Попова Александровна - Пастырь добрый
— Господи… — выдавила Барбара, глядя на раскинувшуюся по полу у стола тушу неверяще и испуганно; кровь, сбегающая из носа туши, неотвратимо марала пол.
— Вообще, — заметил Курт, поднимаясь и аккуратно переступая через неподвижную руку, — удар в колено должен был быть чуть сильнее и немного правее.
— Тогда это перелом, — откликнулся Бруно, пытаясь держаться спокойно, однако нельзя было не уловить едва заметной дрожи в нарочито невозмутимом голосе. — А ему семью кормить… Прости, что так вышло, Барбара.
— Уходи, — попросила она почти с мольбой. — Я очень рада была тебя увидеть, правда, только иди. Уходи, пока не очнулся, ради Бога.
— Очнется он не скоро, — возразил подопечный и, склонившись, неуклюже чмокнул сестру в макушку. — Но мне правда пора. Теперь… не знаю, когда свидимся.
— Понимаю; иди, — повторила Барбара, буквально выпихивая его за дверь, и довольно сильным толчком направила Курта следом. — Идите. Прощай, Бруно.
— Прощай, — выговорил он уже закрытой створке и, вздохнув, развернулся к лошадям, терпеливо дожидавшимся у двери.
— Все прошло не так, да? — вместо него отметил Курт спустя несколько минут, когда низенький домик остался далеко; помощник снова разразился вздохом, неопределенно дернув плечом.
— «Так» оно пройти и не могло, — откликнулся Бруно негромко. — В этой семье всегда все было не так.
— Особенно для тебя, верно? И сёстры — ведьмы, и братья звери…
— Касаемо одного из них я не ошибся, ведь так?.. Черт, всю жизнь об этом мечтал, — вдруг выдохнул он, неловко улыбнувшись, глядя на свою чуть подрагивающую руку с удивлением, словно все, что этой рукой было сотворено, произошло помимо его власти над нею. — А с духом собрался, только когда проглотить было уже нельзя.
— И когда сумел, — докончил Курт наставительно. — А иначе смысл? С достоинством огрести по сусалам?
Тот наморщился, потирая локоть, врезавшийся в переносицу Карла, и осторожно покрутил рукой.
— Кажется, я повредил сустав, — пожаловался Бруно со вздохом. — Болит.
— А как общее самочувствие?
— Хочу быть сиротой, — пробормотал подопечный; Курт скосился в его сторону, покривив губы в непонятной гримасе, и молча тронул курьерского шагать быстрее.
Глава 16
Ланц отыскался не с первой попытки в одном из трех трактиров под двусмысленным в данной ситуации названием «Молящаяся мышь», впрямь не на шутку усталым и понурым, и его оживление при появлении младших было по большей части напускным; лишь теперь Курту пришло вдруг в голову, что жалобы на страдающие в тумане суставы могли быть не совсем притворными — о далеко не юношеском возрасте старшего сослуживца он частенько забывал при виде его обыкновенной бодрости и беззаботности, к тому же, на фоне Вальтера Керна любой житель Кельна казался мальчишкой. Сейчас Ланц был бледен и сонен, однако новости были выслушаны с вниманием и тщанием, предложение навестить упомянутого Барбарой святого отца встречено с готовностью, а просьба дать и вновь прибывшим время на короткий завтрак отвергнуто с издевательским равнодушием.
Расположение домика отца Юргена Бруно припомнил с некоторым усилием, и когда вся троица добралась, наконец, до приземистого строения, долго ожидать его появления, как того опасались вначале, не довелось — даже уходящий из церкви последним священник уже давно, по словам дородного не по летам служки, пребывал дома и изволил вкушать. Троих пришельцев впустили в дом тут же, не интересуясь целью визита и именами — служка оказался еще и не по возрасту сообразительным, печенкой чуя того, кто может в ответ на все его вопросы выразиться коротко, предельно ясно, но обидно, и, судя по всему, эти наблюдения не преминул изложить своему духовному отцу, ибо к гостям тот вышел немедленно. На предъявленный ему Ланцем Знак он взглянул обреченно, вмиг побледнев, и тяжело вздохнул.
— Ну, а вот и вы, — выговорил отец Юрген с понурым удовлетворением, и Курт непонимающе нахмурился:
— Прошу прощения?
Священник вздохнул снова, оглянувшись на плотно прикрытую дверь, за которой скрылся сообразительный служка, и издал третье воздыхание — по тяжести превышающее оба первых, вместе взятых.
— Не сказать, чтоб я ожидал вас, — понизив голос, продолжил он, осторожно подбирая слова, — даже, сказал бы я, сомневался в такой вероятности или даже в необходимости такового вашего появления…
— Однако появлению этому не удивлены; так? — уточнил Курт, мельком переглянувшись с Ланцем; отец Юрген повторил его взгляд, на миг замявшись, и, перейдя почти уже на шепот, согласно кивнул:
— Если вы здесь ради… простите, если мои слова окажутся глупостью, и вы прибыли не для того… но если… Если ради того, чтобы узнать о Крысолове…
— Поразительно, — невесело усмехнулся Ланц. — Отчего-то вам давно ведомо о нашем скором появлении, хотя мы сами узнали о нем же лишь час назад; вы провидец?
— Стало быть, я не ошибся, — подытожил святой отец. — Это действительно свершилось.
— Вот с этого места подробнее, если можно, — оборвал нетерпеливо Курт. — Поскольку мы с первых слов сравнительно явственно поняли друг друга, и нет необходимости в долгих объяснениях — прошу вас перейти прямо к делу. Не хотелось бы показаться неучтивым, однако времени у нас мало, и мы спешим.
— О да, майстер инквизитор, понимаю, — закивал отец Юрген с готовностью, полуразвернувшись к порогу, и широким жестом повел рукой впереди себя. — Прошу вас за мною. Я, — продолжил тот, когда за ними закрылась дверь маленькой, однако довольно уютной комнаты, — служу в этом городе, видите ли, по семейственному, так сказать, преемству — еще мой двоюродный дед пребывал на месте священника в Хамельне; после него здесь блюл паству брат моей матери, и затем уж я заместил его… Прошу вас, господа дознаватели.
— О вашем предке, собственно, мы и намеревались побеседовать, — кивнул Ланц, усаживаясь к массивному столу, повинуясь очередному пригласительному жесту хозяина дома. — Если услышанное нами верно, единственный относительно достоверный свидетель существования упомянутого вами Крысолова — это он. Или все же сия личность не более, нежели легенда?
— Легенда… — повторил отец Юрген, продолжая перетаптываться напротив стола, словно намереваясь вот-вот сорваться с места и метнуться прочь. — Скорее — проклятие. Нет, вы правы; мой двоюродный дед собственными глазами видел и лично знал человека, известного в нашем городе… и, как я теперь вижу — за его пределами также… известного как Крысолов; многие, даже большинство, полагают его сказкой, выдуманной для непослушных детей… Каюсь, уж и сам я стал думать, что это так и есть, хотя стал он преданием не только Хамельна, но и нашего семейства собственно…
— Расскажите, — коротко приказал Курт; отец Юрген вздохнул, неловко улыбнувшись, и качнул головою:
— Нет, майстер инквизитор, пускай лучше вам все расскажет мой дед; уж тогда, ежели вопросы у вас останутся, я с готовностью окажу всяческое содействие вашему расследованию.
— Дед, — уточнил Ланц, глядя на святого отца с настороженностью, и священник спохватился, замахав руками:
— Нет, что вы, я неверно понят вами; не лично, разумеется — всего лишь в нашем семействе передаются от него некие записи, сделанные им после тех печальных событий. Если вы обождете минуту, я принесу их вам.
— Сейчас выйдет за дверь, — со вздохом произнес Курт, когда святой отец удалился, — а после — за другую дверь, а после… Пойти, проверить, что ли?
— Только не надо гвоздить по святому отцу, — предупредил Ланц самым серьезным тоном. — Не дай Бог бедного старичка прижмет выйти по нужде, а ты ему болт вдогонку… Сиди; никуда он не денется. Порадовался б лучше — ты снова попал; временами мне кажется, что в вашей академии прохлопали твою главную способность: по каким-то невнятным и чаще глупым пустяковинам выводить дело… Знаешь, абориген, у моего соседа внезапно кот издох третьего дня; может, займешься? Вдруг малефиция.
— И тебя по тому же месту, — огрызнулся Курт, напряженно следя за дверью. — Нам повезло, всего лишь. Не будь с нами Бруно…
— Которого, кстати, тоже тебе вздумалось приволочить в Конгрегацию. На твоем месте кто другой сдал бы его куда следует.
— … и не будь он родом из Хамельна…
— Тут, натурально, повезло, — согласился Ланц покладисто. — Однако ж, от своих слов не отрекаюсь: старику не пришло в голову его даже выслушать, а ни я, ни Густав на его оговорку и вовсе не обратили внимания, забыв уже через минуту. Посему — на твоем месте я бы раздулся от гордости.
— Раздуюсь, когда увижу, как полыхает тот, кто затеял все это, — возразил он хмуро. — Надеюсь, ему хватит духу сопротивляться, и мы сможем выдвинуть обвинение в покушении на инквизитора — тогда ему обеспечено полдня над углями. В этот раз высижу весь процесс до конца — до пепла.
