Своеволие (СИ) - Кленин Василий
Сразу несколько всадников повернули к атаману. Санька признал Тютю с Хабилом, Делгоро… и Аратана. Командир сводного отряда спрыгнул с коня и забрался на покореженные бревна.
— Прости, Сашика! Только под утро до вас добрались… Я думал ночью на их лагерь напасть, а пока мы в сопках укрывались. Но тут такое началось…
— Идеально пришли, — устало улыбнулся Дурной. — Все добрались?
И маленький тигр разом помрачнел. А потом заговорил — и стало ясно, почему союзная кавалерия шла почти три недели. Случилось то, чего и опасался беглец из будущего: многим даурам своя рубашка показалась ближе к телу. Еще по пути на север Лобошоди бубнил, что не стоит, мол, за Зею переправляться. Бубнил, но ехал. Добрались до Молдыкидича, где остановились передохнуть на несколько дней. И так хорошо отдохнули, что князь Бараган сказал, что дальше не пойдет.
«Сашика не может сказать, что мы мало ему помогли — заявил он. — У меня столько воинов пало, я должен о роде думать».
Тут же о роде стал думать и ежегунский князь. Бирары просто молча поклонились и ушли. Лобошоди выкрутился хитрее.
«Я войну не прекращаю, — заявил он важно. — Но мне нужно защищать мои владения. Воины будут наготове, если богдойцы вернутся на наш берег».
— Не воевать же мне с ними было… — тоскливо резюмировал Аратан свой рассказ. — Да и кто бы такой мой приказ исполнил?
Маленький тигр был совершенно убежден, что провалил возложенную на него миссию. С ним остались чохары и шепки. Часть северян — бебры с турчанами — хоть, сомневались, но все же согласились продолжить войну. Не ушли и судуры, которым до Буреи было далече, а кругом враги. Вместе с сотней Тюти и Хабила осталось у него меньше полутысячи.
Санька кинулся обнимать друга.
— Ты спас Темноводный, Аратан! А, возможно, и войну выиграл!
Дауры передали в острог три десятка захваченных пушек и примерно столько же пленных. Сотня Тюти и Хабила тоже вернулась в крепость — слишком мало здесь стало людей — а вот остальным атаман велел идти обратно в сопки.
— Пока следите за богдойцами, — напутствовал он Аратана. — Тревожьте их в лагере, но сильно не рискуйте. А вот ночью… сделаем, как ты и хотел.
До вечера дел было по горло: укрепить бреши в остроге, помочь раненым… прибрать умерших. На этот раз потери у темноводцев были по-настоящему серьезными — почти шесть десятков павших. Раненые же — почти все. Если бы не пополнение — то острог и защищать некому. Самой тяжелой для Темноводного стала смерть Турноса.
— Бился аки зверь чумной, — Мотус стоял над порубленным телом, сам — весь в порезах и бинтах. — Покуда стоял — богдойцы в острог не вошли. Инда повалиша яво…
И замолчал, не в силах протолкнуть комок в горле.
— После оплакивать будем, — хмуро сказал Дурной. — Пока еще отплатить надо. За каждого.
…Шархуда с остатками сил заперся в лагере за Бурханкой. Ну как с остатками… богдойцев, наверное, было немногим меньше, чем темноводцев. Даже с союзниками. Правда, он лишился двух третей своей артиллерии. Да и войско его, по итогу всех боев, как минимум, уполовинилось. В последнем сражении, наконец, сильно проредились самые опасные его бойцы — корейские мушкетеры. А восьмизнаменники остались без главного преимущества — лошадей.
«Патовая ситуация вышла — невольно улыбнулся Санька. — Ни у кого сил для нападения не хватает».
Он стоял на южной стене острога и вглядывался в россыпь огоньков маньчжурского лагеря, проглядывавших сквозь жидколесье.
— Но есть одна разница, товарищ Шархуда, — добавил он вслух. — Ты находишься на чужой земле. А мы у себя дома. В Темноводье.
Глава 60
Ночи в июле на Амуре жаркие, почти как в тропиках. И такие же шумные: лягушки поют, всякие членистоногие стрекочут. Но, к этим звукам так привыкаешь, что кажется — тихо-тихо вокруг. И вот эту-то тишину буквально разорвал залп из 17 пушек!
Темноводцы присмотрели места еще вечером, по темноте подтащили трофейные пушечки, зарядили и выстрелили прямо по лагерю Шархуды! Лупили каменным дробом: не так смертноубийственно, зато можно посечь, поранить намного больше людей. Это был последний порох — его едва хватило на 17 маленьких медно-кожаных пушечек. Взяли именно их, так как решили, что такие и потерять в бою не жалко.
Сразу после такого вот звукового сигнала с запада с леденящими криками «Черная Река!» на лагерь понеслась конная лава. Ну, как понеслась… все-таки ночь, тьма, да густой подлесок. Да и не лава — всего-то две сотни дауров. Потому что еще полторы сотни были в другом месте.
«Аратан, людьми не рискуй! — напутствовал Дурной друга еще днем. — Больше шуми. Сможете кого побить — бейте! Но это не главное. Самое важное — чтобы Шархуда всё внимание на вас сосредоточил. И не было ему дела до кораблей, что остались на берегу Зеи».
А к берегу Зеи пошел Делгоро, со всем правобережным отрядом. Им Санька передал остатки «огненных горшков», имеющиеся запасы смолы. С поля битвы дауры пособирали всякое тряпье — и тщательно подготовились к ночной вылазке.
С острожка тот бой было почти не слышно. Зато видно отлично! Конечно, на богдойских бусах оставались матросы и кое-какая охрана, но дауры напали внезапно и практически не получили отпора!
«Главное — подожги судно, которое запирает выход из Бурханки, — инструктировал шурина атаман. — Он запрет те кораблики, что в ней стоят. Ну, а остальные — как получится».
У Делгоро получилось. Один бус полыхал как на Купалу, в нескольких местах что-то еще загоралось. Китайская матросня в ужасе отгоняла зейские бусы от берега, а те, кого заперли на Бурханке, с криками бежали в лагерь Шархуды. Добежали немногие — почти всех перехватила братва Тюти и Хабила. Кого побили, кого в полон взяли.
— А теперь всем назад, — негромко приказал атаман, и со стены протяжно загудели все имеющиеся в Темноводном рожки.
Цель у ночной атаки была одна: вызвать у Шархуды мучительное желание вернуться домой. О чем Дурной и сообщил на вечернем совете.
«Лишить живота паскуд… Всех!» — багровые глаза Васьки Мотуса полыхали из-под повязки. И «багровые» — это не метафора. Капилляры у него полопались, и все белки были залиты кровью.
«Нет, — возразил Санька. — Победить важнее, чем всех перебить. Они так просто не сдадутся. Своей кровью платить придется. А мы и так много потеряли».
На том и порешили. До самого утра, пока китайцы и маньчжуры пытались потушить, свои корабли, русские и дауры, наконец-то, всласть отсыпались. Но с рассветом войско Шархуды никуда не двинулось. Сидело в укрепленном лагере. И весь день — тоже.
«Хочешь драться, старик? — изумился Санька. — Мы же так всю твою флотилию спалим».
Но у старика был свой план.
— Вставай, Сашко! — Тютя ворвался в избу атамана среди ночи. — Богдойцы тикают!
Шархуда решил уйти по-английски. Под покровом ночи. И так талантливо это провернул, что даже дозорные заметили не сразу.
— Ну, нет! — весело выкрикнул Дурной. — Не прощаясь, это не по-нашему!
Дауры и казаки обложили колонну богдойцев со всех сторон, метали стрелы, кидались сами. Прежде всего, на ту ее часть, где маньчжуры волокли свои припасы.
«А вас, обоз, я попрошу остаться» — у беглеца из будущего просто фонтан иронии прорвало.
Войны без добычи быть не должно. Так что темноводцы изо всех сил намекали врагу: бросайте шмурдяк и бегите!
Постепенно, эта мысль дошла до всех. Богдойцы роняли тюки, мешки, корзины, ящики и целеустремлялись к бусам, которые уже потихоньку отталкивали от мелководья. Не все добежали, но Санька дал указание: зря не рисковать. Так что, после бегства на темноводской земле появилось только с полсотни новых трупов, да еще пару десятков взяли в плен.
А остальные богдойцы быстро выгребли на стремнину Зеи и поплыли домой. Санька послал вслед один дощаник с отрядом Якуньки — просто убедиться, что незваные гости точно ушли. После наскоро перетряхнули барыш: к 50-ти пленным, почти двум сотням захваченных лошадей и пяти небольших бусам (что остались запертыми на Бурханке) добавились горы оружия, доспехов и одежды. Из стратегической добычи все радостно вцепились в сундуки с казной, но это оказалась груда бронзовой и медной дырявой монеты… почти бесполезная. Шатры и прочая бытовая мелочь порадовала дауров. Но главное — сотня фитильных пищалей, около 20-ти пудов пороха и некоторый запас свинца!
