Владимир Коваленко - Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки
Скрежет тормозов. Склизкая насыпь. Люди, еще недавно лишь чуть помятые, в мгновение ока обращаются в изгвазданные по уши фигуры. Чехлы долой! Ричмонд нашел достаточно флагов, которые теперь, освященные вражескими пулями, превратятся в боевые знамена.
Всадник – мундир внутреннего охранения, в руке карабин.
– Они разрушают пути… – и зачем-то прибавляет: – Я здешний учитель.
В бинокле – суетящиеся во влажной мороси синие тени.
Янки еще не врылись в землю… Значит – атака. То, что у него под командой вместо бригады, похоже на прусский ландвер времен Блюхера: «умеют исполнять два маневра – беспорядочное наступление и безудержное бегство». Что ж, можно испробовать первое. Знамена вперед. Строить линию. Странно, что вбитая в Морском корпусе шагистика пригодилась. Теперь…
Пули свистят не страшней тяжелых снарядов. И вообще, для русского моряка ходить в штыковую – нормально. Бирилев ходил, десять пушек взял на штык под Севастополем. Вот рядом рухнуло знамя… кто-то поднял.
– За мной, за мной! В штыки!
Борегар рассказывал про Булл-Ран – первую битву, в которой с обеих сторон сражались неопытные, неорганизованные армии. Если наступающие остановятся, значит, побегут. До штыков не дойдет, но если янки покажут тыл, тогда и настанет пора стрелять. В спины. А пока… Знамя упало. Рядом – инерция сильного тела. Офицер – на вороте по звезде с каждой стороны – бросает поводья, ловко соскакивает с коня. Сущий кентавр!
– Генерал говорит – ваша бригада покрыла себя славой. Наступаете, как ветераны…
Подхватывает знамя, сообщает:
– Майор Тарлтон. Откомандирован в ваше распоряжение…
И падает навзничь. Шелк опадает вслед за ним, к древку не тянется ничья рука… Если его никто не подхватит, бригада побежит. Пока люди видят знамя бригады – они идут за ним. Без знамени останутся сами по себе. Отдельные полки, роты, солдаты. И им станет куда труднее делать шаг в бесконечность, пропитанную тающим на лету снегом и пулями.
Древко словно само в руку легло, зато полотнище оказалось неимоверно тяжелым. То ли от падающей с конфедеративно-серых небес влаги, то ли от крови тех, кто нес его в начале пути.
– За мной!
Удар. Наплывающая тьма. Чьи-то руки, понесшие знамя с Андреевским крестом дальше. Там, впереди – две блестящие полоски металла. Полотно железной дороги. Широкое. Русского стандарта!
Чарлстонский эшелон прорвался в город, ското-сбрасыватель отработал по назначению: пытавшиеся отвернуть примерзшие гайки северяне с путей кеглями полетели. Из окон и с платформ стреляли на обе стороны, словно люди в синем были бизонами. У бизонов не бывает карабинов Шарпа? Тогда это казалось безразличным. Отцовский «кольт» снова выплюнул четыре заряда. Потери? Да, есть. Отправятся с этим же поездом в Чарлстон. И раненые, и убитые. Но пушки уходят на позиции – те позиции, о подготовке которых она столько читала. Те позиции, на которые в полном порядке отступила истрепанная армия. Армия, которая не удержалась бы, не пронесись над траншеями и блиндажами шелест тяжелых снарядов.
И было – как во сне. Серо-ореховый строй, и президент, неизменно элегантный, неизменно галантный… Руку он все-таки поцеловал! Три дня прошли в делах и почестях. Ее и ее эшелон спасло ополчение. Она – спасла армию. Армия спасла столицу.
На третий день после победы вышли газеты с подробностями. Там – плачьте! – списки погибших. Неполные, ох и неполные. Там – гордитесь! – описания подвигов. Понадобились… Почему? Но там было и другое. Необычное. Необъяснимое. На убитом одноногом янки были найдены бумаги. Приказы. Непостижимые. Страшные, достойные Аттилы.
Ворваться в Ричмонд. Сжечь город. Убить президента. Перебить его кабинет и несколько иных жизненно важных для Конфедерации персон… Убитого звали Ульрик Далгрен, адмиралу Далгрену, недавно изгнанному с поста командующего Южно-Атлантической эскадрой за провалы в деле морской блокады Юга, он приходился сыном. Может быть, поэтому среди жизненно важных лиц значился и «военный преступник, русский капитан Алексеев».
Под приказом стояли подписи.
Подлинные подписи – в чем журналисты убедились, а дипломаты нейтральных стран и союзников Конфедерации могут убедиться, как только пожелают. Также всем заинтересованным лицам предлагаются дагерротипы с указанных бумаг.
Стало интересно – а как к такой славе относится Алексеев? Но он куда-то пропал… а ведь перед рейдом был в городе! Неужели Далгрен-младший отчасти преуспел? Визит в русское посольство ничем не помог. Барон Стекль разводит руками:
– Ищем, мисс.
Такой найдет! Нет, все самой… И лично – в том числе. Кровь? Теперь она умеет правильно прищуриться и не увидеть ничего лишнего! Только сейчас половина Ричмонда – госпиталь. Ополчение выполнило свой маневр: наступление беспорядочное. Наступление кровавое. Но – слава Господу! – наступление победоносное.
Мелькают больницы. За спиной – неслышное: «Кто говорит – боится крови?» Боится, сестрички, боится. Просто научилась не видеть. Для вас, к примеру, возле операционной кювета с ампутированными руками и ногами. Для нее – с чем-то непонятно-неважным. До тех пор, пока она не получит ответа на вопрос.
– Русский капитан, мисс? Не видели.
Так везде. Не видели. Не встречали.
Неужели опоздала? Но ведь нельзя разом передавать батареи и разыскивать раненого… кого? Друга. Да, друга и боевого товарища! Она лейтенант, он капитан, тут все в порядке. И дело – сначала. Русские воины это хорошо понимают. «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать…»
Но вот наконец:
– Русский? Бредит тут один непонятными словами, и вроде не поляк… Он полковник, но ведь капитаны, бывает, превращаются в полковников!
Да. Он. Без сознания. Дышит.
– Его можно перевозить?
– Да. Но лучше – в хороший госпиталь.
– В Чарлстоне хорошие врачи. Путь по железной дороге он вынесет?
По той самой дороге, которую он отстоял.
– Да.
– Тогда я его забираю…
Поставить в известность мистера Мэллори или посланника Стекля ей и в голову не пришло.
И вот – перестук колес. Та-тан, та-тан, та-тан… Все хорошо, все хорошо, только много убитых и раненых. А еще больше тех, кто остался на батареях. Целованную Джеффом Дэвисом руку теперь хоть не мой никогда. Но и Джефферсон Дэвис, и Джексон думают, что это – последний подвиг завода Уэрты. Думают, что производство встанет. Или хотя бы снизится. А вот и нет! Сейчас много добровольцев с плантаций, и не всем же им редуты рыть. Конечно, квалификации у бывших слуг с плантаций никакой. Но что-то можно придумать. Например, разделить работы на операции попроще. Конечно, придется перестроить производство. Может, будет спад – но временный. А потом удастся даже нарастить выпуск!
– Мисс Берта, он очнулся!
Значит, бегом к постели больного друга. Белое от потери крови лицо. Приподнятые уголки губ. Присмиревшие руки.
– Ты… приехала… за мной?
– Вот еще! Я привезла на батареи Ричмонда новые пушки. Целый эшелон. И артиллеристов. Но искала тебя сама. В том числе.
– В том числе меня или в том числе искала?
– И то, и то…
Пыталась расспросить о сражении. В его исполнении выходит весело. Потери даже не удалось точно подсчитать – у импровизированных частей не было точных списков. Но название уже вошло в историю. Рядом с атакой Барксдейла, атакой Пиккета, атакой Мартиндейла в анналы военной истории войдет атака Алексеева. Неудачная. Захлебнувшаяся. Но – яростью и упорством отвлекшая северян от разрушения полотна.
И поезд с пушками – ее поезд – успел проскочить. А потом… потом подошла кавалерия. Уэйд Хэмптон, как и Джеб Стюарт, может погибнуть, но не проиграть битву. Разбитые орды Аттилы-Киллпатрика откатились, разбитые и обескровленные, обратно за ощеренную колючей проволокой линию окопов янки. Так что мистер Алексеев заслуживает наилучшей сиделки. Такой, что не будет отвлекаться от обязанностей ради того, чтобы очаровать раненого героя.
Значит, Грейс. С «Невского» прекрасная ирландка сошла по простой и честной причине: пару месяцев назад они с Адамом Мецишевским навестили костел. Как сказала сама ирландка:
– Ирландцев гибнет очень много. Мы храбрый народ. А где еще найдешь жениха-католика? Да еще такого, чтобы был родовитей коннахта, нахальней лейстнерца, терпеливей мунстерца и упрямее ольстерского шотландца?
Потом стала вникать в историю русско-польских отношений. Выяснила, что начали клятые москали: отбуцкали армию короля Крака, поймали несчастного цмока и пропахали на нем борозду пограничную. Еще пословицу обидную сочинили: «Помни, ляше, по Буг наше».
Москву они тогда, правда, еще не построили и вообще, если верить профессору Костомарову, были не москалями, а украинцами… Кто кого больше обижал в последующие века, понять невозможно – мало того что хроники перевычищены по сто раз, так и горят неплохо. Ясно было одно: общность исторических судеб с Зеленым островом начала проявляться только с конца восемнадцатого века, когда ослабевшую Речь Посполитую разорвали на клочки три великие державы, доказав тем самым, что известная мудрость о том, что слабому государству проще выжить при нескольких сильных соседях, чем при одном, не всегда справедлива.
