей лодке прикомандированным подразделением. Пусть сама конструкция проекта 885 "Ясень" предусматривает штатную возможность использовать подводных диверсантов, но ведь поход предполагался испытательно-боевым, и лишь в крайнем случае мы могли принять участие в боевых операциях.
Но с тех пор много воды утекло, и морской спецназ стал нам воистину родным. Мы остаемся здесь, в относительно безопасной сверхсовременной субмарине, а они уходят на берег, чтобы встретить врага лицом к лицу. Пропуская через люк, пожал каждому руку. Все что могу лично, как говаривал генерал из одного хорошего фильма о войне. Все целы и невредимы, и слава Богу. Люк задраен, команда на погружение, курс — домой.
Набирая ход, лодка провалилась во мрак глубин, туда, куда не пробиваются лучи даже полуденного солнца. Глубина сто пятьдесят, на компасе норд-вест, скорость двадцать восемь узлов. Впереди Мурманск…
Кроме генерала, его жены и дочери, спецназ притащил к нам на борт трофей — гестаповца, охранявшего, а точнее, сторожившего Деникина. Криминальинспектор — мелкий чин, примерно соответствующий лейтенанту. Но Иван Леонович объяснил мне — насколько теперь, после исчезновения герра Кранца, интересно будет его коллегам из гестапо расследовать историю побега или похищения генерала Деникина. Пусть поломают голову, был этот гестаповец соучастником акции или невинной жертвой? Чем меньше немцы поймут — что именно произошло на самом деле, тем будет интересней. Ради секретности нам было категорически запрещено каким-либо образом обозначать свое присутствие южнее широты Бергена. Не было нас в Бискайском заливе, и быть не могло — а все остальное от лукавого.
И вот она — встреча с легендарным вождем Белого движения. Сидящий сейчас напротив меня Деникин был похож на нахального, седого, наголо бритого воробья, по недоразумению обряженного в генеральский камуфляж. И первые же сказанные им слова тут же подтвердили это впечатление.
— Молодой человек, — сказал генерал, разглядывая скромное убранство моей каюты, — извольте объясниться! Или вы думаете, что я не вижу, что вы похожи на правоверного большевика не больше, чем я на апостола Петра. Воюющие на стороне красных невиданные корабли под Андреевским флагом уже стали у наших людей своего рода притчей во языцех. Ваша-то подводная лодка — не один ли из этих самых кораблей? Что вы на это скажете?
— Гм, — я чуть не подавился от такой откровенности, можно даже сказать, наглости. Но отсутствием ума Антон Иванович Деникин никогда не страдал, избытком скромности и застенчивости тоже. Резал правду-матку в глаза встречным и поперечным, потому и жизнь имел такую яркую и неоднозначную.
— Вы правы, Антон Иванович, — ответил я, приглашая генерала присесть, — люди мы не здешние, и пришли не по своей воле из иных времен. Но не проездом, а для того чтобы остаться и жить в этом мире, вместе со всеми его печалями и радостями.
— Вот так-так! — удивленно произнес Деникин, уставившись на меня ошарашенно, — выходит, что раз на ваших кораблях андреевские флаги, там, в иных временах, большевизм был все же свергнут восставшим народом?
— Отчасти это так, — ответил я, — но только много радости народу это свержение не принесло. Как в феврале семнадцатого, страну снова погрузили в бездну хаоса и национального унижения. По счастью, обошлось без войны, но чашу позора Россия снова испила до дна. Запомните, Антон Иванович, даже в большевистских вождях внутри нет-нет да и сидит маленький Рябушинский или Гучков. Получив свободу, они и растащили страну на частные вотчины. Все чувства преходящи, лишь алчность у них вечна.
— Вот оно как… — пробормотал Деникин, — вообще я думал, что именно этим всё в Совдепии и закончится лет так через десять…
— Но пришел Сталин и начал выжигать перерожденцев каленым железом, — закончил я мысль Деникина. — Антон Иванович, я знаю, что вы человек либеральных убеждений, но поверьте — либерализм подходит России не больше чем зайцу рыбий хвост. По сути своей, многонациональному составу населения и огромности территории Россия естественным образом является империей, нуждающейся в сильной, твердой и умной руке Правителя. Когда на ее троне оказывается слабый человек, то все кончается, как в феврале семнадцатого, или как в августе девяносто первого. Кровь и хаос, на радость заморским шейлокам, вот что это такое — демократия.
Генерал Деникин внимательно слушал меня, приглаживая машинально свои седые усы, и лишь изредка кивая головой. Да, меня несло. Наши деды лили кровь на войне, строили и восстанавливали заводы, прокладывали линии ЛЭП, нефте- и газопроводы, только лишь для того, чтобы кучка наглых и алчных партийных и комсомольских функционеров потом объявила это все своей священной и неприкосновенной частной собственностью.
Перед этим походом Сталин пригласил меня к себе на дачу. Поговорить. Не я один из наших был таким счастливчиком. Там уже побывали адмирал Ларионов и, ставший уже здесь генералом, полковник Бережной, а также и спецура, пачками отлавливавшая для Лефортовской тюрьмы немецких генералов.
Я полагаю, что в ходе таких вот встреч Сталин пытался понять — что мы за люди, и составить о нас свое мнение. Скорее всего, именно во время той встречи со мной он и принял окончательное решение — приглашать генерала Деникина в СССР или нет.
Разговор получился насыщенным и интересным. Сталин пытался узнать — как в нашей истории поступили с белоэмигрантами, которые после войны решили вернуться в СССР. Я честно сказал, что многие из них были репрессированы, что отбило охоту у тех, кто не принял окончательное решение, от возвращения на Родину.
Сталин нахмурился, отошел к столу, взял свою трубку, долго ее раскуривал, а потом тихо, словно извиняясь, сказал:
— Неправильно поступили тогда. Кто сотрудничал с немцами и боролся с советской властью во время войны, должны были понести заслуженное наказание. А невиновных наказывать не следовало. Советской стране нужны талантливые, грамотные специалисты. Пусть они или их родители когда-то не приняли революцию и уехали за рубеж. Этот их выбор. Но теперь, когда страна находится в смертельной опасности и на карту поставлена само существование русской нации, только откровенный мерзавец и выродок не захочет помочь России. Пусть даже Советской…
Я знаю, что некоторые эмигранты после нападения на нас Гитлера наперегонки бросились помогать фашистам, за что заслужили ненависть и презрение со стороны остальных белоэмигрантов, у которых осталась еще совесть и любовь к своей Родине. С такими мы разговаривать не будем. Пусть ими займется ведомство товарища Берии.
А вот те, кто будет оказывать нам посильную помощь, или, как минимум, останется нейтральным, может рассчитывать на возвращение в Советскую Россию. С ними у нас будет разговор, хотя и не простой. Многое нас разделяло в течение четверти века. За рубежом выросло новое поколение, которое никогда не видело Россию. Но если они чувствуют духовную связь с Родиной — это тоже наши люди.
Я вспомнил этот разговор со Сталиным, и вкратце пересказал его Деникину. Генерал задумчиво слушал меня, изредка кивая головой, словно соглашаясь со словами вождя Советской страны.
— Вы знаете, Владимир Анатольевич, — сказал Деникин, — что я долгие годы был противником Советской власти, и считал большевиков узурпаторами, которые силой захватили власть в России и проводят над нашей бедной страной свои чудовищные эксперименты. Но теперь, когда враг топчет русскую землю, а солдаты Красной армии, мои бывшие враги, бьются не за Советскую власть, а за Россию, я не могу остаться в стороне от схватки. Как русский офицер, я просто обязан быть на стороне этих самых большевиков. Парадокс, но это именно так…
Если Сталин сказал вам то, что вы мне сейчас поведали — а я вижу, что вы не лжете мне — то в сказанном им я нахожу реальный шанс объединить Россию, ту, которая Советская, и ту, которая считала Совдепию исчадием ада. Я надеюсь, что из этой смертельной схватки с нацистами новая Россия выйдет совершенно другой, такой, которой будет гордиться русский человек, где бы он ни находился.
