Майкл Муркок - Финальная программа. Средство от рака. Английский убийца
— Но время потеряно!
— Что ж, всегда случается какое-то событие, и вы ничего не сможете с этим поделать. Бросьте сердиться, Коутрубуссис. Давайте разгрустимся, а?
— Корнелиус, мы находимся в опасности. Весь наш проект под угрозой срыва — ваш проект, если уж на то пошло. Если вы обманули и тех и других…
Джерри протянул руку и взял меню, лежащее на стойке бара.
— Что нам следует заказать?
— Сегодня очень хороша утка, — сказал Коутрубуссис, — так мне сказали. Или же цыпленок «Аполлинер».
— Пожалуй, слишком тяжело для меня. Я начну с pate de foie[59], — Джерри слегка почесал кончик носа, — я избегаю еды. Все еще…
— Теперь Карен фон Крупп исчезла с горизонта?
— Мне хотелось бы предположить, что это так.
— Хорошо, тогда, по существу, вы, похоже, справились успешно. Но все еще есть Бисли. Очень важный момент, учитывая сложившиеся обстоятельства.
— Какие именно обстоятельства?
— Президент Бойл увеличил число военных советников. На Континенте[60] их три миллиона, и все они заняты тем, что старательно выискивают однозначные проявления пятой колонны.
— Не сомневаюсь в том, что никто не обеспокоен этим.
— Не совсем так. Никто, кроме Трех Президентов, и может быть Израиля. Вы слышали, что произошло вчера? Флот израильских вертолетов приземлился в Ватикане, Папа был арестован. Допускаю, что они натворили там еще что-нибудь, отягчающее вину.
— Я последнее время был несколько в стороне от событий.
— Я не укоряю вас за это.
Они перешли в ресторан. Ресторан возник после переделки старой оранжереи, поэтому все его подпорки, столбы, стропила были увиты виноградными лозами, окна выглядывали на мощеный булыжником дворик, посреди которого находился фонтан, выполненный в стиле регентства, заполненный плавающими и довольными собой лебедями.
Джерри заказал hors d’oeuvre[61] и выбрал жареного перепела в качестве основного блюда. Посовещавшись, Джерри и Коутрубуссис решили, что будут пить «Голубую болотную синицу».
— Предполагаю, что вашу машину все-таки следовало бы отыскать, как вы думаете, Джерри? — спросил Коутрубуссис, со вкусом прожевывая очередную порцию цыпленка. — Если разобраться, у нас теперь не очень-то выгодное положение без нее, не так ли? У нас осталось очень мало шансов на успех.
— Я не могу представить себе, по крайней мере, на этом этапе, чем нам может помочь преобразователь, — ответил Джерри, поддевая маленькую перепелиную ножку.
— Вам совершенно необязательно проходить через него. У нас все-таки есть кое-что про запас, дорогой Джерри. Говорит ли вам… — Коутрубуссис слегка подавился черенком спаржи, — говорит ли вам, — он отпил глоток выдержанного вина «Молоко любимой женщины», — что-нибудь имя Гордон?
— Флэш Гордон?
— Гордон Гэвин.
— Говорит, — Джерри отщипнул кусочек от грудки перепела. — Последнее, что я слышал о нем, это то, что за ним числится двадцать два преступления. Он фальшивомонетчик.
— Ах, вот вы о чем! Не исключено, что так и есть на самом деле, ведь мы с ним познакомились не очень давно. Он хорошо наслышан о нашей схеме преобразования.
— Итак, он в самом центре событий?
— Еще нет. Вы хорошо знаете, насколько тупые типы там сидят. У Гэвина было поручение, но он его не выполнил. Через некоторое время он позвонил снова и сказал, что у него есть сообщение для вас от джентльмена, касающееся вашего изобретения, которое было потеряно в процессе испытаний. Вероятно, речь шла о машине.
— Я потерял много изобретений.
— Я уверен, что он имел в виду машину. Это может быть нашим спасением, Корнелиус.
— Уходим.
2. Игнорируйте совет раздеваться с большой скоростью
Коутрубуссис тяжело пересек улицу и вошел в ворота фазаньего питомника, где располагались его апартаменты. Джерри проследовал за ним по опасным для хождения ступеням, окруженным с двух сторон раскрошенными, распадающимися статуями, до темного зала, заполненного тусклым блеском лакированных дверей и незримым хлопаньем крыльев.
Они прошли по молчаливым коридорам, пересекли тихие дворики и поднимались вверх по лестницам до тех пор, пока наконец не очутились в самой сердцевине старого викторианского особняка.
Коутрубуссис остановился перед дверью балкона на втором этаже, который возвышался над горным садом, заполненным разнообразными певчими птицами.
Деревянная дверь была наполовину ободрана, и тонкая желтая обивка свисала с ее верхней половины.
— Ну вот, мы и пришли, — сказал Коутрубуссис.
Они находились в залитом солнечным светом кабинете Коутрубуссиса. На небольшом возвышении справа стояла латунная кровать, в изголовье которой виднелась яркая, кричащая, покрытая сверкающей эмалью райская птица. Кровать была застелена турецким покрывалось темно-красного, желтого и голубого цветов.
На наборном полу слева располагался белого цвета довольно глубокий буфет с плитой для приготовления пищи, умывальником и другими необходимыми предметами.
Довольно достойно выглядевший ковер фирмы «Старое золото» покрывал почти весь пол и частично ступени; стоящий вблизи удаленной стены большой яркий видеоэкран был полон скользящим потоком часто меняющихся цветных изображений.
В углах этой большой комнаты, поближе к потолку, были подвешены четыре стереоколонки. Посередине ее стояли на коленях две девушки, одетые в отделанные перьями кружевные одежды, лица которых не носили следов усиленного воздействия косметики. Однако на девушках было надето большое количество колец и серег, а их глаза были искусно подкрашены.
Как только девушки взглянули в своей мягкой манере на Джерри, он вспомнил их.
— Привет, Джерри, — ласково промурлыкала Морин Групье.
— Привет, Джерри, — ласково промурлыкала Барбара Групье.
— Морин и Барбара некоторое время остаются со мной, — Коутрубуссис слегка подтянул галстук, — они сейчас находятся на пути между двумя группами.
Волосы Морин были медового цвета, а волосы Барбары — каштанового; они изящно поднялись, прошли в кухню, откуда вернулись с двумя жестянками.
Морин завела старую пластинку Зутта Мани. Комнату заполнили мягкие звуки, а световой экран, стоящий у стены, отобразил изменявшийся ритм цветомузыки.
Барбара склонилась, чтобы свернуть сигареты. Она брала своими нежными пальчиками составляющие части из жестянки, принесенной из кухни, и скатывала толстые, туго набитые папиросы. Она прикурила две папиросы и дала одну Джерри, а другую — Коутрубуссису. Мужчины присели на набитые страусиными перьями подушки и закурили.
Морин вернулась на свое место и опустилась рядом с Барбарой; она взяла у Барбары сигарету с какой-то туманной величавостью. После чего обе девушки подняли безмятежные лица и направили свои неподвижные глаза к небу и замерли, очевидно, до тех пор, пока кто-нибудь не обратится к ним.
Зут Мани пел: «Послушай, дорогая, если бы не те бобы, которые уже выпрыгивают у меня из ушей, не горох, не мясо, не рис с дешевым колбасным фаршем, я бы попросил тебя слетать в бакалейный магазинчик, но сейчас я сыт по горло. Сыт готовыми продуктами. Позволь мне рассказать о моей жене — она совершенно не умеет готовить, и если бы она вдруг сказала, что научилась, я бы ни за что не поверил, так как все, что она умеет, — это бестолково суетиться и без конца пилить меня, она не знает даже, как правильно вскипятить воду».
— Тысяча девятьсот шестьдесят пятый, — Коутрубуссис глубоко затянулся, — как давно, как давно это было…
«Если ты покинешь меня, я сойду с ума», — продолжал петь Зут Мани.
Джерри улыбнулся Морин Групье, как старой знакомой, которая тут же вернула ему улыбку, как будто вспомнила вместе с Джерри об очень приятной тайне, связывающей их души.
«Вернись, крошка, вернись…» — не унимался Зут Мани.
Коутрубуссис лег и закрыл лицо руками.
Теплые, призывные губы Морин подчеркивали артикуляцию слов, которые она говорила, пока они с Джерри дружелюбно смотрели друг другу в глаза: («О, маленький, сладкий рок-н-ролл»…)
Для Джерри это было уже чересчур.
Он поднялся и схватил Морин и Барбару за мягкие, маленькие кисти рук и повел по ковру фирмы «Старое покрывало», поднялся на три ступеньки до кровати, над которой возвышалась райская птица, и начал складывать в кучу кружева, перья и кольца, которые подавали ему девушки. Они были так прелестны, их движения были так приятны; их подвижные, изящные, податливые тела сплетались к взаимному удовольствию.
Когда звучание пластинки закончилось, Барбара поднялась и поставила другую. Теперь Зут Мани пел «Зут!».
Джерри посмотрел по диагонали комнаты.
