Олег Кожевников - Комкор
После того как загорелись КВ, немецкие легкие танки пошли вперед, следом начали выползать из-за поворота Pz-4. Вскоре вся эта братия, при поддержке пехоты, навалилась на позиции штабной батареи. Что там творилось, видно было плохо, все застилал дым, а немецкие танки шли в атаку под защитой этой завесы. Вся немецкая авиация и артиллерия переключились на 681-й артполк; ну и нашей высоте досталось.
Пока я сидел на дне окопа, укрывшись от взрывающихся неподалеку авиабомб, в голове билась только одна мысль – как оградить остальные вкопанные танки от той участи, которая постигла передовые КВ. Страха погибнуть самому не было вообще. Только слепая ярость на немцев и страшная злость на самого себя – свою тупость и неумение учиться на печальном опыте погибших товарищей. Ну почему здесь не было старика Пителина, он бы не допустил подобного! «Господи, дай мне хотя бы на минуту мозги этого человека», – взмолился я, но никаких новых мыслей у меня от этого не прибавилось, оставалось действовать прежними, дилетантскими методами.
Я вскочил и бросился к радисту, вжавшемуся в землю в конце короткого окопа НП, по пути чуть не сбил Якута, который сидел на корточках где-то в метре от меня. Не обращая внимания на вой пикирующего «юнкерса», я встал в полный рост напротив радиста и заорал:
– Давай связь, быстро!!!
Младший сержант засуетился, на карачках подполз к нише в окопе, где стояла рация, судорожно стал на что-то нажимать и крутить какие-то рукоятки. Парень явно был в шоке и от чудовищного воя пикировщиков, и от близких взрывов авиабомб. Он даже не спросил меня, с кем устанавливать связь, а просто, наобум, возился с предохранявшей его от всех армейских невзгод рацией.
Пришлось дать парню затрещину и приказать соединяться в первую очередь с командиром «ханомагов» лейтенантом Костиным, а потом с командирами вкопанных танков по списку; только после этого радист немного пришел в себя и занялся рацией уже по-настоящему. Пока он устанавливал связь, я снова ругал себя последними словами – теперь за то, что не связался с Фроловым раньше и не приказал срочно с бригадной радиостанцией прибыть на наблюдательный пункт. Сказать-то я ему сказал, только он так на НП и не появился, как обычно – заболтался с подчиненными, выехал слишком поздно, и его полуторка, наверное, попала под авиаудар.
Радиостанцию и радиста, обслуживающего НП, я взял в моторизованном батальоне капитана Рекунова. Радиостанция РБМ была слабенькая, мощностью всего три ватта и радиусом действия в десять-пятнадцать километров. Тогда я думал, что это будет резервная рация, а основной – бригадная АК, которая гораздо мощнее, и радист, работающий на ней, опытный парень, хорошо мне знакомый. Но вот как вышло – обидно, ужасно жаль Алексеича, но надо воевать дальше; стиснув зубы, держаться, не дав отчаянью захватить мозг. Тогда совсем будет худо – по одному фашисту-то мы здесь задушим, а остальные поставят мою Родину на колени.
Наконец младший сержант установил связь с лейтенантом Костиным. Слышимость была паршивая, и я стал орать в микрофон:
– Лейтенант, немедленно выдвигай «ханомаги» к хутору за высотой 212. Десант перед этим снять, оставить в бронеотсеках только минометы с расчетами. Задача – минометным огнем не дать пехоте противника приблизиться к вкопанным танкам. В движении огонь ни в коем случае не вести. От авиации противника отбиваться пулеметным огнем, но ни в коем случае не прекращать кидать мины. На НП пришли корректировщика.
Вдруг я вспомнил про поляков, которых мы посадили в амбар. Негоже было губить в общем-то ничего плохого нам не сделавших мирных людей, и я прокричал в микрофон:
– Лейтенант, и еще – пошли человека с моим приказом на сам хутор. Там, в амбаре, вместе с пленными находятся поляки – пускай охрана их освободит и не препятствует, чтобы они взяли лошадей, телегу и уматывали с хутора. Понятны распоряжения?
Дождавшись утвердительного ответа, я отошел к стереотрубе, а радист приступил к попыткам связаться с вкопанными танками. По опыту соединения с Костиным мне уже было понятно, что процесс этот не быстрый, а глянуть, как идет бой, необходимо.
А там было все очень плохо: немцы уже заняли предмостные укрепления и штурмовали основную линию обороны. Бой шел ожесточенный и страшный. Я сам видел, как прямо к немецкому танку, елозившему на артиллерийской позиции, выскочил красноармеец со связкой гранат. Сраженный очередью пехотинца, он упал на колени, а потом, неизвестно откуда взяв силы, на четвереньках дополз до танка и бросился под него. Немцы так давили, что стало ясно – полк они скоро сомнут, не помогут никакие геройства и жертвенность наших солдат. Опыт и профессионализм побеждал горячее стремление отстоять свою землю. С каким ожесточением мои ребята ни дрались, потери немцев говорили сами за себя – за все это время они потеряли максимум пятнадцать танков, да и тел их пехотинцев и саперов лежало вокруг не так уж много, и то в основном на бывшем минном поле, у штабной батареи. По-видимому, в штабной батарее и приданной ей стрелковой роте погибли все, а подбитых немецких танков на ее позициях осталось всего пять единиц. Если учитывать результаты, которых добились КВ перед своей гибелью, мы (закопанные в землю по самое не могу) обменяли жизни трехсот пятидесяти бойцов и трех тяжелых танков на двести вражеских солдат и шесть легких танков. Вот такая грустная арифметика.
Обороняющаяся сторона несла большие потери, чем атаковавшие ее с марша опытные немецкие солдаты.
Оставалось только одно – вбросить на чашу весов свой последний козырь. «И быстрее, быстрее, Юрка», – завопил внутренний голос моего близкого к полному отчаянью существа. Я, сорвавшись с места, бросился к ходу сообщения, который вел прямо в окоп корректировщиков гаубичных артполков. Ворвавшись туда, я с ходу заорал:
– Связь с полками, быстро!
Затем, уже более спокойным голосом, приказал:
– Шестисотому артполку: огонь по скоплениям немцев у предмостных укреплений узла обороны; пятьсот девяностый работает по схеме Д – ведет контрбатарейный и отсечной огонь. Выполнять приказ!
Обращаясь к капитану, представляющему 590-й артполк, я продолжил:
– Нужно кровь из носу, пока нет фашистской авиации, достать немецкие самоходные гаубицы.
Понял, капитан? Непременно! А то они у нас всю кровь выпьют! Ты засек, откуда эти САУ ведут огонь?
– Так точно, выкладки сделаны, можно по ним работать!
– Тогда действуй! Давай, родной, давай быстрее!
Дождавшись залпов наших гаубиц, я направился обратно на НП: у артиллеристов отслеживать перипетии боя было совершенно невозможно – стереотрубы были заняты корректировщиками, а из бинокля неудобно – слишком глубокий окоп.
Ворвавшись на НП, я остолбенел – и тут стереотруба была занята… Прильнув к окуляру, у нее стоял Фролов. Ярость на этого негодяя, занявшего мое командирское место, мгновенно сменилась радостью – замполит жив, пускай и выглядит несколько помятым. А глянув в сторону радиста, продолжающего напрасные попытки соединиться с радиостанцией какого-нибудь КВ, я и вовсе обалдел: рядом с младшим сержантом стоял Сергей – радист из моей бывшей бригады. Рядом с ним, на заботливо постеленной плащ-палатке располагалась уже готовая к работе радиостанция АК.
Сразу отрывать Фролова от стереотрубы я не стал, в первую очередь обратился к бригадному радисту:
– Сержант, теперь ты попробуй по своей рации соединиться с танками.
Сергей, вытягиваясь передо мной, ответил:
– Да пробовал уже, товарищ генерал, ничего не выходит: рации у танков слабенькие, антенны никакие, да еще условия местности не позволяют установить с ними связь.
– Да… Тогда соединяйся с первым дивизионом 681-го артполка, а потом со штабом.
Отдав это приказание, я подошел к своему рабочему месту, к тому времени Фролов уже отстранился от стереотрубы и теперь смотрел на меня печальными глазами. Я не стал у него спрашивать, почему он задержался и из какой ситуации так удачно ему удалось выбраться (по состоянию формы можно было догадаться, что ситуация была весьма неординарная), а просто сказал:
– Ну что, Алексеич, видел, что там творится, как немчура-то прет? Им словно задницу скипидаром намазали – без всякой подготовки, прямо с марша на нас кинулись!
У моего комиссара мозг, видимо, не воспринимал очевидной истины, что нас атакуют бойцы-сверхпрофессионалы – грамотные и смелые. А их командирам и вовсе за организацию такой атаки нужно ставить высшую оценку: так четко организовать взаимодействие всех родов войск – уму непостижимо! Это надо уметь. Вывод – плохо мы работали, недостаточно подготовили наших солдат и командиров к бою с такими солдатами. Только себя нужно винить за неумение воевать. Вон, даже не успели воспользоваться трофейными минометами – похерили из-за своей нерасторопности такую мощь. Но куда там – психика замполита была отравлена политическими лозунгами, что Рабоче-крестьянская Красная армия самая сильная; что сознательный пролетарий в любой стычке победит всех наймитов империалистов; что ошибки командиров Красной армии могут привести только к временным трудностям. Вот следуя подобной логике мышления, он меня и спросил:
