Адриана Трижиани - Жена башмачника
– Я приехала сюда заработать денег, чтобы построить дом в родных горах. Мы не собирались задерживаться надолго. И вот прошло семь лет, мой папа все еще строит дороги. Но дом почти закончен, и скоро отец отправится домой.
– Ты тоже уедешь?
– Мне сказали, что я никогда не смогу вновь пересечь океан.
Энце не хотелось говорить об этом. С первых дней она занималась тем, что зарабатывала деньги, чтобы держаться на плаву и отсылать домой. Но рано или поздно ей пришлось бы взглянуть правде в лицо: она может никогда не вернуться в родные горы. А ей так мечталось о счастье.
– Похоже, мне придется сделать тебя счастливой здесь. И настолько счастливой, чтобы ты не тосковала по своим горам.
– Ты думаешь, человек в силах сделать счастливым другого?
– Помнишь, я сказал, что мой бог – Чарли Чаплин. Но на самом деле мой бог – это любовь. Мне хорошо живется, но жизнь моя пуста. Я всего лишь городской глашатай. Общаюсь с прессой и стараюсь добиться, чтобы все места в Мет были заполнены. Иногда люди завидуют мне. Я знаком со старлетками, с танцовщицами и сопрано. Но истина в том, что лишь одна-единственная швея – и по совместительству кухарка – способна сделать меня счастливым.
– Ты говоришь так уверенно.
– Для настоящей любви нужна особенная девушка.
– Ты веришь в любовь так, как я верю в святых.
– А во что еще ты веришь? – Вито надеялся, что Энца верит в него.
– В семью.
– Нет, ты. Лично ты. Отдельно от твоей семьи.
Энца задумалась. Ее первая мысль всегда была о семье, о здоровье отца, о потребностях матери. Она беспокоилась о братьях и сестрах, об их благосостоянии и будущем. Она так долго жила лишь для них, что не знала, как жить без них. Она пересекла океан, чтобы защитить их. Они всегда были единственной целью в ее жизни.
И Вито это понял.
– Ты должна подумать о том, чего хочешь ты сама. Чего ты хочешь от жизни? Помимо того, чтобы шить костюмы синьору Карузо, а потом расставлять их, потому что приготовила ему слишком много макарони.
– Меня еще никто об этом не спрашивал.
– Прости.
– Нет, я рада, что ты спросил. Ты не только водил меня в разные восхитительные места, но еще и заставил меня задуматься. Это не менее важно.
– Ты – вот что важно, – сказал Вито.
На углу Сорок шестой улицы и Пятой авеню он остановился и поцеловал ее. Энца не знала, куда это их заведет, но на сей раз не стала спрашивать. Лишь поцеловала его в ответ, разрешив себе просто жить.
11
Визитная карточка
Un Biglietto da Visita
Гирлянды из пурпурных глициний, закрепленные на бархатных канатах у входа в Метрополитен-опера, вызывали в памяти виноградные шпалеры в садах Тосканы.
Пока светские дамы занимали места в очереди, чтобы войти, их броши с изумрудами и сапфирами и платиновые диадемы, мерцавшие жемчугами и бриллиантами, создавали впечатление, что вы под звездным небом в зачарованном лесу, наполненном феями – разве что бескрылыми.
В подвале театра костюмеры передавали подправленные в последнюю минуту костюмы одевавшим артистов ассистентам, и те со всех ног бежали из катакомб наверх, в театральные уборные, где звезды перед выходом на сцену просматривали ноты своих партий и распевали гаммы.
Синьор Карузо нервничал.
Соединенные Штаты вступили в Мировую войну, и Карузо хотел выразить этой стране свою признательность. Вместе с Антонио Скотти они поставили специальную программу, включив в нее арии из любимых опер и заручившись помощью хора Мет и верных товарищей – таких, как Джеральдина Фаррар. Даже Элиа Пальма приехал из Филадельфийской оперы в сопровождении своих любимых сопрано, чтобы принять участие в звездном вечере. Абсолютно все друзья Карузо собрались, чтобы выйти на сцену или сыграть в оркестре. Никто не отверг приглашения маэстро.
Карузо нравилось играть несколько ролей за вечер, но до сих пор он это делал лишь в частных домах или в небольших собраниях. Сейчас его костюмы висели на специальной передвижной вешалке, а сам он, в белых хлопковых подштанниках, рубашке и бежевых шелковых носках, курил сигару, просматривая написанный от руки перечень номеров сегодняшнего представления, в которых должен был петь.
В партере, куда ни глянь, были люди в новенькой, хрустящей коричневой форме – солдатам, отплывавшим в Европу, раздавались бесплатные билеты. С истинно военной точностью они занимали ряд за рядом, словно выполняя маневр.
«Бриллиантовую подкову» переполнял нью-йоркский высший свет, элегантные вечерние туалеты переливались коралловым, изумрудно-зеленым и бирюзовым. Из-за этого ложи казались оконными ящиками с пышными растениями в полном цвету.
Визитные карточки, отпечатанные вручную на льняной бумаге, лежали на круглом столике в вестибюле позади лож. Имена, выведенные темно-синими изящными буквами, принадлежали аристократии, политической и военной элите, равно как и семьям, построившим город и оказывающим поддержку его культуре, – Вандербильт, Кушинг, Элсуорт, Уитни, Крават, Стил и Гриноу. Они входили в свои ложи, где было сервировано шампанское с клубникой, и ждали, пока поднимется занавес, – с тем же головокружительным предвкушением, что и простой рабочий, купивший стоячий билет на галерку, чтобы послушать великого Карузо.
Джеральдина Фаррар скользнула в свое атласное платье, покрутив бедрами, затем натянула сверху корсаж.
– Да, и без синего хорошо, – сказала она. – Серафина, вы были правы.
– Благодарю вас. – Серафина, скрестившая на груди руки, признательно склонила голову.
Ассистентка подвинула зеркало, чтобы Джеральдина смогла увидеть, как выглядит туалет со спины. Та кивнула, довольная результатом, и костюмерша вручила ей пару бриллиантовых сережек-капелек. Джеральдина вставила их в уши и застегнула – так застегивают кнопки рабочего комбинезона.
Антонио Скотти, одетый в смокинг, прикрыл рубашку и широкий шелковый пояс чистым полотенцем. Маленькими глотками он пил из чашки теплое консомэ из цыпленка, одновременно просматривая ноты выбранных им номеров и прерываясь, чтобы обдумать отдельные пассажи.
Энца и Лаура, подобрав подолы вечерних туалетов, со всех ног мчались по расположенным под сценой катакомбам. Платье Энцы было розовое, из атласа, с заниженной талией, скроенное по косой, Лаура же выбрала желтую юбку из плотного фактурного шелка, на поясе был завязан огромный бант из лилового тюля. К ней она надела белую шелковую блузку с обтянутыми тканью пуговицами.
– Поспешите, бабочки, – крикнул Колин от самого выхода.
Девушки, смеясь, подбежали к нему.
– Вито ждет нас у осветителей.
Энца и Лаура последовали за Колином тайными коридорами, вверх по лестницам, пока не оказались прямо за «бриллиантовой подковой». Они слышали шарканье подошв прямо над головой, на балконе, – это занимали свои места благотворители.
Приподняв юбки, девушки принялись взбираться вслед за Колином на балкон для осветителей, чтобы устроиться там за длинным рядом прожекторов, похожим на гирлянду из полных лун, – счастливая примета.
Вито, во фраке, протянул руку, чтобы помочь Энце подняться, и коснулся губами ее щеки.
– Выглядишь прекрасно, – сказал он.
– Ты тоже, – откликнулась Энца.
– У тебя совсем не сбилось дыхание, – поразился Вито.
– Она же альпийская козочка, помнишь? – встряла Лаура. – Вот ирландки привыкли бегать по равнине, и не дальше, чем к соседке.
Колин за бедра подтолкнул Лауру наверх, к Энце и Вито.
– Мне тоже положен теплый прием? – спросила Лаура у Вито, одергивая юбку.
– Нет, только теплое шампанское.
– Значит, не зря я сюда забиралась.
Вито выстрелил пробкой и раздал бумажные стаканчики. Зазвучали тимпаны, как тревожный набат в древней долине.
Все четверо уселись на табуретки, огромный занавес раздвинулся, и голубой прожектор омыл Энрико Карузо единственным сияющим лучом.
Публика встала. Глаза Карузо черными бриллиантами мерцали в голубом свете, он широко улыбался – с удовлетворением человека, любящего свое дело. Взмыли скрипки, и над толпой поплыла первая нота, чистое ля средней октавы, как звучный пушечный выстрел.
Энца взяла руку Вито и крепко ее сжала.
Вито покинул галерею для осветителей еще до того, как опустился занавес, чтобы сопровождать прессу в гримерную Карузо. Солдаты аплодировали стоя. Их овации длились целых шесть минут, пока Карузо не пожелал им доброй ночи, пошутив, что война точно будет проиграна, если он продолжит петь, а они – слушать.
Лаура и Колин вернулись в помещение кассы, где Колин должен был подсчитать сегодняшнюю выручку, составить ведомость и отнести сумки с наличными управляющему. Деньги должны были пойти на покупку облигаций в пользу солдатских семей. Лаура сидела рядом, пока Колин крутил ручку кассового аппарата.
Вито полагал, что работа с прессой отнимет у него несколько часов, поэтому он заказал для Энцы такси. Но погода была отличной, воздух благоухал, так что она решила пройтись пешком. Пробираясь сквозь толпу солдат, чтобы выйти на Пятую авеню и направиться домой, она, спасаясь от ночной прохлады, накинула на плечи розовое болеро.
