Илья Те - Абсолютная альтернатива
Тем не менее, я обязан был исполнить то, что решил. Энциклопедия вещаласообщала, что в прошлой версии Истории, последний Габсбург, осужденный победителями на пожизненную ссылку, умрет на острове Мадейра в возрасте тридцати трех лет, 1 апреля 1922 года, — то есть всего через пять лет от сегодняшнего момента, абсолютно здоровым и полным сил. Католическая церковь причислит его к лику святых.
По диагнозу Карл умрет от воспаления легких, но на деле — от болезни души. Стать последним в бесконечной череде героических предков, бесславно смотреть, как погибает страна, любимая им безмерно и оберегаемая столетиями, окажется для Карла слишком тяжелым бременем. Католическая церковь причислит его к лику святых — впрочем, даже если бы он это знал, вряд ли такое знание стало бы для Карла реальным утешением.
… Сейчас он стоял на балконе, упершись взором на луга Каневаль.
На входе в личные апартаменты последнего австрийского Императора, с прямой как полет свинца спиной, застыл бравый гвардеец с «манлихером» на плече.
Прыгнув гвардейцу в голову, почти не роясь в памяти и не анализируя собственных ощущений, без эмоций и жалости, я заставил его развернулся, пройти к балконной двери, снять винтовку и прицелиться императору в спину.
Сопротивления не было. Спустя пять лет Карл умрет — просто умрет, убьет себя сам, одним усилием мысли, без оружия и патронов — просто расхочет жить. А сейчас …
Приклад к плечу, холодной щекой прижаться к деревянному ложу.
Дрожащим пальцем нащупать стальной курок.
Выстрел грохнул, и что-то щелкнуло в глубине винтовочного механизмаподствольной коробки…
Может быть, повернулось колесо истории?
О нет, всего лишь затвор — требовалось сделать ещё один выстрел. боек.
Петроград. Одиннадцать часов утра.
Десять минут после смерти императора Карла.
Оставив мертвого гвардейца с головой, простреленной из того же «манлихера», я вернулся в Питер, в тело Николая Второго., оОткрыл глаза и медленно сполз с кровати.
Часы на стене показывали, что царь спал четырнадцать долгих часов. Казалось, однако, словно будто во время сна меня били кирками на в каменоломне. Превозмогая усталость, я заставил себя умыться, одеться, затем, достучавшись до Фредерикса, немедля вызвал к себе шефа жандармов Глобачева.
Когда тот прибыл, давя дрожь в пальцах и в голосе, я заявил:
— Вы будете удивлены, милостивый государь, но вчера вечером известные мне агенты охранного отделения по моему заданию совершили покушение на кайзера Вильгельма и австрийского императора Карла IV. Успешно, разумеется. Завтра в полдень в присутствии членов Государственного совета и журналистов, я намерен представить вас к высшей награде за проведение этой уникальной операции. Думаю, Святой Владимир с бантами подойдет к жандармскому мундиру.
Глобачев посмотрел на меня внимательно, однако без тени удивления. Вопросы прыгали в его голове, но он, похоже, сейчас сам себе на них отвечал. Реагировал парень, действительно быстро, выпученных глаз и открытого рта от него было не дождаться.
— Вы понимаете меня, Глобачев?
— Более чем, Государь. Прикажете сделать по этому поводу официальное заявление?
— Да. И если можно дайте интервью журналистам. Я понимаю, что пресс-конференция, на которой глава секретной службы дает пояснения газетчикам по поводу тайной миссии связанной с убийствами глав двух соседних государств это нонсенс, но … ситуации бывают разными.
— Сейчас именно такая, Ваше Величество.
— До свиданья, Глобачев.
Коротко откланявшись, жандарм испарился.
Обнаруженный мной следующим утром на столике для отчетов по прессе телеграфный перевод из «Таймс» гласил:
«Террористический акт, проведенный пятого марта русской охранкой в Берлине и Вене, поражает своим варварством и жестокостью. Русские забыли о благородстве, а царь Николя, по всей видимости, подписывая приказ о кровавом убийстве родственников, каковыми приходятся ему семьи германского и австрийского Императоров, явил неслыханную дерзость, хладнокровие и полное отсутствие человечности. Ответственность за это кощунственное убийство открыто приняла на себя русская секретная служба, о чем заявлено в пресс-конференции, проведенной охранным отделением в Санкт-Петербурге. В то же самое время, в политическом смысле, оба взрыва приходятся как нельзя кстати, учитывая напряжение предстоящих военных кампаний. После терактов пятого марта, династии Гогенцоллернов и австрийских Габсбургов фактически прекратили свое существование, а все заявленные наследники слишком далеки от правивших императорских домов и вряд ли смогут укротить ситуацию, учитывая жестокие условия военного противостояния.
Германию и Австрию в ближайшие дни ожидает ужасающий политический кризис…»
Аминь, сказал я, отшвыривая бумаги.
Господи, да будет, наконец, Мир!
Псалом 15 «Девять лет потребовалось Петру Великому, чтобы Нарвских побежденных сделать Полтавскими победителями. Последний Верховный главнокомандующий императорской армии — император Николай Второй сделал ту же работу за полтора года» (Альфред Нокс, английский генерал, 1917 год реальной истории) ___________________________________________________________________________________________________
Задолго до взрыва в Потсдамском бункере, уже к концу минувшего 1916-го года, всем сколько-нибудь разумным людям Германии было понятно, что центральные державы неумолимо проигрывают войну. Непосредственные причины военного поражения можно было перечислять бесконечно: численный перевес противника, который к декабрю 1916го достигал уже соотношения пяти к трем, громадное превосходство его вооружения, проявлявшееся в обилии снарядов американского производства, отвратительное питание германского, австрийского и тем более турецкого солдата — все это спустя три года упорной войны, делало Германию практически обреченной. Внутри страны невидимыми, но хваткими щупальцами стремительно расползался голод. Однако острая недостаточность продуктов питания или мыла, свечей или топлива касалась далеко не всех. И в этом крылась еще одна катастрофическая проблема: в! Власть имущие, почитаемые зачинщиками войны, ели больше и лучше, а разница в положении различных слоев населения росла с ужасающей быстротой…
Военный министр фон Шейх, фантастическим кульбитом судьбы оказавшийся после смерти своего Императора и премьера Макса Баварского во главе нового, не утвержденного никем кабинета, судорожно подыскивал кандидатуру на германский престол. Сделать это оказалось достаточно затруднительно. Кандидатуры имелись, — целых одиннадцать внуков погибшего императора, однако отдавать трон кому-то из малолеток, не имея поддержки генералитета, практически лишенного известных военных лидеров, казалось решением страшным. Внук мертвого императора Вильгельм Фридрих Франц Джозеф Христиан Олаф Прусский подходил на трон идеально, но изможденные массы народа, до отвращения наевшиеся войны от дедушки Вилли, не желали идти умирать за внука. И самое грозное — присяга старому монарху более не связывала войска. А дать новую — их, еще надо было ещё заставить…
Фон Бюлов, возглавивший осиротевший генштаб и срочно прибывший в Берлин из ненавидимой им Пикардии, действовал решительно и жестко. Предложив фон Шейху незамедлительно короновать нового императора, и не надеясь на мирное соглашение с союзниками (последние неудачные переговоры завершились всего месяц назад), он объявил о войне до полной победы рейха и призвал германскую нацию к единению, — что было, конечно, разумно. При отсутствии полноценного Императора, наспех собранное правительство словно сидело на поломанном стуле и остро нуждалось хотя бы в подобии военных побед. Знакомый с объективной ситуацией на сухопутных театрах, фон Бюлов отчетливо понимал, что попытка атаковать противника на фронтах только ускорит агонию смертельно раненного государства. А потому вцепился в последний шанс, до сих пор отвергаемый самим кайзером.
Командованию славного немецкого флота, который со времен Доггер-банки отсиживался в родных гаванях и из-за которого, отчасти, началось бессмысленное противостояние с англичанами, было приказано незамедлительно выводить в море, чтобы погибнуть или добиться самоубийственной миссией хотя бы минимальных преференций в будущих мирных переговорах. Один немецкий капитан заявил по поводу изданного приказа: я выстреляю свои 200 снарядов (больше нет), после чего, с высоко поднятым флагом, пойду ко дну. Если не потопят — взорву корабль, чтобы не достался островитянам. Во избежание мятежей, матросам сообщили, что флот идет в демонстрационный поход. И вот это уже являлось со стороны фон Бюлова беспросветной глупостью.
