Валерий Большаков - Кентурион
– Но-но-но! – строго сказал Эдик. – Я бы попросил!
– Обойдешься, пролетарий… – улыбнулся Сергий, – Мечешься по всему городу – то запчасти ищешь, то с налоговой разбираешься, то кредит в банке выбиваешь… С девушкой познакомишься в клубе, станцуешь разок, потискаешь, и бежишь такси ловить – к ней на квартиру, или к себе… И вся любовь! Некогда даже прогуляться, побродить по вечернему городу, повздыхать на луну… Нет, надо поскорее, чтобы секс, и забыться до утра. А с утра гонка по новой…
– А здесь ты уже не торопишься? – спросил Эдик с закрытыми глазами.
– А куда? – хмыкнул Сергий. – Здесь вообще никто не торопится жить – здесь просто живут. Я это впервые понял там еще, в Парфии, когда нас к морю вели через пустыню. Верблюды ступают, как в замедленной съемке, колеса повозок еле крутятся, а никто не спешит. Все спокойны, веселы. Года два назад, окажись я здесь я бы уже, наверное, извелся весь от такой неторопливости! Плывем себе, гребем помаленьку… Стемнело – пристали к берегу, переночевали, и опять поплыли… Я б тогда от злости Эдика покусал бы… Во! – уливился Лобанов. – Смолчал! Что это с ним?
– Эдик спит! – хихикнул Искандер.
– Ну, раз пролетариат почивать изволил, то и нам пора бай-бай.
– Споки ноки… – пробормотал Эдик и завернулся в одеяло – ночами было прохладно.
С утра сехери вторглись в пределы Буколии. Никаких ясных примет не замечалось, граница была размыта и условна, но ее хорошо чуяло нутро – у Сергия внутри екало. Страху было мало, а вот напрягу – хоть убавляй. Мышцы костенели будто сами по себе, и волосы топорщились. Роксолан раз за разом чувствовал чужие взгляды, недобрые и опасные. Буколы были у себя дома, они выучили наизусть расположение всех проток и бесчисленных озер, знали кратчайшие пути, могли напасть в любое время и скрыться в лабиринте водных дорог.
Раза два в перспективе мелькнули лодки с высоко загнутыми носами и кормами, вязанные из папируса, оседланные полуголыми людьми. Взмах веслом – и лодки растворялись в тростниках.
Перед самым полуднем сехери поплыли вокруг островка, на редкость сухого и покрытого травой. Донакс рос лишь по берегу, окаймляя «участок суши, со всех сторон окруженный водой».
И тут начали происходить события. Из ближних проток повалили папирусные лодки буколов, потрясавших копьями и вопивших на все голоса. Небольшой отряд лучников, залегших на островке, тоже начал боевые действия – натянулись десятки луков, и по добровольцам полетели стрелы.
– К берегу! – заорал Сергий, подставляя щит – стрелы протарабанили, втыкаясь в вощенную кожу. – Искандер! Иоанн! Эзана! Займитесь лодками!
Раздраженно обломив пойманные стрелы, он едва успел отбить щитом пущенное в него копье. Копье ушло в воду.
Сехери с ходу врезался в камыши, раздвигая их, как шторы, и являя взгляду стрелков-буколов. Пара нубийцев, сидевших ранее на веслах, вскочила и вскинула луки. Сергий едва удерживал их в темпе своего восприятия – черные руки нубийцев так и мелькали, выхватывая стрелы, накладывая их на тетивы, оттягивая, спуская… Первая стрела только-только входила буколу между ребер, прорывая кожу с тупым чмоканьем, а уже вторая была на подлете, третья слетала с лука.
– К бою! – крикнул Лобанов, и спрыгнул в мелкую воду. Ноги погрузились в теплый ил до щиколоток.
С полсотни добровольцев высадилось на островок, и очень вовремя – буколов-стрелков уничтожили быстро, но тут им подошло подкрепление. Больше сотни «волопасов» показалось из-за камышей – босых, заросших, в одних набедренных повязках, с копьями наперевес.
– Мечи к бою! – приказал Сергий. – Щиты сбить! Теснее! Эзане прикрывать с тыла!
С левого фланга на буколов наступали добровольцы-египтяне, выкрикивая:
– Аату! Аату![57]
С правого неприятелю грозили эллины. Но буколы не пугались мечей, надеясь взять числом, навалиться массой и раздавить. Не вышло!
Буколы набежали, наконечники их копий плясали в воздухе, описывая круги и восьмерки. Сергий ударом щита отвел от себя то копье, что угрожало справа, а левое перерубил кепешем. Обратным движением меча он взрезал брюхо самому копьеносцу. Букол упал и скрючился, а тот, кто бежал за ним, споткнулся об умирающего, и растянулся на травке, роняя копье. Острие кепеша резануло его по шее, почти напрочь отделяя голову.
Следующего букола Сергий оглушил щитом, и Акун, поспешавший следом, проткнул копейщика мечом. Тут на Лобанова навалилось сразу трое, вовсю орудуя короткими копьями с широкими и длинными наконечниками.
– Я беру того, что справа! – крикнул Регебал, взмахивая клинком.
Сергий сосредоточился на двоих оставшихся. Сделав обманное движение, он проскользнул между буколами. Правого, чья рыжая борода веником была испятнана клочками седины, Роксолан ударил щитом в лицо. Букол упал. Сергий наступил ему ногой на горло, и развернулся к левому, отбросившему копье и замахивавшемуся секирой. Укол подмышку остановил замах, секира выпала из омертвевшей руки и оттяпала буколу пальцы на ноге, но боли он почувствовать не успел – Сергиев кепеш вошел ему под ребра, доставая сердце.
Иногда Лобанов сам себе поражался: до чего же просто, оказывается, причинять смерть! Раньше он хоть оправдания находил – самозащита, то, се, – а теперь даже совесть помалкивает, не угрызает. Видимо, признала его неудобоваримым…
Буколы дрогнули. Потеряв больше половины бойцов, они оказались перед выбором – умереть или бежать. Надо ли говорить, что смерти, даже почетной, не захотел никто? Буколы драпали вприпрыжку, с берега перескакивали на свои лодки-поплавки, и бешено работали копьями, отталкиваясь ими как шестами. Выплывая из-за островка, сехери Гефестая на полной скорости столкнулось с одной из папирусных лодок. Лодка упруго качнулась, загибая и разгибая «рога» носа и кормы, а ее экипаж одновременно скинуло в воду. Буколы забултыхались, но на борту сехери не было свободных мест… Зато были свободные стрелы. Упругие нубийские луки защелкали, посылая длинные стрелы, похожие на остроги. Вопли утопающих начали стихать, а по мутной воде пошли красные разводы.
– Раненые есть? – крикнул Сергий, оглядывая поле боя.
– Есть… – простонал доброволец Филотас. – Меня легко…
– Сейчас мы!
По берегу уже бежали девушки Кадешим. Отправив на тот свет энное количество буколов, девицы переквалифицировались в сестер милосердия.
Лобанов поспешил к сехери, надо было глянуть, каковы успехи на воде.
– Все на борт!
Гребцы мигом попрыгали на скамьи, разгоряченные боем, бросили мечи под ноги и ухватились за рукоятки весел.
– Искандер! – заорал Сергий.
– Тута мы! – крикнул в ответ Эдик.
– Все в порядке?
– Все хорошо и даже лучше!
Сехери Сергия обогнуло островок, и прибилось к другим корабликам «эскадры». Добровольцы оживленно переговаривались, а поодаль, качаясь на мелкой волне, медленно крутились папирусные лодки. Их желтые «палубы» были выпачканы кровью, кое-где торчали стрелы, поперек одной лодчонки, свешивая ноги по одну сторону, а руки макая в воду с другой, лежал труп букола.
– Удрали? – хмуро спросил Сергий.
– Удрали! – охотно ответил Эдик. – Гребли со свистом!
– Ладно… Неархос! Или кто там с букциной… Труби сбор!
Эллин в дальнем сехери приподнялся, вешая на плечо букцину, трубу, скрученную в баранку, и вострубил. Подгребли остальные сехери, сплылись, стукаясь бортами и путаясь веслами.
– Все живы-здоровы? – спросил Сергий. – Раненых прошу потерпеть – постельный режим обеспечить не могу пока!
– Ничего! – донесся бодрый отклик. – Мы народ терпеливый!
– Вот и отлично… Следуем дальше! Не разбредаться! И бдите! На вторую атаку буколы не скоро осмелятся, но все равно – оружие далеко не прячьте! Вперед!
Сехери расплылись, и гребцы навалились на весла.
Потянулись пустынные, но явно обитаемые места – болотистые пастбища, где в грязи валялись бычки-двухлетки, крошечные огородики и лоскутики полей, засеянных ячменем и пшеницей. Жилища буколов – шалаши из тростника или лачуги из плетеных веток, обмазанных илом, – прятались в камышах, поднимавшихся на высоту в два человеческих роста, и угадывались лишь по протоптанным проходам, открывавшим часть стены или грязную тряпку, заменявшую дверь.
А потом, за очередным поворотом извилистой протоки, открылась «столица» Буколии – большое мелкое озеро, где сбились в кучу лодки и большие барки, плоты и полупритопленные «поплавки» из старого, растрепанного папируса. Вся эта «недвижимость» держалась за вбитые в дно колья, отдельные посудины связывались между собой мостиками и трапами, а с плотов на борта барок вели приставные лесенки. И повсюду – на плотах и лодках – копошились люди, чьим уделом было жить в вечной сырости, в запахах гнили и вонючего ила. Но жизнь и здесь требовала своего. Вон, по перекошенной палубе ковыляет, переваливаясь, беременная женщина. Голые мальчиши бегут по сухому бережку и делят улов, вырывая друг у друга из рук жирные рыбины. На веревках, протянутых над баркой, сушится белье. Мужик в грязной схенти плетет циновки, а двое других цепляют их на кривую раму из жердей – то ли перегородку мастерят, то ли стену «дома». На сухом месте не протолкнуться – хижины из ила лепятся впритык, смыкая узкие проходы до ширины в локоть. Впрочем, проблема ожирения и лишнего веса буколов вряд ли касается…
