А. Дж. Риддл - Ген Атлантиды
Некоторые решения принимать легко.
– Тогда решено. Я скажу им «нет».
Мы снова целуемся, и я крепко обнимаю ее.
– Так, значит, это вы читали? – Дэвид положил ладонь на руку Кейт. – «Унесенные ветром» времен Первой мировой?
– Нет! – Она сбросила его ладонь. – То есть до сих не было ничего похожего, но… и вообще, капелька романтики в вашей литературной диете не повредит. Смягчит ваше каменное сердце солдата.
– Там видно будет. Может, мы как-нибудь проскочим слащавые места и перейдем прямо к тем, где говорится про бомбы или расположенные там секретные лаборатории?
– Мы не станем ничего пропускать. Это может быть важно.
– Что ж, раз вам это так нравится, то я уж потерплю, – сцепив руки на животе, он стоически уставился в потолок.
– Вечный мученик, – улыбнулась Кейт.
Глава 82
– Сэр?
Дориан поднял глаза на служащего «Иммари Секьюрити», нервно переминающегося с ноги на ногу на пороге его кабинета.
– Что?
– Вы просили держать вас в курсе операции…
– Докладывайте.
Тот сглотнул.
– Пакеты для Америки и Европы прибыли.
– Беспилотники?
– Захватили очередную цель.
Глава 83
Кейт показалось, что отдаленное жужжание разыскивающего их шмеля стало громче, но она проигнорировала этот факт. Дэвид тоже ничего не сказал.
Они сидели вместе в тесном алькове с видом на долину, и Кейт продолжала чтение, прервавшись лишь ради второго завтрака и чтобы дать Дэвиду антибиотики.
10 августа 1917 года
Процентщик смотрит на меня, будто сидящая на дереве хищная птица, пока я озираю стеклянные витрины в передней части ломбарда. В них не счесть перстней – сплошь сверкающих, сплошь прекрасных. Я-то думал, на выбор будет три-четыре образчика и все сложится довольно просто. Как же тут быть?..
– Молодой человек ищет обручальное кольцо – ничто не может согреть моего сердца более сего, тем паче в эти темные времена.
Ростовщик стоит над витриной с гордой, сентиментальной улыбкой. Я даже не слыхал, как он пересек помещение. Должно быть, передвигается, аки тать в нощи.
– Да, я… не думал, что их будет так много… – Я продолжаю обегать взором содержимое витрины, ожидая, когда что-нибудь бросится в глаза.
– Колец много, потому что у нас в Гибралтаре много вдов. Королевство воюет вот уж четыре года, а бедных женщин война лишает и мужей, и источников дохода. Они продают свои кольца, дабы купить хлеба. Хлеб в желудке куда дороже, нежели камень на пальце или воспоминания в сердце. Мы платим им пенсы за фунт. – Открыв витрину, он извлекает бархатный лоток с самыми большими перстнями. Поставив лоток на витрину, шейлок простирает над ним ладони, словно престидижитатор, показывающий кунштюк. – Но для вас, друг мой, их нужда может обернуться выгодой. Только полюбуйтесь на цены. Вас ждет сюрприз.
Я невольно делаю шаг назад, даже не заметив того. Перевожу взгляд с колец на этого лихоимца, указывающего на них с алчной ухмылкой.
– Все в порядке, вы можете их потрогать…
Будто во сне, я бросаюсь за порог и снова оказываюсь на улицах Гибралтара, прежде чем успеваю осознать, что случилось. Я шагаю быстро, во всю прыть, какую позволяют мне мои полторы ноги. Не знаю почему, но я иду прочь от делового района к Скале. Уже на подходе к ней я пересекаю Гибралтар, покинув западную, современную часть города, обращенную к Гибралтарской бухте. Вхожу в старую деревушку, приткнувшуюся на восточном склоне Скалы возле Каталан-Бэй и обращенную к Средиземному морю.
Какое-то время я шагаю, погрузившись в раздумья. Нога болит как сумасшедшая. Не предполагая столько ходить, я не захватил с собой ни пилюли. Зато взял пятьсот из почти одиннадцати тысяч скопленных долларов.
Я долго прикидывал, сколько потратить. Думал потратить больше, может, целую тысячу долларов, но две вещи убедили меня не делать этого. Первая – то, что мне нужен капитал, чтобы начать новую жизнь. Одиннадцати тысяч долларов вряд ли хватит, но я как-нибудь выкручусь. Я определенно не возьмусь за работу «Иммари», так что наличный капитал – все, чем я располагаю. Второй и более важный резон – сомневаюсь, что Хелена захотела бы этого. Она улыбнется и с радостью примет вычурное кольцо, но без энтузиазма. Она выросла в мире, где роскошные драгоценности, шелковые платья и громадные особняки в порядке вещей. По-моему, все это утратило для нее свой лоск. Она жаждет подлинности – и в вещах, и в людях. Чаще всего мы добиваемся того, чего были лишены в детстве. Слишком опекаемые дети становятся сорвиголовами. Голодающие – амбициозными. А некоторые дети, подобно Хелене выросшие в холе и неге, никогда ничего не хотят, окруженные людьми, не видевшими реального мира, попивающими свое бренди каждый вечер и сплетничающими об отпрысках того или иного рода… Порой они хотят лишь видеть реальный мир, жить в нем и сделать его лучше. Познать искренние отношения, видеть, что живут недаром.
Улица впереди окончилась, упершись в Скалу. Мне нужно где-нибудь присесть, дать ноге роздых. Остановившись, я озираюсь. В тени белой скалы, возносящейся справа, прикорнула простая католическая церковь. Сводчатая деревянная дверь распахивается, и пастор среднего возраста ступает под знойное гибралтарское солнце. Ни слова не говоря, он указывает рукой в темный проем, и я поднимаюсь по ступеням в небольшой храм.
Свет просачивается сквозь витражные окна. Церковь красивая, с темными деревянными стропилами и невероятными фресками на стенах.
– Добро пожаловать в храм Богоматери Скорбящей, сын мой, – говорит пастор, закрывая тяжелую деревянную дверь. – Ты пришел исповедаться?
Я начинаю подумывать, не пойти ли на попятную, но красота церкви притягивает меня, и я вхожу глубже.
– Мм, нет, отец, – рассеянно роняю я.
– Чего же ты ищешь? – Он шагает позади меня, сцепив руки перед собой наподобие стремени.
– Ищу? Ничего… или… я был на рынке, чтобы купить кольцо и…
– Ты поступил мудро, придя сюда. Мы живем в странные времена. Наш приход был в последнее время весьма удачлив. Мы получили множество посмертных даров от прихожан, отошедших из мира живых. Фермы, картины, ювелирные украшения, а в последние годы и множество колец. – Он выводит меня из нефа в тесную комнатку с письменным столом и книжными шкафами от потолка до пола, набитыми книгами в кожаных переплетах. – Храм сберегает сии предметы, продавая, когда удается, и используя средства на поддержание тех, кто еще пребывает среди живущих.
Я киваю, не зная толком, что сказать.
– Я ищу… нечто особенное…
Нахмурившись, тот усаживается за стол.
– Боюсь, наш выбор не столь изыскан, как ты мог бы найти где-либо еще.
– Мне нужен не выбор… А кольцо… с историей.
– Каждое кольцо повествует историю, сын мой.
– Тогда какую-нибудь со счастливым концом.
– В сию темную годину счастливые концы – большая редкость, – откидывается тот на спинку кресла. – Но… возможно, мне известно такое кольцо. Поведай мне о счастливой юной леди, которая его получит.
– Она спасла мне жизнь. – Отвечать на вопрос мне неловко, и для начала ничего другого мне в голову не приходит.
– Ты был ранен на войне.
– Да. – Не заметить мою хромоту было бы затруднительно. – Но не только это. Она изменила меня.
Это выглядит неуклюжей сводкой того, что она сделала для меня – женщина, вернувшая мне волю к жизни, – но пастор просто кивает.
– Несколько лет здесь поселилась доживать свой век очаровательная пара. Она работала на миссии в Южной Африке. Ты бывал в Южной Африке?
– Нет.
– Неудивительно. До недавнего времени ею никто не интересовался. Примерно с 1650 года она была лишь перевалочной базой на торговых путях на Восток. Голландская Ост-Индская компания построила Кейптаун как полустанок на морском пути вокруг мыса Доброй Надежды. Построила руками рабов из Индонезии, Мадагаскара и Индии. И таким он и был – торговым полустанком у моря, по меньшей мере до 1800-х, когда нашли золото и алмазы, и это место превратилось в сущий ад на земле. Голландцы веками истребляли местное африканское население в ряде пограничных войн, но затем пришли британцы, принеся туда современную войну. Такую, какую могут вести лишь европейские страны, но, думается мне, тебе сие ведомо. Войну с неисчислимыми жертвами, голодом, болезнями и концентрационными лагерями.
Один воин сражался в Южноафриканской войне на стороне британцев. А поелику военные трофеи достаются победителям, по окончании сего конфликта несколько лет назад у него скопилась весьма кругленькая сумма. Эти деньги он вложил в копи. Наткнувшись на жилу, обогатился, однако был постигнут хворостью. Воительница Армии спасения – испанка, во время войны работавшая в госпитале, – выходила его. И смягчила его сердце. Она поведала ему, что выйдет за него при одном условии: что он навсегда распростится с копями и откажет половину своих богатств госпиталю.
