Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

— Я был не прав, — после короткой паузы тихим голосом признал Михаил. — Поспешил. Доверился непроверенному человеку. Не проконтролировал.

— Почему твои офицеры тебе не доложили о происходящем в полку?

— Они докладывали, — еще сильнее поникнув головой ответил брат. Что ни говори, а бунт подчинённого полка — это был натуральный позор. Не был бы Михаил великим князем, его карьера в армии закончилась бы мгновенно. А может и под суд бы пошёл, во всяком случае в том, что Шварца нужно показательно судить, у меня не было ни малейшего сомнения.

— Но ты никак не отреагировал, — закончил за братом я не высказанную до конца мысль. — Ну что ж. Будем считать, что это станет для тебя в будущем хорошим уроком, который запомнится тебе, надеюсь, на долго.

Разговор у нас с братом в общем получился достаточно тяжёлый, однако в итоге мы смогли прийти к единому мнению. Что ни говори, но в этой истории, учитывая воспитание под приглядкой Воронцова, а потом шесть лет в Александровском лицее, из Михаила получился вполне вменяемый человек. Не совсем дубовый. Ну а то, что накосячил, так все ошибки совершают, тут ничего не поделаешь. Просто у великого князя и ошибки случаются соответствующие. Великие.

Бенкендорф в итоге никакого политического подтекста в случившемся так и не нашёл. Просто люди устали от того, что с ними обходятся как со скотом, и выразили свой протест. С одной стороны сложно их за это винить, а с другой — и без наказания это дело оставить тоже было просто невозможно. Во-первых, этого никто не поймёт, а во-вторых, все же давать плохой пример остальным полкам, многие из которых находятся в еще худшем положении чем гвардейские Семеновцы, точно не стоило.

25 апреля, изучив материалы короткого расследования, я приказал вывести провинившийся полк на плац и толкнул перед ними речь.

— За совершенное вами воинское преступление будет наказан полк целиком. Кто-то может думал отделаться несколькими ударами палок и переводом в другую часть, но так просто вам не соскочить. Тем более раз уж вы взбунтовались именно из-за строгости телесных наказаний, — я оглядел тысячу с лишним стоящих передо мной мужчин. То, что их не будут наказывать телесно, вызвало в рядах семеновцев небольшое оживление, что ни говори, но мало кому нравится, когда его бьют. Впрочем, дальнейшее сказанное мной им понравилось меньше. — Я лишаю вас гвардейского знамени, знаков различия и самого имени. Теперь вы первый штрафной полк. Часть будет отправлена на Кавказ под команду генерала Ермолова до тех пор, пока он не посчитает, что вы искупили свой проступок кровью. Надеюсь это произойдёт скоро, и я смогу вновь приветствовать вас как Семеновцев… Что касается вашего полкового командира, генерал-майора Шварца, возможно эта новость вас порадует, он будет отдан под суд, и я лично прослежу за тем, чтобы приговор максимально строгим.

Последняя новость, вновь вызвала оживление, густо замешанное на злорадстве, однако в целом моральное состояние бойцов было подавленным. Никогда до этого не наказывали целый полк и никогда до этого полки в русской армии не лишали гвардейского звания. Пусть даже на время.

Вообще подобное решение мне протолкнуть оказалось не так просто. Дело решала спешно собранная комиссия из меня, Михаила, Бенкендорфа, генерал-губернатора Милорадовича и командующего гвардейским корпусом генерала Васильчикова.

Генералы хотели обойтись привычными им методами: телесными наказаниями, каторгой для зачинщиков, увольнением офицеров и раскассированием полка. Я же после долгой дискуссии сумел убедить их, что вопрос тут не столько военный, сколько политический, затрагивающий основы существования строя. И соответственно, подходить к решению проблемы нужно аккуратно, дабы дать армии правильный посыл. Не уверен, что со мной все согласились, но и слишком уж ожесточённо спорить с потихоньку перебирающим на себя основные бразды правления наследником не стали.

Бунт Семеновского полка потянул за собой целую кучу последствий, как явных так и скрытых. Суд над генералом Шварцем был сделан открытым и широко освещался в прессе, что для подобных процессов уже потихоньку становилось нормой. На опального генерала в итоге повесили всех собак, сделав, по сути, его одного виновным в сложившейся ситуации. Его обвиняли в издевательстве над нижними чинами, нарушением порядка службы и пренебрежении традициями славного гвардейского полка. В итоге суд суд приговорил генерала к смертной казни, которую император милостиво заменил на пожизненную ссылку в Русскую Америку.

Понятно, что делать виновным в сложившейся ситуации только Шварца было не совсем честно. К сожалению такова была вся армейская система в России, где жизнь и здоровье нижнего чина не стоили вообще ничего. Фёдор Ефимович, можно сказать, был еще не самым худшим представителем русского генералитета, он во всяком случае был кристально честным человеком и не пытался набивать свои карманы за счет солдат. Собственно, как выяснилось потом, именно это качество заставило Аракчеева — а он все же много лет не был строевым офицером и рассматривал людей немного под иным углом — рекомендовать неудачливого генерала на должность командира Семеновцев.

С другой стороны, и жалеть его я тоже не собирался. По собранным Бенкендорфом данным, Шварц был не просто жесток а патологически жесток к своим подчинёнными. Судя по всему он натурально получал удовольствие от муштры и выписывания телесных наказаний своим солдатам, чего я, как человек воспитанный в другом времени, принять не мог совершенно.

— Присаживайтесь, Александр Христофорович. Я полагаю, что вы догадываетесь о причинах вашего вызова, — я дождался пока глава СИБ сел на стул и предложил, — может чаю или кофе. Разговор у нас будет долгим, так что готовьтесь.

— Догадываюсь, — вздохнул генерал.

Приказав лакею чай — Бенкендорф попросил кофе — с печеньем, мы вернулись к главному вопросу.

— Расскажите-ка мне, дорогой Александр Христофорович, как у нас так получилось, что в одном из двух самых старых гвардейских полков империи созрел бунт, а мы об этом ни слухом, ни духом. Не хорошо как-то получается, ситуация у Семеновцев зрела явно не первый месяц, и не допустить случившегося в итоге можно было в любой момент. Кто в этом виноват и что с этим делать?

— Не могу знать, ваше императорское высочество! — Не смотря на то, что я говорил спокойно, без крика, генерал видимо услышал в моем вопросе какие-то особые нотки. Вскочил на ноги, вытянулся в струнку и принял тот самый пресловутый «лихой и придурковатый» вид.

— Саша, ты меня сколько лет знаешь? — Чуть ли не впервые я обратился к Бенкендорфу на «ты», тут это было не очень принято. — Лет пятнадцать? Чего ты мне тут дурочку включаешь?

Глава СИБ от такой отповеди смутился и сел обратно на стул, подумал немного и произнёс.

— Не ставилась нам задача по прямой работе в войсках, — он пожал плечами. — Присматриваем за отдельными личностями, общие настроения отслеживаем и то в основном среди генералов, и в меньшей степени — гвардейских штаб-офицеров. За персонами внесёнными в особый список следим, конечно же. На плотный контроль просто людей не хватит, да и не особо любят нас военные, если уж честно говорить.

В особый список попадали уже замеченные в политической нелояльности офицеры а так же бывшие-будущие декабристы. Ну тех кого я смог вспомнить, их к сожалению оказалось не так много: Пестель, Рылеев, Трубецкой, Бестужев-Рюмин, Муравьев. Или Муравьев-Апостол. При чем если подходящий Трубецкой был один, его выискивать не пришлось, то тех же Муравьевых было как блох на собаке, кто из них мог попасть в декабристы вопрос был непростой. Вертелась еще где-то в районе мозжечка фамилия какого-то Желябова, но насчёт него я не был уверен.

— Понятно…- Задумчиво протянул я. Собственно примерно так я себе положение дел и представлял. Учитывая, что штат СИБ насчитывал меньше тысячи человек на всю империю, и на них были возложены задачи не только политической полиции, но еще и разведывательной-контрразведывательной деятельности, присмотра за иностранными гражданами и всяческими сектами, в случившемся не было ничего удивительного. — На, глянь.