Александр Старшинов - Смерть императора
– А чтоб вас всех болезни иссушили… – раздалось изнутри медвежье ворчание. И наружу вылез кругленький толстый человечек, щурясь, огляделся. Увидел пред собой широкую улицу, дом с портиком, одобрительно выпятил губу…
– А у вас тут ничего… миленько, не Рим, конечно…
– А он все так же старый холостяк и любитель кроватей замужних женщин? – спросил Тиресий у Приска.
– Одинокий брюзга, который проживает ныне у меня в доме. Потому как своим так и не обзавелся. Но к красоткам иногда заглядывает…
– У меня сегодня вечером для него сюрприз…
– Какая-нибудь юная гречанка?
– Не совсем…
– Ладно, пошли к Оклацию, – предложил Приск. – А город подробно будем осматривать завтра.
Внутри дом Оклация оказался очень даже ничего – с просторным атрием, украшенным великолепной мозаикой.
Сам хозяин стоял посреди между двумя мраморными статуями – ярко раскрашенными. Две бронзовые стойки были увешаны бронзовыми светильниками, но в теплый летний вечер дым утекал к прорези в потолке над имплювием. Рядом с Оклацием стояла миленькая, совсем юная женщина – лет двадцати, не более. В ушах ее покачивались золотые сережки с гранатами, роскошное золотое ожерелье украшало тонкую шейку. Чуть в стороне – женщина лет тридцати семи – все еще очень красивая – в длинной столе из роскошного оранжевого щелка. Шею ее украшало золотое ожерелье с жемчугом.
– Это Аррия? – Приск указал глазами на женщину в оранжевом.
Тиресий кивнул.
– Моя супруга Элия, – представил Оклаций женщину.
– И моя дочь… – с гордостью добавил Тиресий и весь расцвел в улыбке. – Она подарила мужу двух замечательных сыновей.
– А я ведь даже не знал, что твое родовое имя Элий, – заметил Приск.
«Уж не родственник ли он Адриану…» – мелькнула мысль. Но вслух Приск ни о чем не стал спрашивать – теперь это не имело никакого значения.
После объятий и бесконечных возгласов – ух ты… будь здрав, ну ты и красавец! – Оклаций указал на мозаичный пол в центре атрия.
– Узнаешь? – обратился он к Приску.
– Еще бы! Я же выполнил для тебя четыре мозаики десять лет назад. Иногда кажется, что они – лучшие…
– Э, Гай, мне ты написал то же самое, – напомнил Тиресий. – Когда прислал мне мозаику для моего большого покоя.
– О да. Там тоже была замечательная картина.
– Но лучше мозаики в моем большом триклинии нет! – возразил Оклаций.
Большой триклиний в самом деле оказался большим триклинием – рассчитанным на несколько столов. Там вечером намечалось настоящее пиршество – судя по тому, как суетились слуги, и по запахам, что плыли с кухни.
Но прежде гости посетили бани – экая роскошь иметь бани в городе на самом краю земли, подумал Приск. Были они, правда, маленькие, но жаркие и светлые – Эск славился стеклянными мастерскими, и Оклаций позволил себе роскошь застеклить окна наверху.
Когда уже все помытые с дороги и переодевшиеся в чистые туники, с венками на головах расположились в триклинии, и рабы стали вносить и расставлять на столах яства, Кука спросил, указывая на одного из гостей, смуглого молодого человека лет тридцати, широкоплечего, с густой шапкой темных вьющихся волос:
– Что это за парень? Что-то мне его мордочка знакома, но, если судить по возрасту, я с ним вряд ли встречался…
– Это – Луций Фрей Фауст Кандид, внук ликсы Кандида… – сообщил Тиресий Приску. – Декурион и самый богатый человек в Эске.
– Внук ликсы… И значит, сын…
– Ну да. Именно… Жена Луция на сносях, вот-вот родит, посему сегодня осталась дома.
Кука еще раз посмотрел на молодого человека, с чьей матерью он когда-то затеял интрижку здесь, в Эске. Парень по крови был наверняка его сын. Кука невольно вздохнул – кровь кровью, но в Риме, кто усыновил и воспитал, тот и отец. Так что о родстве не стоило и заикаться – можно было лишь полюбоваться – издалека.
Подавали закуски – прежде всего рыбу. Стол ломился. Вино было в основном местное, но Приску нравился его терпкий вкус.
На возлияниях каждому гостю-мужчине было вручено по серебряному ритону. Виночерпии обходили гостей и заливали в ритоны вино – и оно, пенясь, струйкой текло в рот. Как в тот первый вечер, когда они много лет назад прибыли в Эск. Круг замкнулся. Они вернулись туда, откуда начали.
Все уже изрядно набрались. Кука весь облился – и его светло-зеленая туника пошла темными винными пятнами. Молодой Гай Приск захмелел и заснул за столом.
– Он отслужил год военным трибуном? – спросил Тиресий, с сомнением рассматривая спящего молодого человека. Для молодого человека военная служба открывала двери для гражданской карьеры, но этому правилу следовали все реже и вовсе отказывались от любой службы, предпочитая безделье.
– Мне стоило большого труда подыскать для него место, где можно будет весь год отсидеть в претории и ни разу не принять участие в схватках.
– Но теперь, при Адриане, почти нет войн. Военные в основном строят и тренируются.
– Не уверен, что он пригоден даже для этого.
– Сам император, пока был в здравии – лично постоянно объезжал провинции. Ты слышал, конечно же, про грандиозный вал, что построили поперек Британского острова? Его так и называют – Адрианов. Там множество крепостей и сторожевых башен – и уж теперь-то варвары не прорвутся в нашу провинцию. Если бы такой же вал можно было построить по всем германским границам и здесь, на Данубии, – вздохнул Тиресий.
– Нас защищают реки…
– Э, реки… стоит им зимой замерзнуть, как варвары тут как тут. Я писал тебе, как мы семнадцать лет назад дрались на льду с языгами? Это был мой последний бой – варвары удирали по льду, а мы их догнали. Увидев, что наши вышли вслед за ними на лед, языги остановились, рассчитывая нас легко опрокинуть. Один отряд поскакал на нас в лоб – два других решили обойти с флангов. Всадники кинулись на нас – решив что на льду нам никак не устоять.
– Но наши, разумеется, разбили варваров…
– Конечно! Мои легионеры сомкнули строй, построились в круг, а вместо того чтобы прикрыться щитами – кинули их на лед, и одной ногой каждый наступил на щит, чтобы не скользить. Когда же варвары напали, то принялись хватать коней за уздечки, другие хватались за копья и опрокидывали и всадников, и коней на лед. Дело в том, что при столкновении кони не могли никак удержать разбега и скользили. Наши тоже скользили, но если кто падал на спину, то и противника тянул за собой, а затем ногами сбрасывал его с себя, будто был это не бой, а борьба, а следом и сам оказывался сверху. Вот где пригодились тренировки по борьбе. Это было забавно – когда языги получали удары ногами и летели кувырком.
– Первый раз про такое слышу.
– А я в первый раз такое сделал. Почти никто из варваров не ушел… Добычи было много – главное, кони оказались все наши и целехоньки. Так что твой Гай? Он будет дальше служить?
– На будущий год он получит должность квестора. Возможно, когда-нибудь он станет претором… и кто знает – может быть – консулом… первым в своем роду.
Но в голосе Приска не слышалось уверенности. В молодом человеке, что сейчас спал за столом, не было и десятой доли той уверенности и того напора, что прежде горели в его отце. Ему все досталось само собой – и грядущая квестура – а значит, затем и место в Сенате – все было добыто отцом. Сам он заплатил тоже огромную цену за все это – те страшные месяцы в руках Помпония-Сладкоежки – месяцы, о которых он не помнил ничего, но которые навсегда выжгли что-то в его душе – возможно, тот пыл, что помогал его отцу завоевывать города.
– Чтобы войти в Сенат, надо иметь миллионное состояние. У тебя оно есть?
– Э, нет… конечно. Но Гай женился очень выгодно на юной девице и взял приданое в два миллиона.
– Ты серьезно?
– Да. Правда, девочке еще только тринадцать, и подлинным этот брак станет через три года. Они живут иначе, наши дети. Мой младший сейчас служит на Востоке – секретарем при легате. Но я так полагаю, что он просто не выползает из лупанариев и таверн. И опять это будет не более года – а потом он вернется и будет искать должностей… Потом станет военным трибуном. И хорошо если он сумеет вывести солдат на плац и устроить маневры своих когорт.
– А ты?
– А я планирую купить еще одну мозаичную мастерскую. Моих рисунков для напольных мозаик столько, что я могу и десять, и двадцать мастерских обеспечить работой…
– Все это очень скучно, старый мой контубернал… – вздохнул Тиресий. И поманил мальчишку-виночерпия, чтобы вновь наполнил ритон.
– А знаешь, самая веселая жизнь была у нашего Фламмы, – ответил Приск задумчиво. – Он путешествовал вместе с Адрианом по провинциям, был и в Ахайе и здесь – в Эске, когда приезжал Адриан. И плавал вместе с императором на триреме по Нилу – как раз тогда, когда утопился Антиной. Говорят, юноша хотел умилостивить своей жертвой богов, чтобы те послали нашему государству новые силы и новую юность.
