Виктор Бурцев - Вечное пламя
Паренек перекатился. Оперся руками и огляделся. В неровном лунном свете он увидел большую темную колоду, разлегшуюся посреди тропинки. Колька пододвинулся ближе…
На земле лежал боец. Выпученные, налитые кровью глаза, вывалившийся язык. И страшно разорванный рот. Залитая темным гимнастерка.
Колька отшатнулся. Замер.
Темнота вдруг сгустилась вокруг. Сжалась. Обступила со всех сторон.
Колька зашарил руками по земле в надежде подобрать палку. Но ладони наталкивались только на непонятные склизкие комочки.
– Господи, – прошептал Колька. К горлу подкатила тошнота. Сглатывая обильную слюну, парнишка пополз в сторону и остановился, только когда уперся спиной в ствол дерева.
Там он замер, прислушался.
Где-то в темноте раздавались приглушенные, чавкающие звуки. Будто кто-то жевал жидкую кашу огромным ртом.
Колька осторожно, сам не понимая зачем, пополз на звук. Несколько метров он, прижимаясь к земле, полз на брюхе, потом приподнялся… Пальцы наконец нащупали палку.
Луна зашла за тучу. Теперь вокруг царила непроницаемая чернота.
Колька замер. Звуки раздавались все ближе и ближе. И вот кто-то тяжелый, шатаясь, протопал мимо.
«А чего я на помощь не зову?» – удивился парнишка. Но все слова будто выскочили из головы. Казалось уже, что нет вокруг ничего. Только лес, тьма и чавкающая тварь, что ходит кругом. Натыкается на деревья. И жрет, жрет, жрет!!!
Колька зажмурился, сжался в комочек и втянул голову в плечи.
«Пройдет! Пройдет мимо! Обязательно пройдет! – билось в голове. – Только бы не наступил…»
Совсем рядом хрустнул сучок. Выкатилась из темноты еловая шишка, ткнулась острыми крылышками парнишке в щеку. В нос ударил мерзостный запах… Колька прекратил даже дышать. Ему показалось, что в груди остановилось сердце.
Сколько он лежал в этой темноте, прежде чем позволил себе открыть глаза?
Рядом никого не было. Чтобы это понять, совсем не обязательно было прислушиваться или всматриваться во мрак ночного леса. Когда рядом ходила тварь, это ощущалось всем телом. Каждым напряженным нервом.
Колька расслабил сведенные судорогой плечи. Вытянул ноги. Приподнялся.
Шатер Болдина был где-то недалеко, и теперь паренек не бежал. Он осторожно шел вперед, прислушиваясь и ощупывая тропинку перед собой длинной палкой.
Быстро бегущие по небу облака то погружали мир во тьму, то снова заливали все вокруг синеватым, холодным светом луны. Колька, перебегая из тени в тень, приближался к небольшому костерку, что горел напротив входа в генеральский шатер. Тишина. Даже красноармейцы, что сидят вокруг огня, молчат.
Наличие часовых слегка успокоило паренька. Он пошел смелее, уже в полный рост. Намереваясь выйти к костру и все рассказать. А там уж пусть думают!
В конце концов, мог и медведь забрести на территорию. Кто его знает, что за тварюга шастала в темноте.
Колька этой мысли обрадовался. Зверь! Медведь! Ведь мог же. Он припомнил, как когда-то давным-давно, чуть ли не в другой жизни, мужики в деревне приволокли на санях убитого шатуна. Здоровенная пасть, бурая свалявшаяся шерсть и глаза, мертвые, но полные злобы и какой-то неустроенной тоски. Медведь долго терроризировал окрестности и, как говорили тревожным шепотком все бабы, попробовал сладкого мяса. Что за «сладкое мясо», Колька тогда не знал…
Он подходил все ближе и ближе. Уже не таясь. Костер давал достаточно света.
Солдаты сидели, не шевелясь. Трое. Одинаково опершись на винтовки и опустив головы.
«Дрыхнут, что ли? – подумал Колька. – На посту…»
– Эй, – позвал он. – Спите?
Никто не пошевелился. Парнишка подошел ближе. Совсем близко…
И только тут почувствовал стоявшую в воздухе горькую вонь. У одного из бойцов тлели сапоги! Колька рванулся было к костру, сгорят ведь, но вдруг остановился как вкопанный.
На груди у солдата, сидевшего к парнишке лицом, расплывалось темное пятно.
– Эй… – Колька поразился тому, насколько жалко звучал его голос.
И вдруг почувствовал…
По спине пробежала волна мурашек. Каждый волосок на теле зашевелился, встал дыбом. В колени вступила мерзкая, колкая дрожь.
Не было слышно ни звука. Только костерок потрескивал равномерно, обыденно. Но Колька точно знал: кто-то стоит сзади. Совсем близко.
Парнишка, чувствуя, как слабеют ноги, медленно, осторожно повернул голову.
В пяти шагах от него, около дерева, стоял человек. Черная фигура на фоне темного леса. Никакой не медведь, не зверь… Колька отступил к костру. Человек сразу же сделал шаг вперед. Отсветы огня упали на его лицо… И Колька шарахнулся назад, споткнулся, опрокинулся на спину, перекатился. А когда вскочил, рядом никого уже не было.
Только один мертвый боец от толчка упал лицом вперед. В костер.
Парнишка кинулся в палатку.
– Товарищ генерал!
Болдин вскочил из-за стола. Он, кажется, заснул прямо над картой. В его руке мигом оказался пистолет.
– Что?!
Колька подскочил вплотную, спрятался за спину генерала. И, указывая в сторону входа, заголосил:
– Там! Там!..
Болдин передернул затвор. Отвел руку в сторону, тихо, мол.
– Успокойся. Что случилось?
Но Колька только головой мотал и все показывал на дверь.
– Часовые где?
Не добившись ответа, генерал осторожно двинулся к выходу. Колька следовал за ним, вплотную прижавшись к его спине.
Болдин на миг замер, потом рывком распахнул полог и выскочил наружу. Мигом оценил положение, поднял пистолет вверх и уже раскрыл было рот, но тут из темноты бросилась на него черная страшная тень.
Колька взвизгнул и метнулся в сторону.
Все происходило так быстро, что парнишка ничего не успел понять. Он даже не отдавал себе отчета в том, что делает. Покатился по земле сбитый с ног Болдин, но пистолета не потерял, наоборот, откатился подальше, приподнялся на одно колено. Его противник, словно на пружинах, вскочил на четвереньки, сжался в тугой комок и распластался в полете, целя вытянутыми руками с растопыренными пальцами-когями Болдину в лицо. Генерал вытянул пистолет перед собой и, как в тире, в упор расстрелял нападавшего.
Бах! Бах! Бах!
Колька видел, как дергается от ударов пуль тело чужака, как ломается полет черной твари, как отбрасывает ее назад. Ни одна пуля не прошла мимо. Но незнакомец снова встает, снова поднимается…
Парнишка, сам не осознавая, что делает, схватил головню и бросился к Болдину.
Тварь уже навалилась на генерала, подмяла, сжимая горло, давя крик. Колька пулей подскочил ближе, вплотную, чувствуя мерзкий гнилостный запах, ткнул пылающими углями прямо твари в лицо. В вывалившийся синий язык. В мутные бельма глаз. В мертвую, мерзкую плоть висельника, с шеи которого свешивалась перетертая, лопнувшая веревка…
– Н-на!!!
Мертвец подскочил, казалось, метра на два. Он обхватил лицо руками, заметался, а парнишка загородил собой Болдина, выставив перед собой факел. Головня, неожиданно разгорелась сильнее, зло треща и стреляя искрами!
– Тревога! – заголосил Колька. – Тревога! На генерала напали!
Отовсюду уже бежали люди. В ночном лесу слышались крики.
Черная фигура мертвеца метнулась в сторону кустов. Он с хрустом вломился в них, побежал, тяжело топая…
Колька опустил головню. Тяжело хрипящий Болдин приподнялся на одно колено, дернул парнишку к себе и прохрипел в лицо:
– Никому! Понял?! Никому!
Колька часто закивал.
81
Когда Колька вернулся в лазарет, Лопухин сидел на кровати.
– Дядя Ваня! – Парнишка кинулся к Ивану. – Дядя Ваня, вы как?
– Успел? – спросил Лопухин, обняв Кольку за плечи.
– Да! А откуда вы узнали? Там… – Парнишка запнулся, вспомнив наказ генерала никому не говорить. Он никак не мог решить, касается ли этот запрет Лопухина.
– Есть хочу, – вздохнул Иван. – Покушать бы… Сколько времени?
– Утро уже. Мы там стрельбой весь лагерь всполошили. Солдаты по следу пошли, но ничего не обнаружили.
– Сбежал?
– Да. Убег… – Колька кивнул. – А я вам сейчас принесу чего-нибудь! Каши хотите?
– Каши? Хочу. Мне б еще встать…
– Ой, а наверное, нельзя…
Но Лопухин уже слезал с кровати.
– Помоги-ка…
Колька быстро подхватил Ивана под руку, но того не держали ноги. Лопухин покачнулся, колени подломились, и он рухнул на пол.
– Черт!
На пороге показалась встрепанная Лиза.
– Коль, а чего стреляли? Суета такая… – Она увидела упавшего Ивана. – Кто разрешил?!
Лиза помогла Лопухину взобраться на кровать. Попыталась снова уложить, но Иван уперся.
– Хватит, належался уже. Вся спина болит.
– А все-таки надо прилечь! У вас еще слабость! – Лиза мягко, но настойчиво укладывала Ивана. – Полежите немного, сил наберетесь, снова сядете…
– Да не могу я уже…
– Надо…
– Колька, скажи ей! – взмолился Иван.
– Что сказать-то?
Лопухин подтянул парнишку к себе и что-то прошептал на ухо.
– А-а-а… – протянул тот и бесхитростно отрапортовал: – Теть Лиз, ему по нужде.
