Владимир Перемолотов - Звездолет «Иосиф Сталин»
– Впереди на десять группа самолетов противника численностью до пяти машин.
И тут же в ухо ударил голос командира.
– Пошли!
Противников Федосей пока не видел. Фраза «до пяти» могла означать все что угодно. Конечно, красный летчик врагов не считает, а только спрашивает «где» и бьет в хвост и в гриву. Но все-таки интересно, узнать по одному врагу «на нос» получается или поболее.
Задача перед ними стояла простая – отогнать чужие аэропланы от наших позиций и по возможности так, чтоб отбить охоту вообще летать в эту сторону.
Над головой длинно заскрипело, словно железный палец по тёрке, и звонко щелкнуло. Самолет, отцепленный от крыла клюнул носом, и откуда-то пришло уже знакомое мгновенное ощущение невесомости. Оно скользнуло из желудка вверх, Федосей сжал зубы, но тут пропеллер провернулся раз, другой и расплылся дрожащим кругом.
Где-то рядом летели товарищи.
Федосей глянул по сторонам. Так и есть. Все четыре самолета отделились от авиаматки. Четыре к пяти – нормальное соотношение, тем более, белые никак не ждут их в воздухе.
Солнце осталось справа, и веселая мощь мотора понесла его вперед сквозь уплотнившийся воздух. Через несколько минут на голубом горизонте появились черные точки.
Они росли на глазах, а в промежутках между ними появлялись все новые и новые. Три. Пять, семь, десять… Пришло желание выругаться, но пилот только присвистнул.
Двенадцать машин! Вот тебе и «до пяти»…
Их пока не видели, но скорее не оттого, что зрение у белых было хуже. Те пока просто не подозревали, что могут встретить соперников в турецком небе.
– Сокол! Сокол! Я– Второй. Их не пять! Их двенадцать!
– Вижу…
Материться красному летчику не к лицу, но в это «вижу» было вложено столько жара, что наблюдатель умолк.
Четыре крупных силуэта отделились от барражирующей группы и скользнули вниз.
«Бомбардировщики или штурмовики», – подумал Федосей, добавляя оборотов двигателю. На земле, в окопах, путь беляков к спецобъекту преграждали красноармейцы. Именно на их головы и должны были бы сейчас посыпаться бомбы…..
– Первому и третьему прикрыть пехоту. Второму и четвертому – связать остальных боем.
Федосей мысленно согласился с командиром. Ничего другого им и не оставалось… Только вот соотношение один к шести….
Когда белые их заметили, что-то делать было уже поздно.
Выбрав себе по противнику, а точнее по жертве, красные соколы налетели на чужие бипланы, заранее зная чем все кончится. В этом случае помочь жертвам могло только чудо. Что может противопоставить фанерная бабочка, вооруженная в лучшем случае двумя пулеметами калибром семь и шестьдесят две сотых его почти двадцати миллиметровой пушке? Ничего!
Поймав в кольцо прицела чужое крыло, Федосей нажал на гашетку. Пушка отозвалась крупной дрожью и треском, словно рядом кололи сухие поленья.
Биплан задымил, как-то неуверенно качнулся, клюнул носом. Федосей чуть сбавил обороты, чтоб не потерять самолет из виду. Добавить или оставить все как есть? Дым стал гуще, там мелькнуло пламя, и стало ясно, что золотопогонник уже не боец.
Федосей отвернул, направляя машину вниз. Земля ринулась навстречу, запестрила бело-коричневыми пятнами.
В сотне метров от него тяжелый штурмовик плавно наклонился и резко упал в крутое пике. Оба его пулемета молчали, но Федосей знал – у летчика для белогвардейцев есть подарки посерьезнее пулеметов. Где-то внутри аэроплана имелся гранатный ящик с тремя сотнями ручных гранат. Стоило пилоту нажать на рукоять, как отсечной механизм в форме мальтийского креста, начнет активировать гранаты и сыпать их вниз.
Вместе со штурмовиком он скользнул к самой земле. Рев двигателя стал надсадным и штурмовик, выровнявшись, стрелой пронесся над боевыми порядками белой пехоты. Позади него земля вздымалась высокими фонтанами, что-то занялось веселым пламенем. Крутанув «бочку» штурмовик ушел на разворот, и второй раз проутюжил позиции белых.
Федосей не стал ждать продолжения и взмыл вверх, где его товарищи отбивались от подоспевших истребителей.
Над головой закрутилась карусель. За тремя его товарищами охотились все кому не лень. Небо исчертили пулеметные трассы. Сквозь голоса друзей пробился голос пилота-наблюдателя.
– Вижу цеппелин-платформу! На одиннадцать часов.
Ну правильно… Иначе и быть не могло…Наблюдателю не только следовало смотреть лучше, но и думать. Откуда-то взялись ведь эти самолеты. Ну один – два понятно. Может быть, британцы додумались до таких же авиаматок, но пятнадцать….
Федосей свечой взвился в небо и, перевернувшись через крыло, скользнул вниз, стряхивая с хвоста чужой биплан. Бой остался внизу, и у пилота осталось время, чтоб осмотреться.
Голова влево, голова вправо до позвоночного хруста…. Вон он! Серебряная искорка блеснула на самом горизонте.
– Вижу платформу!
Мимо, оставляя дымный след воздух прошила пулеметная очередь.
– Продержитесь, – донеслось из эфира. – К вам идет вторая авиаматка.
Уходя от верткого биплана, Федосей скользнул вниз. Тот не отстал, а рванул следом. Ничего… Еще немного и им станет не до него.
Его полутороплан немного проигрывал в маневренности вражескому биплану, зато имел гораздо большую скорость. За счет этого он мог уйти от вражеского истребителя, но вместо этого Федосей заложил бочку и с переворотом ушел в сторону солнца.
Задача теперь стояла самая простая – добраться до серебристой искорки и обрушить её на турецкую землю.
Правда, все только казалось простым – где-то рядом с легковесным небесным гостем должны были быть самолеты прикрытия, но с такого расстояния их не было видно.
Думать о том, что его ждет впереди было некогда – мимо дымными трассами проскакивали вражеские очереди, которых становилось все больше и больше. Вжимая голову в плечи, он жал на педали, добавляя обороты двигателю, и дирижабль становился все больше и больше. За блестящей серебром тушей объявилась еще одна…. Вот откуда столько самолетов!
Навстречу ему вылетело еще несколько вражеских аэропланов и в небе стало тесно. Федосей, огрызаясь пушечными очередями, рванул вверх. На трех тысячах он перешел в горизонтальный полет.
До дирижаблей было не меньше пяти километров, когда мимо мелькнул невиданный еще силуэт.
Он прошел ниже, и сверху показался Федосею огромной серебристой бабочкой, распахнувшей параболические крылья. Пилот там не маневрировал, а за счет скорости ускользал от убийственных трасс. Вражеские бипланы неслись следом, но советский аппарат, повернувшись набок, сблизился с головным дирижаблем и ударил из автоматической пушки. За ревом мотора Федосей не услышал ничего, но воображения и здравого смысла хватило на то, чтоб понять, что там сейчас случится.
До огромного бока неповоротливого монстра было метров триста, и промахнуться никак было невозможно.
Проломив строй бипланов-защитников он миновал первый дирижабль.
Под крыльями проскользнули прямоугольники оболочки. Для пилота они стали рябью, в которую входили пули обоих пулеметов. Мгновение – и под крыльями снова потянулась бело-коричневая земля, но дело было сделано. Он знал, что не промахнулся.
Год 1930. Февраль
Турецкая республика. Черноморское побережье
Ах, Турция, Турция… Ну разве ж можно так?
Заряд снега, поднятый вихрем с земли, ударил человека в лицо неожиданно, словно из-за угла. Хотя смотри во все стороны – нет тут никаких углов. Ближайший – почти в трехстах шагах от поста. Сержант французской морской пехоты Жан Дюкоммен машинально посмотрел на головной корабль отряда – фрегат «Лаперуз», едва видимый сквозь снежные заряды. Снежная мгла жалась к земле, и сквозь неё едва виднелся флаг Французской республики на флагштоке. Жан отвернулся и стал смотреть на море. Корабль, наполовину выбравшийся на сушу, в душе моряка будил нехорошие чувства. Чуть поодаль покачиваясь на злой волне, стояли два других корабля отряда – миноносец «Сюркуф» и транспорт «Медуза».
То ли чей-то расчет, то ли глупость привели корабли именно сюда, на маленький турецкий островок. На эту тему Жан старался не думать. Основным поводом для размышления у него оставалась погода.
Зима… Оказывается и в Турции есть зима!
По дороге сюда много чего в кубрике рассказывалось о Турции (наверное, и наврали немного товарищи, как уж водится) но что тут такой вот снег не говорил никто. Если кто и впрямь знал, что тут так холодно – молчал чтоб не сойти за отпетого лжеца.
Прибой бил в берег, брызги подхваченные холодным ветром мгновенно превращались в ледяную дробь и все это летело в лицо часовым, заневоленным стоять и охранять покой товарищей.
Часовой поправил поднятый воротник, поглубже засунул руки в рукава, плечом подбросил винтовку и пошел по большому кругу вокруг стоянки, сопровождаемый воем ветра.
Разве это место для моряка?
