В поисках смысла (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич

С красивым саквояжем в руке я вышел к своим. Их уже поили кофием с конфетами. Игнат не стеснялся, а вот Алена сбросила плащ и теперь наслаждалась всеобщим вниманием. Из вежливости сделал несколько глотков и я. После банка, как гора с плеч. Конечно, один процент, это не четыре, но почти полтора миллиона в год, это более, чем солидный доход. Это огромный доход! Теперь о хлебе насущном можно не беспокоиться. Мысли сразу вошли в нужное русло.

Всю дорогу я думал о новом направлении. И правда, воздух мне ближе. Высоты я не сильно боюсь, летал в Турцию спокойно. Только опыту у меня мало. Но важен первый шаг.

Дома я занялся тем, что вспоминал детство. В активе у меня две картонных модели. Но то было в двенадцать лет нездешней жизни. Сначала нарисовал чертеж самолета на резиномоторе. Как давно это было! С теплотой вернулся в дышащее детскими открытиями время.

Затруднение составил винт. Как я не пытался, пропорции так и не воскресил. Примерно набросал. И вызвал Пуадебара. Француз чувствовал себя значимым и любимым. Кроме механического цеха ему поручено преподавание математики и механики для избранных. Теперь его называют Иваном Ивановичем и очень уважают.

— А что, Иван Иванович, скажете про полеты?

— И вы туда же? Увлечение для богатых. Рисковое, но абсолютно бесполезное.

— Вы про воздушны шары? И как, летают?

— Как мой земляк привез в Петербург свой шар, так и летают. И русские любители острых ощущений стараются не отставать. Ваш коллега Иван Кашинский еще в пятом году построил свой шар. И один полет даже провел удачно. Но, знаете ли, затратное дело. А продажа билетов на сие представление не покрыла расходов.

— А если не шар, а аппарат тяжелее воздуха?

— Это фантастика. С крыльями многие прыгали и с колокольни и с крыш, но ни один даже на метр не поднялся.

— Хорошо. Вот чертеж. Прошу изготовить секретно под вашим руководством.

Мы разбираем все детали и подбираем материалы. Крылья будут обтянуты бумагой.

— Чудно, право. Но из уважения к вам я отнесусь со всей серьезностью, — строит недоуменное лицо Механик.

— Дорогой мой Иван Иванович, — обнимаю его за плечи, — ко всему, что я говорю, надо относиться со всей серьезностью.

— Да, но мне горько будет видеть ваше разочарование.

— Тогда поплачем вместе. Сколько нужно времени для изготовления?

— Два дня, еще день, чтоб клей просох.

Я ждал, как на иголках. Очень важно, чтоб люди увидели дело рук своих в действии, поэтому не стал возиться сам. На четвертый день мне принесли метровую модель. Я достал резиновый жгут.

— Вы спрашивали, зачем крючок? — Я кручу винт, — само по себе ничего не летает. Нужен движетель. У нас он самый простой.

Француз с двумя подручными молча стоит передо мной. Мы вышли во двор. Первый пуск никому не доверю. Освобожденный винт набрал обороты. Я плавно пустил самолет. В июльскую жару ветра нет, и он полетел в двух метрах над землей, постепенно поднимаясь. Ребятня заорала и побежала следом. Метров через двести модель опустилась на траву. Механики стояли с открытыми ртами.

— Хорошо сделали, точно. Смотрите, чтоб мальчишки не поломали, — ухмыльнулся я и вошел в прохладу сеней.

Через десять минут ко мне без стука влетел Француз:

— И вы так просто сидите?! Она полетела, эта ваша деревянная птица!

— Почему моя? Наша. Сам не ожидал, — улыбаюсь я.

— Вы либо сумасшедший, либо…, - его поразила внезапная догадка, — вы делали такое раньше!

— Удивительно, что вы не делали. Впрочем, без двигателя это, как и воздушный шар, малопригодно для пользы. Но для острых ощущений вполне подойдет. Будем строить дельтаплан. Всегда хотел полетать. Настало время.

— Во время вашего отсутствия я боялся внезапно помереть от старости, чтобы вас не расстроить. А теперь принципиально не буду, пока не узнаю ваши планы и не увижу человека на таком механизме.

— Вы читали «Робур-Завоеватель»?

— Не припомню, а кто автор?

— Да пока никто. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — напеваю я, — не пугайтесь, я не душевнобольной. Но безумные идеи у нормальных людей не рождаются.

Приехал управляющий Рыбин. Похвастался между делом, что в Мереславле слышал о продаже целого оркестра. Недорого просят, всего по пятьсот рублей за человека. Но целиком никто не решается взять. Потому как их двадцать душ. А мнекак-то грустно после всей кутерьмы. Сойдет и оркестр. Я попросил Рыбина послать поверенного с поручением купить.

Через неделю передо мной стояли двадцать грустных седых крепостных музыкантов.

— Кто старший?

— Раб Минеев, Ваше Сиятельство, — вышел вперед горбоносый дядька лет пятидесяти гладко выбритый, но с длинными седыми волосами.

— Что ж так сразу и раб?

— Да вот так. Продан, как Платон, как Сервантес, — он трагически протянул руку в даль, — так что же нам остается? Распорядитесь выпороть за дерзость. Мне давно пора закончить земной путь.

— Вот что, Минеев, когда скажу закончить, тогда и закончишь. Внимание, всех сейчас касается. Кто на волю желает, напишу вольную и скатертью дорога. Два дня на размышление. Мне тут рабы не нужны, — я повернулся к старосте деревни Стрельникова, — устроить на житие, срубить отдельную избу. И построить амбар для репетиций. Кормить от моего стола.

К вечеру прискакал поручик с письмом для Алены и для меня. Ее ждет Александра Федоровна, а меня Николай Павлович. Очень вежливый и теплый тон у обоих посланий. Никаких приказов. Нужна помощь. От Алены лечение, от меня консультация. Я устроил курьера на ночлег, а сам стал просчитывать, что понадобилось Государю так экстренно. Ничего в голову не пришло. Утром мы с мешками травы грузились в бричку. К нам подошли все двадцать музыкантов, причем, вместе с инструментами.

— Мы не спали все эти две мучительных ночи, — с пафосом начал Минеев, — муки выбора между свободой, но голодной, и клеткой, но с миской еды.

— С моего стола, между прочим, — кивнул я.

— Много советов получено в эти дни, много слов сказано. И как ни велик соблазн вольной, мы выбрали служение искусству, а это невозможно без должных условий.

— Короче. Что в итоге?

— Мы остаемся всем оркестром. Если вы придумали новое в технике, то интересны ваши предпочтения в музыке.

— Вернусь, узнаете мои предпочтения. Барабаны вам надо купить или сделать. А пока работайте над тем, что есть.

— Так услышите же гармонию сфер! — Минеев поднял руки со скрипкой вверх, — Вивальди, «Лето».

Мы уезжали под оптимистичные звуки бессмертного творения великого итальянца. На пути остановились на ночлег. Постоялый двор, которых сотни по дорогам, но чистый, и ужин подают. Весьма простые жареные утки. Предполагаю, что добыты сыном хозяйки на ближайших прудах. Но с яблоками получилось вкусно. Для столования имеется общий зал, где разночинный народ ест, чего имеет. Мещанин что-то жует из тряпочки, спрашивает кипятку на запивку, чиновник обошелся кулебякой и чаем, мелкое купечество собралось кружком. Их разговор меня привлек:

— Я вам говорю, своими глазами видел, — настаивал купчина в синей поддевке, похожий на артиста Краморова, только с жидкой бороденкой.

— Ишь, заливаешь, — не верил седой благообразный дед.

— Да вот тебе крест, — он увидел мой интерес и развернулся ко мне, — пуля в самое сердце ударила.

— Это кого? — Поднимаю брови.

— Вестимо, того самого. Графа Зарайского.

— И вы его видели?

— Вот как вас сейчас, ваше благородие.

— И что же было?

— Дело известное. Собрались разбойники со всех концов, и давай стращать его. А тот не боится. Тогда главный выхватил пистоль и в упор стрельнул в самое сердце. В груди дыра, кровищи море брызжет во все стороны. Все думают, вот и карачун нашему графу настал. А тот как засмеется. Глядь, а дыра то зарастает! Прямо у всех на глазах. Только красное пятно и осталось. Теперь, графговорит, чесаться будет. Только глянул на разбойников, а у тех ноги по колено в землю вросли. Глянул еще, по пояс вросли. Как до шеи дошло, пощады запросили. Но граф говорит, вы никого не щадили, так и вам спуску от меня нет. Свистнул, и сгинули самые злые, как и не было. А остальные все на колени бухнулись, обещались по совести жить и его во всем слушаться.