Эпоха Мары (СИ) - Коруд Ал

— Тогда все равно проедем до околотка. Составить протокол требуется. Был ведь вызов из кафе?

— Герман, ты чего такой ссученный стал? — не выдержал молодой боец. — Власть почуял? Мы же знаем…

Прапорщик резко развернулся к бывшему однополчанину, но его остановил голос подошедшего журналиста:

— Господа полицейские, можно вас на два слова.

Прапорщик злобно зыркнул на Сеню и нехотя двинул к гостю из столицы. Им строго-настрого запретили ссориться с любыми столичными журналистами. Несколько минут они о чем-то переговаривались, завершив разговор рукопожатием.

— Сержант, отпускаем!

Белобрысое лицо второго полицейского скривилось в гримасе:

— Герман, какого хера?

— Кому Герман, а кому товарищ прапорщик. Сел в машину!

Затем старший патруля повернулся к усачу, протянув ему документы:

— Бирка, это в первый и последний раз. И оружие впредь оставляйте в гостинице, вольные дни давно позади.

Республиканец, не торопясь, спрятал во внутреннем кармане бумаги, демонстративно поправив при этом открытую кобуру, из которой торчала рукоять пистолета.

— Благодарить не буду, вины за собой не ощущаю. Но возвращался бы ты, Герман, обратно в батальон. Вскоре нам все служивые понадобятся. Великие дни наступают.

— Парень, а ты зачем это сделал? Сам вроде из Петрограда? Журналист? — Бирка внимательно оценивал молодого человека, который спокойно выдерживал его колючий взгляд.

— Блог веду и на «ТСТ» работаю.

— Ого! Столичная знаменитость, — ощерился весело молодой боец. Сеня по натуре был добрым парнем и не мог долго злиться.

— Дело у меня к вам имеется. Вы же из корпусов?

— Допустим.

— Мне кровь из носу надо попасть на передовую. В штабах в который раз по кругу футболят, суки.

— Так добывал бы информацию из других источников. В Новоградке полно бывалых ветеранов. Можно запросто репортаж для телика сварганить.

Митяй с претензией глянул в глаза усачу. Серьезный человек, хотя в звании невелик. Но журналист знал, что в Республике они ничего не значат.

— Я так не работаю. Пишу только то, что вижу сам. Поэтому у меня и подписчиков за полмиллиона.

— Сколько? — присвистнул Сеня.

— Это лишь на Сокере. Есть площадки и поприличней. Там уже аналитика и видео.

— Занятно, — командир взвода спецопераций Бирка задумался. Этот чернявый парень в модном прикиде его заинтриговал. — Значит, есть связи в столице?

— Куда без них?

— Давай так. Мы еще два дня в городе, разные дела-делишки порешать. Завтра вечером найдешь нас в ресторане гостиницы. Там и поговорим конкретней.

— Лады!

Сеня оглянулся вслед столичному журналисту.

— Бирка, а на хрена он нам сдался?

Во избежание неприятностей бойцы двинулись в отель дворами. Вряд ли там в такое время кто-то посторонний бродит. Прифронтовой город привык с наступлением вечера запираться в квартирах.

— Эх, молодой ты исчо. Нам в столице во как потребны подобные ему люди со связями! И сам подумай, кто у него в подписчиках.

— Кто?

— Молодежь. Такая же тупая, как ты. И кто и как её должон воспитывать? Вот то-то и оно! Хватит, сидеть в обороне, Сеня. Войны так не выигрывают. Пора браться за ум и тянуть всех за собой. Хотят они этого или нет.

— Ну, ты у нас умный, тебе и решать. А мне счас бабу с титьками четвертого размера и не мешать до утра.

Бирка усмехнулся, но промолчал. От хорошей бабы и он бы не отказался. Еще чай не старый пердун.

Глава 5

Опорник

«Легко видеть, что в условиях жесткой дисциплины гражданской войны нация начинает новую жизнь».

— Абрахам Линкольн, 8 декабря 1863 года, послание Конгрессу.

Серое небо, казалось, висело над самой землей, добавляя тусклости остывшим краскам зимы. Даже еловая зелень как будто стала блеклой. А что говорить о потерявших листья ветках осинах и берез. Лиственный лес своими черно-серыми очертаниями выглядел необычайно графично, если бы не висевшая в воздухе водяная смесь, которая смазывала абрисы, путала взгляд и наводила тоску. В сырой стылости глухо раздавались звуки шагов. Вот по толстой ветке пробежала набухшая капля и стремительно упала вниз. Сила тяготения во все времена годы работала одинаково.

Один из идущих грязной тропе людей в военном камуфляже, на которого упала капля, еле слышно чертыхнулся. Текло сверху, промозгло в воздухе, противное ощущение ледяной влаги пролезало буквально всюду. Даже под одежду и что хуже всего в обувь. Человеческий организм в целом плохо переносит потерю комфорта. Чтобы люди ни говорили вслух, но в сердцах всегда клянут судьбу и обстоятельства, заставившие покинуть их теплое, уютное жилище.

— Едрить твою налево! Сплошные говна, а не дорога!

Здоровенный мужик, смахивающий на атлета боев без правил, закинул за спину оружие, прислонившись к дереву и начав соскабливать веткой с рыбацких сапог налипшие на них килограммы грязи. Делал он это, не торопясь, основательно, стараясь максимально очистить добротную обувку.

Вставший в трех шагах от него второй боец являлся полной противоположностью первого. Мелкий и худощавый он, казалось, еле-еле тащил на себе громоздкую амуницию, положенную каждому солдату в военное время. Бронежилет, разгрузка с многочисленными подсумками и увесистый автомат с не менее длинным глушителем на конце ствола выглядели для него неподъемной обузой. Худой меланхолично косился в сторону своего здоровенного напарника, не забывая при этом внимательно сканировать окружающую их местность.

Он оценивающе пригляделся к разросшемуся кустарнику, за которым темнел неглубокий лог, затем перекинул взгляд на ряд елок, в густых нижних лапах которых можно было неплохо спрятаться. Да и оружие боец держал так, чтобы в сию же секунду его применить. Опыт и хладнокровность потертого судьбой солдата сквозили в скупости и слаженности всех его движений. Можно было быть уверенным, что он в случае появления противника не даст тому ни единого шанса.

— Ты долго еще, Антей? Один хрен, по пути такая же грязюка. Снова же уляпаешься по самое не могу.

— Не мельтеши, Рыбарь! — здоровяк угрюмо покосился на камрада. — Я вот все с тебя удивляюсь. Как ты можешь ловить рыбу, будучи таким нетерпеливым?

— Я потому спиннинг и предпочитаю.

— Да что у вас тут ловиться-то на него может? Не речки, арыки какие-то!

Рыбарь зябко повел плечами и неспешно ответил:

— Не говори ерунды, беломорский. Вот будет лето, отвезу тебя на Голубельки.

— Это что за чудо эдакое? — Антей не отрывался о чистки, но название ему понравилось.

— Озера такие голубые. До них пёхом надо час от дороги добираться. Зато вода кристально чистая! Там на дне родники бьют и всегда прохладно. Эх, как вспомню — солнце жарит, мухи беснуются, березки над водой склонились. Нагреешься до каления и бултых в воду! А там холодок в глубине и прозрачность такая…

— Не береди душу, зараза! Кто же нас отпустит отсель, пока война не кончится. Да еп твою… — Антей откинул в сторону сломанную от натуги ветку. — Даже зимы нормальной у вас в Чернорусье нет! Ни мороза, ни снега.

Рыбарь и не подумал усмехаться. Видать, этот диспут проходил у них давно.

— Тебе так охота мерзнуть, Антей? Спать в сугробе?

— Да уж лучше, чем по такой мокряти ползать. Скоро с этими грязями совсем подвоз встанет. Все вишь, как кругом развезло.

— Надо — довезут.

— Вот все ты такой! Кому надо? Нам же в первую очередь!

— Это пусть у начальства голова болит. У меня свои задачи нарезаны. Вот их треба выполняти.

Антей огорчённо махнул рукой и поправил поудобней трофейный ручной пулемет. Хотя на его богатырской груди запросто поместился бы и единый ПТ.