Сергей Шкенев - Параллельные прямые
— Это почему же?
— А куда ему деваться под давлением народного волеизъявления? Тем более мы его отравим — коньяком.
— Насмерть?
— Конечно, у нас серьёзная организация.
Утро следующего дня.Лёгкий завтрак в хорошем ресторане, особенно если не за свой счёт, дело хорошее, полезное и весьма приятное. А можно и не лёгкий, можно чего-нибудь поплотнее съесть, потому что неизвестно, когда придётся пообедать.
Капитан Филиппов заложил салфетку за воротник, сделал знак почтительно молчавшему официанту и принюхался. Да, в воздухе определённо что-то витало. И запахи с кухни тут были не причастны. Пахло надвигающейся грозой и, если так можно выразиться, сгущающимися тучами. Не в атмосферном смысле, разумеется. Просто не душе было как-то погано и неспокойно.
Но кто бы осудил Виктора Эдуардовича за некоторую нервозность? Покажите мне эту сволочь? А поводы нервничать были. Мало того, что забрали из города два последних танка, так и почти всех бойцов пришлось отправить в Брест, на совместный парад Красной Армии и Войска Великолитовского. Хотя и почти месяц до него, но намечался приезд товарища Сталина…. Так что о тренировках позаботились заранее.
А отдуваться и нести службу пришлось одному единственному взводу с капитаном во главе. И всё бы хорошо, но патронов в гарнизоне осталось всего семьдесят две штуки. Считая те, что в командирском нагане. Даже бандитов, расплодившихся было в бесхозной на некоторое время стране, приходилось приговаривать к повешению. Те, правда, возмущались очень, ссылаясь на обычаи и традиции военного положения, и требовали расстрела. Но комендант отсылал всех к Уставу РККА, где чётко записано, что приказ сначала должен быть выполнен, а потом разрешается его обжаловать у вышестоящего командира. Жалоб на имя Антона Ивановича пока не поступало.
Филиппов молча наблюдал, как на столе появляются многочисленные тарелки с закусками, и затосковал по сибирским пельменям и солёным грибочкам, желательно из окрестностей Красноярска. Ну что здесь за глухомань, если рыжиков не найти днём с огнём?
— Это что? — показал он взглядом на салатник с подозрительной массой.
— Трюфели, пан главнокомандующий! — торжественно объявил официант, не забыв про лесть. — И вот ещё….
Ловким жестом фокусника на свет Божий был извлечён пузатый графинчик примерно литровой вместимости.
— Коньяк?
— Он самый. «Рояль». Польского, правда, разлива. Но нам сказали, что это Ваш любимый….
— Но не с утра же? Стой, куда потащил? Поставь на место.
— Как изволите, пан капитан. Когда подавать горячее?
— Я позову. А сейчас иди, полупочтеннейший, не отвлекай.
Недрогнувшей рукой Виктор Эдуардович наполнил рюмку, поднял, и только поднёс к губам, как вспомнил напутствие родного дяди перед отправлением в командировку.
Борис Михайлович Шапошников, изрядно вкусив тридцатилетнего КВ2/2, назидательно грозил пальцем и поучал: — «Запомни, Витёк, в твоей поездке нужно бояться не вражеских пуль и снарядов. Они могут только ранить или убить. А вот страшнее всего — польская бодяга, которую они выдают за коньяк и водку. Вот это и есть настоящая опасность. Сейчас ты молод и полон сил…. Кстати, зачем в моей Академии сломал гриф у единственной штанги? Ну так вот…. Остерегайся. А не то, Бог даст, доживёшь до моих лет, а пить-то уже и нельзя. И какой ты будешь офицер после этого? Как собираешься до генеральских погон дослужить?»
Воспоминания о дядиных наставлениях стремительно испортили аппетит. Рюмка, после некоторой борьбы с самим собой и тяжёлого вздоха была поставлена на стол.
— Господин комендант передумал? — раздался голос от соседнего столика.
Капитан повернул голову. Неподалёку сидел очень толстый субъект, весьма неприятного вида, со следами демократических пороков на лице.
— Вам до этого, какое дело? — буркнул неприязненно Филлипов.
— Простите, не хочу показаться навязчивым, но не угостите ли этим коньяком меня? И сигарету, если можно.
Чем-то знакомым повеяло. И ситуация…. Точно, совсем недавно, в Вильно, в кабаке…. И там подошла потрепанная мадемуазеля и попросила закурить.
— Ты что, здешний шлюх? — Виктор Эдуардович демонстративно положил руку на кобуру. — Не по адресу обратился. Порешу же падлу!
— Ой, великодушно извините, господин комендант. Видимо, Вы меня с кем-то спутали. Это досадное недоразумение. Дело в том, что я Артур Вилкас.
— Бывший начальник политической полиции Литвы?
— Так точно. И я пришёл сдаваться в плен. Можно выпить?
— Пей. Но только объясни — на кой чёрт ты мне сдался?
Толстяк поступил с точностью до наоборот. Сначала опрокинул в рот рюмку, закусив ломтиком острого сыра, и только потом ответил на вопрос:
— Но как же…я храню в себе многочисленные тайны. И вашему ОГПУ они будут очень интересны. Вот, например, знаете, где скрывается Сметона?
Капитан как раз занимался дегустацией трюфелей. И как такую гадость люди едят?
— Сметона? Понятно где — в морге. Покончил с жизнью самоубийством, выстрелив себе в сниму из трёх крупнокалиберных пулемётов. То что осталось, сгребли в пакетик для опознания.
Вилкас огорчился, но не унывал:
— Есть много других секретов. Разрешите ещё рюмочку? Лучше сразу две.
— Хоть весь графин, — отмахнулся Филиппов. — Я только одного не могу понять — зачем тебе сдаваться?
Залихватское бульканье поглощаемого из горла напитка временно прекратилось, и бывший начальник политической полиции удивлённо поднял брови.
— Как это зачем? Я же не могу скрываться всю жизнь. И кушать когда-то надо. Знаете, одной недели на голодном пайке вполне хватило. А теперь заботы о моём пропитании ложатся на плечи Советского Союза. Неужели не прокормите одного бедного литовца? — Ещё несколько бульков, и опустевший графин занял место под столом. — А трюфели тоже не по вкусу?
Поощрённый гримасой отвращения, появившейся на лице капитана, Вилкас придвинул к себе тарелку и энергично заработал челюстями. А рядом бесшумно возник официант.
— Тысяча извинений, панове. Разрешите забрать пустую посуду. А, может быть, желаете ещё графинчик коньяку?
Толстяк оторвался от трапезы и радостно заорал набитым ртом:
— Неси скорей, любезнейший! Хоть у поганое у тебя пойло, но всё равно тащи. Вы чего, в него крысиный яд добавляете? Чего побледнел? Шутка!
Официант исчез, а Вилкас внезапно отложил вилку.
— Кажется, Вы правы, господин комендант, не доверяя местной кухне. Я скоро вернусь, — и стремительно побежал по залу, опрокидывая по пути стулья.
Филиппов проводил его взглядом до туалета и мысленно напутствовал пожеланием утонуть в унитазе. Весь завтрак испортил, свинья политическая. А в следующее мгновение уже забыл о нём, услышав крик посыльного из комендатуры:
— Товарищ капитан, там, на улицах такое творится!
— Что случилось, сержант? — Филиппов резко встал из-за стола, опрокинув стул.
— Беда, товарищ капитан, поляки взбунтовались.
— И всего-то? И из-за этого разорался? Подумаешь, восстание. Поорут и перестанут. Местные обычаи у них такие. Сейчас как раз весеннее обострение. Так что отставить панику.
— Есть отставить панику! Только старшина просил передать, что комендатуру уже штурмуют. Толпа не меньше тысячи человек.
— Вооружены? Чем? — голос Виктора Эдуардовича сразу стал строже.
— Никакого вооружения пока нет, товарищ капитан. — Зато у каждого в руках крашеные яйца.
— Зачем?
— Не знаю, — пожал плечами боец. — Только они бегают по площади и громко кричат.
— Это вот как раз понятно, — согласился Филиппов. — И бежать неудобно, и больно, наверное, очень. Да ещё если краска едкая попалась….
Сержант слегка замялся, но всё же прояснил ситуацию начальству:
— Так они это…куриные покрасили.
— Да? А почему орут? И что конкретно?
— Не могу знать, товарищ капитан, в языках не силён. Но старшина говорит, что вроде как собираются всех белобрысых поубивать. Да я и сам слышал: — «Смерть бяла курва!»
Виктор Эдуардович с сомнением посмотрел на раннюю лысину посыльного. Ему то чего бояться? А вот переживает же за друзей. Вот что значит правильное советское воспитание.
— Я уже приказывал отставить панику?
— Так точно, товарищ капитан, приказывали.
— Ты на чём добрался сюда?
— На пожарной машине. И в колокольчик звонил. Больше ни на чём невозможно проехать. И так Андрюха пятерых задавил.
— Что за Андрюха? Кто такой?
— Да это же наш водитель из комендантского взвода. Ему всё равно, на чём ездить — хоть на лошади, хоть на танке. Лишь бы с ветерком.
В голове коменданта быстро прокручивались варианты развития событий. Самым слабым местом было отсутствие патронов. Были бы они, и не о чем печалиться, проблема решалась очень быстро. Не найдётся ещё толпы, пусть даже с яйцами в руках, способной противостоять взводу хорошо обученных пограничников с автоматами, подкреплённому парой крупнокалиберных пулемётов. Но стрелять нечем. Может, стоило вчера походить по краковскому рынку? Говорят, что на нём можно купить даже бывший в употреблении немецкий танк с небольшим пробегом. Но кто же знал?
