Александр Михайловский - Мы наш, мы лучший мир построим
- И еще, - адмирал Ларионов хмыкнул, - У нас есть возможность напрямую довести ваш приказ германским войскам. Вы можете сейчас продиктовать его в микрофон, мы запишем его на нашу аппаратуру, а потом, с помощью специальной техники передадим ваше выступление через мощные громкоговорители германским войскам под Ригой. Я пока подожду, а вы, Ваше Величество, обдумайте то, что вы хотели бы сказать своим солдатам и, главное, офицерам.
Кайзер передал микрофон Антону, и задумался. Потом он поискал глазами место в комнате, где можно было бы присесть, и написать текст приказа. Антон жестом пригласил кайзера за небольшой столик, стоявший у окна. На столике лежала стопка бумаги. Кайзер сел в кресло, положил лист бумаги перед собой, и задумался. Потом поискал на столе карандаш или ручку. Антон, достал из кармана блестящий карандаш, щелкнул им, и протянул кайзеру. Я был уже знаком с этими "карандашами". Они назывались шариковыми ручками, и писали легко, без клякс.
Кайзер машинально кивнул Антону, после чего начал писать, время от времени что-то зачеркивая и исправляя. Так продолжалось минут двадцать. Закончив писать, кайзер еще раз глазами пробежался по написанному им тексту, хмыкнул, добавил в него несколько слов, взял чистый лист бумаги, и стал переписывать его набело.
Потом он взглянул на Антона, и сказал ему, - Я готов, прошу вызвать на связь адмирала Ларионова.
Антон сел на свое место за радиостанцией, надел на голову наушники, и поднеся микрофон ко рту, стал вызывать "Первого". Установив связь, он вздохнул, словно пловец, готовый броситься в пучину вод, и взял в руку микрофон.
- Господин адмирал, - сказал он, - я готов.
- Ваше Величество, - ответил ему адмирал Ларионов, - через пятнадцать секунд можете зачитывать свой приказ. Мои люди готовы к его записи.
Когда положенное время прошло, кайзер, прокашлявшись, стал зачитывать то, что он хотел сказать своим солдатам на Восточном фронте.
- Солдаты, офицеры и генералы доблестной 8-й армии! Дети мои! К вам обращается ваш старый император...
С болью в сердце сообщаю вам, что ваши командиры, фельдмаршал Гинденбург, генералы Людендорф, Гутьер и Гофман пошли на чудовищное преступление. Нарушив мой приказ, они ввергли вас в смертельную авантюру - бросили в самоубийственное наступление на позиции русских войск. И это в тот самый момент, когда появилась возможность закончить войну на Восточном фронте, подписать с Россией выгодный для нас мирный договор, и нанести последний решающий удар по французам и англичанам, которые готовы разорвать наш Фатерлянд на части.
Доблестные воины 8-й армии! Я приказываю вам прекратить бессмысленное и преступное наступление и отходить назад, не вступая в бой с солдатами русской армии. Я получил заверение от русского командования в том, что отступающие части они не будут обстреливать и атаковать. Но те части, которые продолжат сражаться с русскими частями, будут безжалостно уничтожаться.
Офицеры и генералы, помните, что вы несете ответственность за жизнь ваших солдат! А так же передо мной, как главой нашего Рейха и вашим монархом, которому вы давали присягу. Не совершайте преступление, за которое вам придется отвечать перед судом нации и перед судом Божьим!
Дети мои! Я срочно выезжаю на фронт, чтобы вместе с вами разделить все тяготы войны и горечь утрат. Я сделаю все, чтобы большинство из вас вернулись домой, к вашим семьям. Да спасет Господь вас и наш милый Фатерланд!
Прочитав свое послание, кайзер передал микрофон стоявшему рядом с ним Антону, и замер, погрузившись в долгие и мучительные раздумья...
1 ноября (19 октября) 1917 года. 15:35. Лифляндская губерния, Полевой КП 11-го германского армейского корпуса у поселка Хинцберг.
Три атаки за два часа. Выполняя пока еще не отмененный приказ фельдмаршала Гинденбурга, командующий 11-м армейским корпусом раз за разом бросал густые цепи германской пехоты в атаку на ключевую позицию русских у переезда Аугшлигатне. Две германские пехотные дивизии против, как доложила разведка, двух русских батальонов. Казалось бы - задача должна быть выполнена за четверть часа. Ан нет -это оказались какие-то не такие русские. Прекрасно вооруженные, и самое главное, полные боевого духа, они успели вырыть траншеи и зарыть свои броневики по самые башни в землю.
Их будто подменили. Откуда у них столько шестилинейных пулеметов? Невиданная плотность огня и ожесточенное упорство противника превратили это сражение в настоящую бойню для атакующих. И что толку в пятикратном численном превосходстве, если солдаты даже не могут подойти к противнику на дистанцию штыкового удара. Пехотные цепи начисто выкашиваются огнем тяжелых пулеметов еще за несколько сотен метров до вражеских окопов. Попытки же поддержать атаки пехоты артиллерийским огнем приводят только к тому, что в глубине русской обороны немедленно начинают гулко ухать тяжелые орудия, и на позиции германских артиллеристов с удивительной меткостью начинают сыпаться фугасные "чемоданы".
Иногда снаряды начинают залетать и в расположение штаба корпуса, и тогда начинается сущий ад. Командующему корпусом казалось порой, что обращение кайзера Вильгельма к войскам, зачитанное три часа назад со стороны русских позиций вовсе и не было подделкой. Но, там, на передовой, не было тех, кто бы мог подтвердить или опровергнуть подлинность этого послания. Ну, а кроме того, у войск был никем не отмененный приказ фельдмаршала Гинденбурга, победителя русских под Танненбергом и спасителя Пруссии, от которого, кстати, до сих пор не было никаких известий. Поэтому фельдфебели гнали солдат в очередную атаку, и сами ложились вместе с ними в землю под русским свинцовымливнем.
А час назад командующий корпусом наблюдал ужасную картину, как свежий полк, колоннами марширующий по дороге в направлении рубежа атаки, подвергся внезапному и уничтожению русскими аэропланами. Три стремительных, заостренных как наконечник копья, краснозвездных летательных аппарата с ужасным грохотом пронеслись над дорогой. От них отделились какие-то темные точки, и через несколько секунд стена разрывов вдруг встала на том месте, где только что маршировали германских батальонные колонны. Вот так, одним ударом с воздуха, полегли разом полторы тысячи штыков. Их будто корова языком слизнула.
А буквально несколько минут назад генерал получил еще одно ужасное сообщение. Привез его посыльный на тарахтящем мотоцикле, забрызганный с ног до головы жирной липкой грязью. Оказывается, пока 11-й корпус пытался ударом в лоб прорваться к Вендену, русская кавалерия при поддержке большого количества броневиков совершила обходной маневр и, сбив с позиций находящуюся в резерве 2-ю гвардейскую дивизию, внезапно захватила Икскюльские переправы. Теперь полчища казаков и каких-то азиатских дикарей бесчинствуют на левом берегу Западной Двины, подвергая разграблению и уничтожению тыловые учреждения 8-й германской армии. Установленная русскими у переправ артиллерия, начала обстреливать Митаву.
Броневики, опять русские броневики! То на восьми огромных колесах, вооруженные тяжелыми пулеметами, быстрые и юркие, как крысы, то на стальных широких гусеницах, одетые в несокрушимую для полевой артиллерии броню, и с пушками корабельного калибра, как на эсминцах, а то и на крейсерах. Есть и что-то среднее между этими двумя видами, с пушкой и очень крупным пулеметом, установленными в небольшой башне. И, самое главной, все эти боевые машины способно передвигаться через самую непролазную грязь, в которой вязнут солдаты и конные артиллерийские упряжки.
Это сводит на нет подавляющее численное превосходство германских войск.После захвата русскими переправ, наступление на Венден, наверное, уже потеряло всякий смысл. Корпус тает в боях буквально на глазах, лазареты переполнены, а раненые все продолжают и продолжают поступать. За этот день корпус уже потерял до четверти личного состава, почти всю артиллерию, и большую часть своего морального духа, чему способствуют русские винтокрылые чудовища, уже получившие у солдат прозвища "Палач", "Мясник", "Кровопийца". Они терроризируют как передовые позиции, так и тылы.
Несмотря на все это, генерал не решался отдать приказ о прекращении атак, и отводе корпуса за Западную Двину. Приказ получен - его надо выполнить! На этом построена все германская военная машина. Пока есть хоть малейший шанс, что фельдмаршал Гинденбург выжил после русской бомбежки, его последний приказ подлежит безусловному выполнению, даже если это будет грозить войскам полной катастрофой.
И пока солдаты руками разбирают руины командного пункта 8-й армии, командующий корпусом не имеет права ничего изменить в уже утвержденных планах. Среди развалин уже обнаружены и опознаны тела командующего 8-й армией генерала Гутьера, и помощника фельдмаршала генерала Людендорфа. Чтобы начать действовать самостоятельно, командующему корпусом нужен был труп Гинденбурга, или официальный приказ из Ставки, с подписью кайзера. В противном случае неизбежно отстранение от командования, трибунал за невыполнение приказа, и скорый приговор, который так же быстро приведут в исполнение.
