Шарлатан 3 (СИ) - Номен Квинтус

— Нет, конечно.

— Потому что используемая память на сердечниках может производить только шесть-шесть с половиной миллионов циклов чтения в секунду, и если поднять скорость работы процессора, то на производительность машины это вообще никак не повлияет, а вот потребление электричества возрастет.

— Но это же мелочь! Электричество и стоит копейки, и…

— Я же уже сказал вам, что технолог вы просто никакой. При увеличении потребления электричества машина будет сильнее греться, ее элементы придется куда как сильнее охлаждать, а простые вентиляторы с этим уже справляться будут очень плохо и нужно будет придумывать охлаждение уже, допустим, жидкостное. И сложность устройства вырастет в разы — но пользы от этого будет чуть меньше чем нисколько. И я это все к чему говорю-то…

— И к чему? Что я должен из ваших слов понять?

— Надеюсь, что многое. Вот взять мою машину: в ней логика абсолютно примитивная. Даже операция сложения двух чисел выполняется поразрядно с переносом разряда переполнения и занимает для сложения двух однословных чисел тридцать четыре такта. Арифметические операции выполняются только над содержимым регистров процессора, операции чтения и записи в оперативную память выполняются отдельно и тоже последовательно разряд за разрядом. А у вас в БЭСМ операция сложения выполняется за два машинных такта — и если бы вашу схему довели до рабочего состояния наши горьковские технологи, физики и химики, то машина считала бы со скоростью не двенадцать миллионов операций в секунду, а минимум в сто шестьдесят.

— Но вы только что сказали, что элементы памяти не могут работать быстрее, чем…

— Да, и вот тут уже потребуется ваш ум: можно… нужно сделать промежуточную память, назовем ее кэшем процессора, в которую машина сама, не с помощью программ, а с помощью аппаратной логики, будет заранее подкачивать данные из обычной оперативной памяти.

— Но такая память ведь очень дорогая!

— Просто ужас какая дорогая! Вы в своей БЭСМ только двадцатирублевых ламп использовании тысяч пять…

— Четыре тысячи.

— Ну да, много сэкономили, извините за обвинение вас в расточительности. Ваша машина обошлась стране в несколько миллионов, и даже если она станет на десяток тысяч дороже, этого никто вообще не заметит! Я и думаю, что вы просто обязаны…

— Еще чаю налить? — прервала меня Ю, и вовремя она это сделала: я не успел взорваться. А когда чай снова появился в чашке, я уже довольно спокойно продолжил:

— Я думаю, что вам стоит всерьез заняться именно схемотехникой. Вы можете придумать действительно очень качественные схемы, но вот выжать их них максимум вам просто не дано. Не потому что вы, допустим, слишком глупы, нет. Это потому, что для технологической проработки проекта нужны такие знания, которыми ни один человек в принципе обладать не может: у людей голова для этого маловата. Так что вы продолжайте придумывать логические схемы, а затем передавайте их на доработку уже подготовленным радиофизикам-технологам. Допустим, сделаете вы схему умножения двух чисел за один машинный такт — и всем будет плевать на то, что такт у вас на стенде составит полсотни миллисекунд, специально обученные люди заставят ее заработать на сверхвысоких частотах и вам даже думать не нужно будет, как этого добиться.

— То есть вы предлагаете все наши разработки передавать к вам в Горький?

— Пока, скорее всего, да — просто потому что больше нигде в стране нет специалистов с нужной квалификацией. Но, замечу, Советскому Союзу вообще безразлично, где для страны делаются очень нужные ей машины.

— Однако это небезразлично мне…

— А вот это вторая ваша серьезная ошибка. Очень распространенная, к сожалению, но вы, как урожденный нижегородец, наверняка сможете понять и ее исправить. Вы считаете… вы не доверяете стране и считаете, что страна не замечает, когда кто-то делает что-то для страны полезное, но вы в корне неправы. Вот взять к примеру меня: мне вообще всегда было плевать, кто, как и где сделает что-то, что я считаю полезным, и я никогда ни на какой работе не выскакивал и не кричал «это я сделал, хвалите все меня!». И каков же результат? У меня государственных наград, вероятно, больше, чем у любого другого советского гражданина.

— Если с медалями считать, то сорок две, — подтвердила мои слова Ю, сделавшая при этом самую серьезную физиономию. — И если не считать сталинской премии и медалей ВСХВ.

— То есть вы мне предлагаете сотрудничество? — настороженность в его взгляде пропала, но в голосе все еще звучали ноты сомнения.

— Да нет же! Я не занимаюсь разработкой вычислительных машин и даже не собираюсь этим заниматься. Я просто хочу использовать вычислительные машины так, как я хочу, а как они там внутри устроен, мне вообще плевать. Я предлагаю вам заниматься лишь тем, что вы умеете делать лучше всех в стране… почти лучше всех, а технологию оставить профессионалам. И всё!

— Я понял вашу позицию… и, пожалуй, с вами соглашусь.

— Отлично, а теперь, если у вас есть вопросы, задавайте.

— Есть… парочка. Первый: почему вы — я имею в виду не вас лично, а всех горьковских разработчиков, так резко выступаете против использования перфокарт? Ведь это уже общепринятый носитель информации, и из использование…

— Их использования смысла не имеет. С перфоленты информация в машину вводится примерно в десять раз быстрее, устройства ввода и вывода на ленту стоят на порядок дешевле, да и места перфоленты занимают раз в двадцать меньше. Но мы и от них скоро откажемся, поскольку магнитные носители на порядки удобнее и эффективнее. А с появлением алфавитно-цифровых дисплеев это уже всем становится понятно.

— Тогда второй вопрос: товарищ Неймарк мне сказал… не прямо, но очень прозрачно намекнул, что лично вы распределяете ваши эти радиолампы. Мы можем какое-то количество их получить… для исследовательских работ?

— А вам они вообще не нужны ни для чего. «Золотые желуди» изначально проектировались исключительно под использование в нашей, как я уже неоднократно говорил, сильно упрошенной архитектуре ЭВМ. А сейчас уже производятся лампы нового поколения, именуемые стержневыми: они, конечно, потребляют чуть больше энергии, но являются гораздо более пригодными для именно исследовательских работ. Сейчас я вам не могу точно сказать, где их выпускают серийно, а в Горьком завод наладит их производство где-то через год — но если вы обратитесь к Струмилину, то Госплан, надеюсь, вам эти лампы найдет.

— И последний, наверное, вопрос: а что вы думаете об использовании в вычислительной техники новых транзисторов?

— Ю, выйди, я сейчас буду матом ругаться. Хотя нет, сиди, я постараюсь нормальными словами ответить. Сейчас наши желуди и стержневые лампы прекрасно работают на частотах по пятисот-шестисот мегагерц, а лучшие транзисторы едва дотягивают до пяти мегагерц и то, если проводить их тщательную селекцию. К тому же надежность транзисторов на текущий момент вызывает лишь слезы жалости и минимум года три, а то и пять, картина существенно не изменится. Я думаю, что переход на транзисторы будет неизбежен, но все же не очень скоро произойдет, так что пока в эту сторону я думать не посоветую. И тем более не посоветую, так как серийный двойной пентод — а стержневые лампы только такие и производятся — по установочным габаритам не превышает габариты транзистора, заменяя при этом в логических схемах минимум четыре транзистора.

— Спасибо… у меня, пожалуй, сейчас больше вопросов не осталось.

— Вот и отлично, я рад, что два нижегородца нашли общий язык. Кстати, тут у нас народ очень сильно родословными заинтересовался, еще после войны — и выяснилось, что в области почти девяносто процентов людей являются моими родственниками в каком-то там колене. И вы наверняка тоже мой родственник, а уж родственники-то всегда договориться смогут и друг друга поддержать. Так что спокойно возвращайтесь к себе и продолжайте заниматься вашей очень нужной стране работой. Но не расслабляйтесь там особо: родня — родней, а интересы государства важнее. Так что вам придется конкурировать и с институтом товарища Рамеева, он вроде скоро тоже ко мне собрался приехать со своими идеями…