Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича. Том второй
— Вот и все, Александр Христофорович, — сказал он пригорюнившемуся за столом графу Бенкендорфу. — Машина розыска заработала, и мы будем ждать результатов. По себе знаю, что сидеть и ждать — самое тяжелое. Но, ничего не поделаешь…
В этот момент в комнату заглянул Виктор Сергеев.
— Ну что, бойцы невидимого фронта, — сказал он, — опростоволосились? — Не переживайте — найдем мы этих проклятых британцев.
Я тут для начала разослал своих мужиков, ну, тех, которые промышляют охотой, чтобы они побродили в окрестных лесах, и посмотрели — нет ли следов каких… А прочих, которые посмышленее, послал по соседним деревням, чтобы они поспрашивали у людей — не видели ли кто двух чужих господ, одного хромого, а второго здорового… В общем, полагаю, что деваться им некуда.
— Спасибо, Иваныч, — поблагодарил Щукин отставного майора, — сеть ты раскинул широко, и эти британские караси обязательно в нее попадут. Будем ждать.
Ждать им пришлось недолго. Вскоре в усадьбу примчался запыхавшийся мальчишка, который обливаясь потом и глотая слова от волнения, сообщил, что в соседнюю деревню, расположенную в верстах пяти от имения Сергеева, заявились какие‑то два барина, с виду не русские.
— Страшные они какие‑то, — выпучив глаза, говорил пацан, — одежда у них грязная, за поясом пистолеты, один еле — еле идет, все на ногу припадает. Говорят они по — русски, но так, что сразу видно, что они нерусские.
— А что они от вас‑то хотели? — спросил Щукин.
— Они, барин, — сказал немного успокоившийся мальчуган, — так строго спросили — кто у нас староста. Когда дядька Степан пришел, то эти двое потребовали у него бумагу и чернильницу с пером. Один из них — тот, который хромал — написал записку, и велел дядьке Степану запрячь лошадь, и как можно скорей отправиться в Петербург. Там он должен передать эту записку аглицкому послу. За это он обещал по — царски наградить дядьку Степана, если тот, конечно, сделает все, как ему велели. А если нет, то хромой, и второй, который был с ним, показали на пистолеты, и пригрозили перестрелять всю семью дядьки Степана.
Потом они велели отвести их в дом старосты, а дядьке Степану приказали, не мешкая ехать в Петербург. Он пошел запрягать лошадь, а мне тихонько шепнул, чтобы я бежал к вам, барин, и рассказал обо все.
— Вот молодец! — воскликнул Сергеев, и ласково погладил мальца по взлохмаченным русым волосам. — Как зовут тебя, храбрец?
— Пашкой, — шмыгнув носом, сказал мальчуган.
— Павел, значит, — кивнул головой Щукин. — Пошарив по карманам, он достал шариковую ручку со встроенным в нее калькулятором, и протянул ее пацану.
— Ты грамоту знаешь? — спросил он у Пашки.
— Знаю немного, — ответил тот. — Тятька, когда жив был, научил меня немного писать и читать. А потом он помер — простудился, и все… — парнишка снова шмыгнул носом, а на глазах у него появились слезы.
— Иваныч, — у тебя здешние деньги какие‑нибудь есть, — спросил Щукин у Виктора Сергеева. — Ты бы наградил парня и семью его. Здорово он нам помог.
— Обязательно наградим, Олег Михайлович, — вступил в разговор граф Бенкендорф, — я сам за этим прослежу.
А теперь давайте о деле — что с британцами беглыми делать‑то будем?
— Надо подождать, когда подъедет сын Виктора Ивановича и ротмистр Соколов, — сказал Щукин. — Возможно, что придется брать этих шустрых англичан силой. Не забывайте, что они вооружены. И могут действительно убить кого‑нибудь из семьи старосты Степана.
— Убить невинных людей, — да возможно ли такое? — удивился Бенкендорф. — Неужели эти британцы на такое способны?
— Способны, еще как способны, — криво усмехнувшись, ответил Щукин. — Во время войны с бурами — голландцами, обосновавшимися на юге Африки — англичане согнали жен и детей буров в специальные лагеря, и спокойно наблюдали за тем, как они там сотнями умирают от голода и болезней. Сложится же сие в конце этого века. Вот такие вот у британских джентльменов понятия о добре и зле.
А пока нам надо добраться до села, из которого прибежал этот храбрый паренек, и незаметно вести наблюдение за беглецами. Туда же пусть подтягиваются и ваши люди, Александр Христофорович. Будем потихоньку готовиться к освобождению заложников.
— Ну, прямо Беслан какой‑то, — вздохнул Сергеев. — Лишь бы все обошлось без невинных жертв. Я как вспоминаю осетинских детишек, которые тогда в школе… — тут Виктор махнул рукой и шумно высморкался.
— А большая ли семья у старосты Степана, — спросил Щукин у притихшего мальца.
— Мать, тятя, женка его, двое мальцов и две девчонки, — сказал Пашка. — Барин, а что, эти злыдни и вправду могут их порешить?
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал подполковник Щукин. — Если что, то мы первые их порешим. Ты нам покажешь дорогу к дому старосты?
Пашка закивал головой, и пообещал, что он все им покажет и расскажет.
— Тогда — в путь, — решительно сказал Олег. — Надо засветло обложить этих чокнутых "джеймсов бондов" поплотнее. А то, глядишь, на ночь глядя они вздумают поискать приключений на свою задницу. Иваныч, вели заложить карету…
Саботаж генерала Дубельта
По дороге Пашка рассказал, что деревня у них небольшая — дворов десять, большинство мужиков работают на отхожем промысле в Петербурге, а бабы ведут хозяйство, и на огородах выращивают овощи.
— А еще, барин, — словоохотливо тараторил пацан, — год назад барин наш, Николай Игнатьевич, привез какой‑то новый овощ, который картоплем называется. А с ним приехал мужик один, умный — он нам показал, как этот овощ сажать, как за ним ухаживать, и как собирать. Посадил две грядки, по осени выкопали, попробовали — вкусно. Теперь в каждом огороде по грядке этого картопля посадили… А вот, барин, и наша деревня.
Щукин посмотрел на добротные крестьянские дома, и поморщился. Все подступы к ним были как на ладони. Незаметно подобраться будет трудно. Приказав кучеру остановиться у околицы, он вылез из кареты, и дождался, пока из нее выберется граф Бенкендорф и Сергеев — младший.
Зайдя в небольшую рощицу, от которой до деревенских домов было шагов триста — четыреста, они стали расспрашивать у Пашки — где находится дом старосты, в котором засели беглые британцы, и куда выходят окна этого дома.
Виктор достал из захваченного с собой рюкзака тридцатикратный бинокль с просветленной оптикой, и стал наблюдать за тем, что происходило в деревни. Внешне там все обстояло спокойно, но бывший майор отметил отсутствие людей на деревенской улице. Не было видно не детишек, которых в это время домой не загнать, ни баб с коромыслами у колодца. Словно вымерли все, — подумал он.
— Похоже, что англичане застращали всех, и запретили крестьянам выходить из домов на улицу, — сказал Виктор. — На, Олег, посмотри, — и он протянул бинокль Щукину.
Тот взял, и стал обозревать местность, на которой должна была проводиться спецоперация. В деревне не было храма, и самым высоким в ней зданием был дом старосты. В окне чердаке его через мощную оптику Олег заметил промелькнувшее на мгновение явно не крестьянское лицо.
— Так, — подумал он, — вот, где прячется мистер Джонсон. Наблюдает за дорогой, стервец. А хромой Паркер, по всей видимости, сидит внизу, и контролирует заложников.
— Иваныч, — сказал Олег, — узнай у своего сына, — скоро ли он будет здесь. И как насчет жандармов — надо будет оцепить деревню, чтобы ни один британский мерзавец не смог из нее сбежать.
Сергеев кивнул, достал из рюкзака радиостанцию, и стал вызывать Николая. Пашка, выпучив глаза смотрел на странного барина, который, как ему показалось, разговаривает с какой‑то черной коробкой.
Переговорив со своим сыном, Виктор побагровел, и шумно вздохнув, выругался.
— Не, — сказал Сергеев, — это полный бардак. Александр Христофорович, — обратился он к графу, — в вашей конторе черт — те что творится. А Дубельт — как пить дать, "засланный казачок"…
— Простите, Виктор Иванович, — удивленно произнес Бенкендорф, — я совсем не понимаю — о чем вы… Причем тут генерал — майор Дубельт?
— В общем, все обстоит следующим образом, — сказал Виктор, — мой сын и ротмистр Соколов уже выехали и скоро будут здесь. А вот жандармов Дубельт отказался выделить. Он сослался на отсутствие письменного приказа. Дескать, пусть явится перед ним сам граф Бенкендорф, и лично прикажет ему, то тогда он ни медля ни минуты предоставит ему все, что потребуется.
— Вот — так так, — сказал Щукин, — действительно, не здесь ли собака порылась. У нас подобное назвали бы откровенным саботажем…
Увидев удивленное лицо Бенкендорфа, Олег пояснил, что саботаж — это от французского слова sabot — башмак. Так во Франции называли акцию, к которой прибегали рабочие — мельники. Когда у них возникал конфликт с хозяевами мельниц, они с помощью своих башмаков останавливали жернова.
