Александр Антонов - Звёзды против свастики. Часть 2
В другой комнате тусовалась молодёжь. Здесь все были в форме, даже Машаня, которая приехала в Москву «Красной стрелой», оставив крохотного Глебку на попечение няни.
Подполковник Анна-Мария Жехорская о чём-то оживлённо беседовала с подполковником Александром Ежовым. А два полковника, два Героя Социалистического Союза, Глеб Абрамов и Николай Ежов, вели степенный разговор с Петром Ежовым, который, разумеется, был в штатском. Конфуз… Извините меня, сказавшего, что в комнате все были в форме. Засмотрелся на погоны и соврал. Пётр Ежов, будущий священнослужитель, был в штатском, хотя и при орденах. Только что он вкратце пересказал свою историю Глебу Абрамову, который слышал её впервые. Дослушав, покачал головой:
– Не знаю, Петька, ей-ей не знаю, как бы поступил я сам, если бы испытал то, что испытал ты, а потом, очнувшись, увидел над головой божий лик. Не могу поклясться, что не повторил бы твой выбор.
Евгения Жехорская, несмотря на возраст, предпочла молодёжной тусовке кухню, здесь царствовали хозяйки сегодняшнего праздника. И тут всё было иначе, чем в других комнатах. В форме была только Ольга Абрамова. Она одна за всю войну не прибавила в весе звёздочек на погонах, о чём нисколько не грустила, прекрасно зная, что своего потолка давно достигла. Даже о ещё не вручённом ордене предпочитала помалкивать, ей с лихвой хватало тех, что теперь позвякивали на груди. Остальные товарки были в праздничных платьях, куда, понятно, ордена и медали цеплять не стали, хотя имели их все – за труд или за бой, – в том числе и Евгения, награждённая не так давно медалью за успехи в труде. Свои же секретные ордена она никому не показывала, даже не держала их дома, а хранила в сейфе у Ежова – не дай бог, Мишук узнает! Службе её тайной теперь, похоже, пришёл конец, о чём она нисколько не жалела, ибо за эти годы пресытилась шпионской романтикой.
– Всё! – решительно заявила Ольга Абрамова. – Поляна накрыта, горячее само дойдёт. Снимаем, бабоньки, фартуки, и за стол!
19-май-44
Яшма вдребезгиВторая встреча «Большой Тройки». Крым. Ялта. Ливадийский дворец
– Рассказывают, что когда Бог создал Землю, он стоял именно здесь, смотрел именно туда, после чего произнёс знаменитое «Хорошо!»
– Сам только что придумал? – поинтересовался Жехорский.
– Ага, – безмятежно кивнул Абрамов.
– А знаешь, Шеф, – заметил Ежов, – я склонен думать, что Васич в своём смелом предположении не столь уж и далёк от истины.
– А я разве ж спорю? Так, уточнил для порядка…
Три друга или «Малая Тройка», как они в шутку себя промеж себя (ха, ха!) называли, стояли на парковой дорожке под ярко-синим крымским небом, с удовольствием дышали пропитанным весенними ароматами живительным ливадийским воздухом, и были совершенно счастливы, как бывают счастливы очень ответственные люди в перерывах, когда один груз неимоверной ответственности уже свален с плеч, а другой пока дожидается своей очереди в сторонке. За спиной белел дворец, а глазам открывалась великолепная панорама стекающего к пляжу субтропического парка и лениво перешёптывающегося с ним моря, которое только в контрасте с цветом неба можно назвать Чёрным.
– А эти, там, – Абрамов, не оборачиваясь, мотнул головой за плечо, – заседают, бедолаги.
– Да не, в зале прохладно, – заметил Ежов.
– Так разве ж я про то, чем они дышат? Я про то, что они там видят и о чём говорят.
– Уже ни о чём, – раздался за спинами знакомый голос, – утренняя сессия закрыта, у господ-товарищей в программе терренкур, а потом обед.
– А ты, значит, вместо прогулки решил своей особой разбавить наше общество, – пробурчал Ежов, тогда как Абрамов сдвинулся вправо, освобождая Сталину место между собой и Жехорским.
– Ты чего такой сердитый? – удивился Сталин, поскольку фраза у Ежова действительно получилась неприветливая, – Если я помешал вашей беседе, то, поверь, сделал это безо всякой задней мысли, и готов немедленно удалиться.
– Что ты, Иосиф, – бросился исправлять ситуацию Жехорский, – оставайся, ты нам нисколько не мешаешь!
– Правда? – переспросил Сталин.
– Правда, – подтвердил Ежов. – Извини, Иосиф, это я от неожиданности. Ты умеешь подкрадываться так тихо, что я, когда услышал твой голос…
– Испугался, что ли? – рассмеялся Сталин. – Извини, дорогой, дурная привычка. А у меня для вас новость…
– Надеюсь, хорошая? – Ежов очень постарался, чтобы на этот раз его вопрос прозвучал дружелюбно.
– Ну, это вам решать, – в глазах Сталина прыгали весёлые чертенята, – вернее, одному из вас. Только что согласовали план Дальневосточной компании. Войну Японии объявляют Россия и Туркестан, остальные республики на подхвате.
– А повод какой нашли? – поинтересовался Жехорский.
– Повод? – Сталин явно был в замешательстве. – Да нашли дипломаты какой-то, не помню какой, я в этот момент, честно говоря, отвлёкся. Да и какая разница? Если тебе, Миша, интересно, спросишь потом у Виноградова. Тут главное в другом: одному из вас пора собираться в путь-дорогу.
– Пора так пора! – произнёс Абрамов. – Чай, не впервой! Решили всё, как мы планировали?
– Да, – кивнул Сталин. – Твой шурин – командующий, ты куратор от Ставки.
Токио. Императорский дворец Мэйдзи
Заседание высшего военного совета началось с просмотра зарубежной хроники. Весенний Париж. Последняя колонна германских солдат, покидая город, проходит по Елисейским полям. Вряд ли немцы по доброй воле выбрали это маршрут, потому что, буквально наступая на пятки последней шеренге, машут мётлами парижские дворники, как бы выметая оккупантов из Парижа. И всё это происходит под свист и улюлюканье запрудивших тротуары веселящихся парижан. Нечто подобное происходит и в других европейских столицах, которые германские солдаты покидают с зачехлёнными знамёнами и опущенными от стыда глазами. А теперь хроника из самой Германии. Новое германское правительство, которому хунта передала власть, объявляет о роспуске армии. Следующим постановлением учреждается Народный трибунал, под следствие попадают десятки тысяч сторонников свергнутого режима. А вот глава правительства ставит подпись под согласием Германии всячески содействовать работе уже международного трибунала, созданного странами участницами антигитлеровской коалиции для суда над бывшими руководителями НСДАП и СС, а также над военными, совершившими преступления против человечности. Камера крупным планом показывает наручники на руках двух бывших членов хунты: гросс-адмирала Дёница и генерал-фельдмаршала люфтваффе Кессельринга.
Когда экран потух, и в просмотровом зале включили свет, пребывающие, кажется, в шоке от увиденного члены высшего военного совета молча побрели в зал заседаний.
Председательствовал премьер-министр. Кресло императора по обыкновению пустовало, но дух его присутствовал в комнате незримо, а может, и вполне телесно, за одной из перегородок. Подданные, помня это, вели себя поначалу чинно, но потом страсти накалились, и разговор пошёл на повышенных тонах.
…– Ну и что с того, что Япония осталась в одиночестве перед лицом множащегося числа врагов? Какие такие выводы, господин премьер-министр, должны сделать мы из увиденной хроники? Лично я, как командующий военно-морскими силами Японии, сделал для себя только один вывод: нашим бывшим союзникам не хватило духа, чтобы продолжать борьбу, когда ситуация была далека от безнадёжной. И что они получили взамен? Их загнали на собственную территорию, как в резервацию. Разоружили и теперь подвергают унижениям и арестам. А в дальнейшем их ждёт суд, приговор которого можно огласить уже сейчас, и не сильно при этом ошибиться! Такого вы хотите для Японии? Такого вы хотите для нас, да и для себя тоже, господин премьер-министр?
Премьер-министр внимал пламенным речам, потупив взор, впрочем, все сидящее за столом вели себя как прилежные слушатели на концерте в филармонии: сидели молча и неподвижно, опустив очи долу. Лишь военный министр жёг выступающего взглядом. Тот, наконец, заметил этот взгляд, умолк, поклонился и сел, приняв позу остальных. Военный министр, наоборот, поднялся.
– Господин премьер-министр, прошу простить моего подчинённого за излишнюю горячность, но в одном он прав: в случае, если Япония примет условия ультиматума – это будет позором для всех нас и серьёзно подорвёт дух нации, который до сей поры вёл нас к победам!
Премьер-министр поднял глаза:
– Под документом, который вы называете ультиматумом, господин военный министр, среди прочих стоит и подпись России. Вы понимаете, что это означает для нас? Это означает, что в случае нашего отказа Россия может объявить нам войну!
