Олег Измеров - Дети Империи
— А еще вернее и надежнее, — подтвердила Таня. — Так что на всяких столичных штучек не особо там смотрите…
Мимо окон плавно поплыли фермы дебаркадера Казанского вокзала, и поезд, застонав тормозами, стал. Они попрощались с попутчицами, поблагодарили проводницу, пожелав ей счастливого пути и вышли на перрон.
Киевский вокзал — любимый вокзал киношников. Куда бы и откуда ни ехали герои, большей частью на экране они отправляются или прибывают на Киевский, под огромные паутинно-ажурные стальные параболы ферм, на которых покоится стеклянное покрытие длиной, равной высоте Эйфелевой башни. Чудо это было создано еще до революции, инженером Шуховым, но оно не переставало удивлять Виктора каждый раз, когда он приезжал в столицу.
В Минтяжмаш они поехали на метро, вход в которое, как и в знакомой нам реальности, был прямо с платформы вокзала, так что площадь Виктору увидеть не удалось. Арбатско-Покровская линия прекрасно существовала и здесь, и, что самое интересное, Виктор не заметил существенных отличий в облике станций, открытых в 1953 году; то ли творческий замысел родился гораздо раньше, то ли мысль шла тем же путем. Хотя, возможно, отличия и были, но он по дороге просто не обратил на них внимания, пораженный одной, несомненно новой, деталью.
На станциях метро росли цветы!
На Киевской, в конце платформы, вместо знакомого Виктору мозаичного панно в толщу стены уходила ниша, а в ней, под лучами батарей ламп дневного света, на каменных уступах, венчая длинные, извивающиеся стебли, распускались крупные красные, желтые, фиолетовые, белые бутоны неизвестных Виктору растений. Журчала вода в небольших декоративных водопадиках, и внизу, в мраморной чаше с гранитными островками, росли белые и желтые лилии.
— Это киевские биологи подарили, — подсказал Осмолов, — в честь нерушимой дружбы русского и украинского народов. Говорят, что дружба кончится, когда все цветы повянут, а они у них никогда не вянут: одни осыпаются, а на их месте тут же распускаются другие.
— Красиво… — только и смог произнести Виктор, а сам подумал "Да, это, пожалуй, знак дружбы покруче, чем панно".
— На Арбатской и Смоленской тоже так сделали. А вот на Площади Революции сейчас обсуждают, надо ли или так оставить. Или же просто клумбу где-то сделать. Они ведь еще и воздух очищают.
Тут только Виктор заметил, что на станции, собственно, нет памятной ему суеты и ошалевших толп приезжающих-отъезжающих, перемешавшихся со столь же ошалевшими от толкотни жителями белокаменной. Станция дышала свободой и простором, а от цветника шел мягкий аромат, чем-то напомнивший ему Сочинский дендрарий.
"Вот это дезодорант! Ну уж не думал, что и эта Москва удивит меня своим метро…"
Подошел сине-голубой поезд, из числа тех, что еще помнил Виктор; внутри вагона тоже ничего не изменилось. Они вышли на Площади Революции, со все той же чередой бронзовых скульптур под арками, но перед выходом свернули в какой-то боковой туннель, где стали на движущийся тротуар.
— Так прямо до Минтяжмаша и доедем, — пояснил Осмолов. — Ах да, вы же, наверное, давно Москвы не видели, а я вас все под землей таскаю? Ладно, сейчас будет переход и перед Минтяжмашем выйдем, хоть Красную Площадь увидите.
Действительно, вскоре травтолатор прервался в месте, где в боковом туннеле отходила вверх еще одна лестница. Выход здесь не имел роскошного вестибюля и был совмещен с подземным переходом.
Первое, что Виктор увидел перед собой при появлении на поверхности — это знакомый лес куполов храма Василия Блаженного. По правую сторону тянулись не менее знакомые стены и башни Кремля. А вот по левую…
В Зарядье, где в реальности Виктора до 2006 года стоял прямоугольник гостиницы "Россия", теперь вздымалась к небу огромная островерхая башня, восьмая сталинская высотка, которая стала бы теперь самой большой и величественной, если бы только в новой реальности не был построен еще и Дворец Советов. Виктор с тревогой оглянулся назад; к счастью, от планов расширения Красной площади отказались, и ГУМ оставался там же, где и положено было ему стоять.
— Нет, ГУМ решили не трогать, — подтвердил Осмолов. — А все, что имело архитектурную ценность в Зарядье, теперь стоит в сквере-заповеднике.
"Ну и то хорошо, хоть что-то сохранили".
Здание Минтяжмаша по основанию было как раз примерно с "Россию", но высотой метров под триста, и, несмотря на циклопические размеры, не так контрастировало с ансамблем Кремля; в ее пропорциях угадывалось даже что-то от Спасской башни. На самой нижней, всего в пять этажей, ступени, над широкой колоннадой входа красовался герб СССР; за ним виднелась вторая ступень, уже в восемь этажей; число этажей третьей ступени, поднимавшейся далее косым крестом и украшенной скульптурами, Виктор уже затруднился сосчитать, а из середины ее уже вырастал к небу небоскреб ступени четвертой, углы которой были увенчаны небольшими башенками со скульптурами. На середине крыши этого небоскреба стояла пятая ступень всего этажей в пять и тоже со статуями по углам, из которой вонзался в небо золотой конус шпиля на небольшом барабане. На острие этого конуса сияла пятиконечная звезда в лавровом венке. Судя по размерам, всего этажей должно было быть около полусотни; сооружение, вполне достойное Третьего Рима. Виктору пришло в голову, что название Эмпайр Стейт Билдинг — Имперское Государственное Здание подходило к этому колоссу гораздо больше, чем к известному американскому небоскребу.
Они прошли к входу по широкой, чисто выметенной от снега дворниками лестнице мимо ряда то ли колонн, то ли столбов в античном стиле, несущих на себе гроздья уличных светильников.
— Заседание назначено на одиннадцать, — сообщил Осмолов. — Сейчас можно позавтракать в столовой, она в восточном дворе.
Виктору доводилось хоть и редко, но бывать в высотках, поэтому само по себе внутреннее убранство здания не явилось для него чем-то необычным; поражали только размеры. Колоннада входа сначала вела в открытый шестиугольный дворик, где заснеженные деревья переливались под осветительными фонарями; чтобы войти в здание, надо было пройти этот дворик до основания центральной башни. Возле дверей Виктор поднял голову и почувствовал себя актрисой в лапах Кинг-Конга: огромные крылья здания, как руки, охватывали его со всех сторон, а над ним нависал центральный колосс, казалось, уходящий куда-то в бесконечность.
За дверями их ждал мегавестибюль с мегагардеробом и десятками лифтов.
— Сколько же здесь народу работает? — поинтересовался Виктор.
— Кабинетов две тысячи, — ответил Асмолов, — а сколько народу в них сидит, наверное, один ВЦ знает. Счетные машины у них где-то в цоколе.
В столовой подавали официантки. Виктор сразу же заинтересовался меню, пытаясь узнать, что же такого необычного здесь потребляет номенклатура.
Меню было многостраничным и разбито на несколько частей разного цвета, начиная с белой. К своему удивлению, в белом разделе Виктор обнаружил примерно то же, что было в диетической кафе-столовой на Куйбышева и по тем же ценам. В желтом разделе уже оказались блюда, которые можно было отнести к меню приличного советского ресторана, а в зеленом уже шли откровенные деликатесы; однако цены при переходе от раздела к разделу вырастали в разы. То-есть, здесь можно было взять то, что не видел простой советский труженик, но и заплатить при этом надо было столько, сколько этот труженик не платил. В итоге, полистав меню, Виктор пришел к выводу, что, если он просто пришел сюда есть, то надо заказывать из белого раздела; при этом ему мелькнула мысль кое-что проверить.
— А мне, пожалуйста, один стакан чаю, — сказал он подошедшей официантке, — только, пожалуйста, без варенья. И без сахара.
— Один чай без варенья и без сахара, — невозмутимо приняла заказ девушка. — Это все?
— Да, все.
— Поднести сейчас или чуть попозже?
— А можно и чуть попозже?
— Конечно, — ответила официантка, продолжая изучать радушие и гостеприимство.
— Ну, раз тут такой прекрасный сервис, то можно тогда подправить на чай с вареньем и сахаром? И еще отварную рыбу с рисом и капустой, салат из капусты, стакан сметаны, два хлеба и пирожок с вязигой. А принести можно сейчас.
— Конечно, — девушка быстро записала в блокнот и моментально вернулась с подносом, на котором стояло все заказанное.
— Здесь разные люди бывают, — пояснил Виктору Осмолов, который, кстати, заказал себе гуляш с гречкой. — Иные действительно только чай без сахара закажут, так что тут ничему не удивляются.
До одиннадцати Осмолов еще бегал с Виктором по разным кабинетам, согласовывая и подписывая какие-то бумаги филиала и оставляя обычно Виктора в приемной; время проходило в мелькании этажей за окнами лифта и дверей в бесконечных коридорах на разных этажах, так что Виктор начал чувствовать то же, что и гриновский Сэнди из "Золотой цепи", попавший в лабиринт синематографического дома. Масштабы здания начинали его скорее утомлять, нежели восхищать. Поэтому он совершенно искренне обрадовался, когда их вместе пригласили в один из больших кабинетов за длинный стол для совещаний.
