Андрей Ерпылев - Золотой империал
Обо всем этом думал каждый из путешественников, привычно делая последний шаг в невидимый проем, соединяющий два мира.
* * *— Да здравствуют советское студенчество и профессура! Ура, товарищи!
— Ур-р-р-ра!!!
Мир, в который открылись последние по счету ворота, ничем не напоминал ни один из предыдущих.
«Миропроходцы» вывалились один за другим из ниоткуда прямо посреди бушующего праздника, по словам ротмистра Чебрикова, сродни бразильскому или венецианскому карнавалу. Никто из тысяч людей, ставших свидетелями внезапного появления кучки оборванных, грязноватых, к тому же вооруженных до зубов людей и огромного кота в эпицентре кипящей феерии, ничуть не удивился пришельцам. Наоборот, энтузиазм аборигенов, слегка утомившихся от многочасовых вокальных упражнений, обрел новый источник энергии:
— Посмотрите, товарищи, да это же герои новейшего лучшастика сезона! Соломоновские! Только посмотрите!
— Ура! Сабина Палевская!
— Да нет же, Наташка: это Лии Фан-Вей, только в гриме...
— Сабина, Сабина!..
— Арнольд Матвеев!
— Матвеев, ребята, это Матвеев!..
— Мы вас узнали, Арник! Идите к нам!
— А это кто, с мечом за спиной?..
Недоуменно озираясь, путешественники, оглушенные громогласными здравицами разноголосых дикторов и гремящей музыкой, льющейся отовсюду, ослепленные каскадом огней, оглушенные сыпавшимися отовсюду вопросами, поздравлениями, приветствиями и просто восторженными воплями, толкаемые, щипаемые, дергаемые и дружески хлопаемые по плечам, спине и остальным частям тела, медленно продвигались вперед по странно пружинящей под ногами «мостовой».
— Да это же Святослав Логишевский, товарищи!
— Ур-ра-а!!!
— Слава советским покорителям космоса!!!
— Сабиночка!
— Лии!
— Святослав, можно мне подержать ваш меч?!
— Арнольд Игоревич, а почему вы связаны?!
— Тш-ш, дуреха-а! Он же отрицательный персонаж!
Тротуар, как оказалось, был не только податливо-упругим — он двигался вперед, плавно, без рывков, словно лента гигантского конвейера шириной в несколько метров. Это спутники, засыпаемые дождем разнообразнейших цветов и конфетти, спиралями разноцветного серпантина и воздушными шариками, почувствовали далеко не сразу, только по постепенно смещающейся назад стене женских, мужских и детских лиц всех возможных для человеческих рас цветов и оттенков, сверкающих одинаково белозубыми улыбками.
— Да здравствуют мужественные подводники!!! Ур-ра, товарищи!!!
— Всего один автограф, Сабиночка! Очень просим!
— Меч!
— А кот дрессированный, папа?1. Можно его погладить?!
— А это кто, в очках?
— Где?!!
— Да вот же, вот!..
— Роланд Мещеряков! Сцм очки надень!!
— Ур-ра!!!
Толпа взревела с новой силой, и почти все лица обратились куда-то за спины наших героев.
— Экипаж «Всепобеждающего»!
— Ур-р-ра!!!
— Фарнанинцы!!! Фарнанинцы!!!
— Смотри: Георгий Фарнанин!!!
— И Ларимейро с ним!!!
— И Светлана Кондакова!!!
— Ура!!!
— Да здравствуют проницательные работники советской милиции!!!
— Это в ваш адрес, Николай Ильич... — Ротмистр наклонился к самому уху Александрова, но все равно приходилось кричать в полный голос. — Ответьте им.
Толпа понемногу редела, шум становился тише, а движение чудесного тротуара под ногами заметно стремительнее. Когда последние зеваки остались далеко позади, а бегущая дорожка, описав крутую дугу, влилась в «текущую» под острым углом к ней твердую «реку», совершенно безлюдную, путешественники с разной степенью ловкости соскочили на простой неподвижный асфальт.
Вокруг в душной летней ночи раскинулся почти обычный город.
Многоэтажные параллелепипеды типовых домов, подмигивающие огоньками освещенных окон, уютные скверики за невысокими коваными оградами со звездами, перемежающимися серпасто-молоткастыми эмблемами, кубики темных киосков... В многозвездном небе застыла огромная бело-голубая луна, мутноватые пятна на которой "складывались в немного усталую улыбку, а где-то в траве надрывался сверчок-виртуоз. О грандиозном празднике напоминала только чуть слышная, приглушенная стенами домов музыка да переливающееся за крышами далекое многоцветное зарево.
— Где мы, Петр Андреевич?
— Не знаю, Валюша... О, простите пожалуйста, госпожа Палевская! Или все-таки Лии Фан-Вей в гриме?
Николай тронул завиток красно-золотистого серпантина, аксельбантом свисающий с плеча ротмистра:
— Товарищ Палевская, граф, товарищ... Конькевич вздохнул и плюхнулся на лавочку, оказавшуюся рядом:
— Не знаю уж, где мы оказались, ребята, но скажу вам, что люди в этом Хоревске счастливы. И гораздо больше, чем мы, бродяги...
— Вы думаете, Георгий, социализм?
— Я думаю, Петр Андреевич, коммунизм. — Грязноватая ладонь нумизмата указала на припозднившегося прохожего в мексиканском сомбреро и шортах до колен, который, остановившись на миг, проделал какие-то простейшие манипуляции у торчащей близ бордюра тротуара тумбы, смахивающей на афишную, и, поприветствовав путешественников вежливым кивком, шагнул снова на движущуюся дорожку и направился дальше своей дорогой, потягивая что-то пенное из высокого стакана, вынутого из гостеприимно осветившегося окошечка.
«Хоревский общепит» — значилось выпуклыми металлическими буквами на округлом боку тумбы.
Изучение клавиатуры, видневшейся над окошком, заняло всего несколько минут.
— Чем черт не шутит! — Палец Конькевича утопил засветившуюся мягким зеленым светом клавишу с надписью «Бархатное уральское», и в окошечке с мелодичным звоном неизвестно откуда появился такой же, как у давешнего прохожего, стакан с темно-янтарной жидкостью, украшенный пенной шапкой.
Схватив тут же подернувшийся матовой пленкой испарины сосуд, Жорка припал к его краю, опростав одним глотком больше чем наполовину. Когда же он, отдуваясь, оторвался, неопрятная щетина над верхней губой превратилась в пышные белоснежные усы.
— У-ф-ф! Налетай, ребята, — пивко классное! Сто лет такого не пил...
Не выпуская из руки бокала, он нацелился пальцем на клавишу с надписью «Пльзеньское», но приятный женский голос сообщил ему:
— Пиво является спиртным напитком и не рекомендуется к употреблению в больших дозах лицами, не достигшими двадцати одного года, особенно в данное время суток.
— Ты меня еще учить будешь, дура железная! — обиделся Конькевич, допивавший пиво. — Тоже мне: нашла подростка!
— Не ругайся. Сказали несовершеннолетний — значит, несовершеннолетний! — Николай отстранил Жорку от автомата, мимолетно задумавшись над рядом клавиш, сулящих приятные неожиданности.
Полчаса спустя, наблюдая за постепенно гаснущими в доме напротив окнами, путешественники смаковали пиво разных сортов, заедая его солеными сухариками, раками и прочими пивными атрибутами, которыми автомат щедро поделился из окошечка на противоположной стороне.
— Да-а... — протянул Чебриков, подставляя связанному Кавардовскому стакан так, чтобы тому было удобнее пить. — Неужели прав был этот теоретик Маркс? Не представляю себе, что должно было случиться...
— Скорее уж не Маркс, а Никита Чудотворец. — Николай, отщипнув перышко великолепной воблы, с банальным «кис-кис-кис» протянул его Шаляпину. Ополовиненный бокал с «Ячменным колосом» он поставил рядом с собой на скамейку, в доску которой была глубоко врезана старая как мир формула: «Викентий Т. + Аленушка И. = Л...»
— Кто это такой?
— Не слушайте его, граф, хохмит по привычке!
Валя, отказавшись от всех расхваливаемых мужчинами сортов пива, выбрала клубничную газированную воду.
— Никита Чудотворец — это Никита Сергеевич Хрущев. Он в свое время американцев пугал, стуча в ООН по трибуне ботинком, все пространство до полярного круга засеял кукурузой, а нам обещал к восьмидесятому году коммунизм... К девятьсот восьмидесятому, естественно...
— Да тут, похоже, уже лет двадцать как наслаждаются принципом: «От каждого по способностям, каждому — по потребностям». — Жорка, не обращая внимания на увещевания автомата, почему-то упорно считающего его недостойным теплой мужской компании (заказы Чебрикова и Александрова никаких возражений не вызывали), нацедил себе «Кочкарского №2». — Николай, прекрати кормить кота соленым! Обопьется ведь потом!
— Кстати, — он повернулся к ротмистру, — это не...
— Нет, это не мой мир, — отчеканил ротмистр, покрутив немного в пальцах опустевший стакан в поисках мусорной урны, но не найдя, поставил его у ножки скамейки и теперь зачарованно наблюдал, как прозрачный сосуд тает без следа с легким шипением. — Ничего общего...
— Союз нерушимый республик свободных... — затянул кто-то хорошо поставленным мужественным баритоном за ближайшим поворотом. — Сплотила навеки великая Русь...
Как ни привлекателен был коммунистический мир с дармовым пивом и воблой, но оставаться здесь или даже задерживаться надолго не захотелось никому. «Аннигилировав» свои стаканы, путешественники построились в походный порядок и направились в ту сторону, куда указывала синяя стрелка, как всегда загадочным образом возникшая на карте, по-прежнему ветхой на вид, но теперь не поддающейся даже лезвию ротмистрова кинжала, которым он легко, словно карандаш, затачивал железные гвозди.
