Артур Дойл - Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул (сборник)
– Этот человек набросился на меня, – ответил я.
– Вы действительно набросились на него? – спросил полисмен.
Челленджер тяжело дышал и ничего не ответил.
– А ведь это с вами уже не в первый раз, – сурово заметил полицейский, качая головой. – В прошлом месяце у вас были такие же неприятности. Вы поставили этому молодому человеку синяк под глазом. Пострадавший, вы предъявляете обвинение в этой связи?
Но я уже успокоился.
– Нет, – сказал я, – не предъявляю.
– А, собственно, почему? – спросил полисмен.
– Я сам в этом виноват. Я пришел к нему в дом без приглашения. К тому же он честно предупредил меня.
Полисмен захлопнул свой блокнот.
– Вы должны прекратить такое постыдное поведение, – сказал он. – А ну-ка, расходитесь! Расходитесь! – Это относилось уже к посыльному из мясной лавки, к горничной и нескольким прохожим, успевшим собраться на месте происшествия. Полисмен тяжелой поступью двинулся вниз по улице, оттесняя эту небольшую толпу. Профессор взглянул на меня, и в глубине его глаз мелькнула веселая искорка.
– Пойдемте! – сказал он. – Мы еще не закончили.
Слова эти прозвучали несколько зловеще, но я, тем не менее, последовал за ним в дом. Слуга Остин с лицом деревянного истукана молча закрыл за нами дверь.
Глава IV
Это самое великое открытие!
Едва входная дверь за нами закрылась, как из столовой вылетела миссис Челленджер. Маленькая женщина была вне себя от возмущения. Она преградила дорогу своему мужу, словно разъяренный цыпленок бульдогу. Было очевидно, что миссис Челленджер видела, как я уходил, но не знала, что я вернулся.
– Ты настоящий зверь, Джордж! – воскликнула она. – Как можно было побить такого милого молодого человека?!
Профессор показал большим пальцем себе за спину.
– Да вот он, позади меня, жив и невредим.
Она смутилась, но не слишком.
– Простите, я вас не заметила.
– Все в порядке, мадам, уверяю вас.
– Господи, что у вас с лицом! О Джордж, ты невыносим! Каждую неделю обязательно какой-нибудь скандал. Все ненавидят тебя, ты делаешь из себя посмешище. Все, довольно. Терпение мое лопнуло.
– Не стоит перебирать грязное белье при посторонних, – проворчал он.
– Это и так уже ни для кого не секрет! – воскликнула миссис Челленджер. – Об этом знает вся наша улица, – да что там улица, весь Лондон. Остин, оставьте нас, вы нам пока не нужны. Как ты думаешь, что об этом говорят люди? Где же твое чувство собственного достоинства? А ведь ты мог бы стать профессором королевской кафедры[31] в каком-нибудь большом университете, где тысячи студентов почитали бы тебя. Где же твоя гордость, Джордж?
– А как насчет твоей гордости, дорогая?
– Ты слишком долго испытывал мое терпение. Ты превратился в заурядного скандального грубияна!
– Успокойся, Джесси.
– Неуемный свирепый хулиган!
– Ну все, довольно с меня! Отправляйся на место покаяния! – сказал Челленджер.
К моему удивлению, он наклонился, поднял жену на руки и посадил на стоявший в углу холла постамент из черного мрамора. Постамент был высотой более двух метров и такой тонкий, что миссис Челленджер с трудом удерживалась на нем. Трудно представить себе более нелепую картину, чем женщина с перекошенным от гнева лицом, восседающая подобным образом, болтая ногами и сжимаясь от страха и обиды.
– Немедленно сними меня! – завизжала она.
– Скажи «пожалуйста».
– Это свинство, Джордж! Сейчас же опусти меня!
– Пойдемте в мой кабинет, мистер Мэлоун.
– Нет, сэр, действительно!.. – начал я, глядя на бедную женщину.
– Мистер Мэлоун просит за тебя, Джесси. Скажи «пожалуйста» и сразу же окажешься внизу.
– Какой же ты негодяй! Ну, пожалуйста! Пожалуйста!
– Ты должна вести себя пристойно, дорогая. Мистер Мэлоун – представитель прессы. Завтра он напечатает все это в своей газетенке, да еще продаст лишний десяток экземпляров среди наших соседей. «Странности одной высокопоставленной особы» – на этом постаменте ты действительно можешь считаться поставленной достаточно высоко, не так ли? Далее идет подзаголовок: «Беглое знакомство с жизнью одной супружеской четы». Мистер Мэлоун ведь питается падалью и отбросами, как и вся эта братия, – porcus ex grege diaboli – свинья из дьявольского стада[32]. Я все правильно говорю, мистер Мэлоун?
– Вы действительно абсолютно невыносимы! – с жаром воскликнул я.
Челленджер расхохотался.
– Похоже, вы уже готовы вступить в коалицию, – пророкотал он, поглядывая то на жену, то на меня. Затем его тон внезапно изменился. – Простите нам эту фривольную семейную сценку, мистер Мэлоун. Я предложил вам вернуться вовсе не для того, чтобы продемонстрировать наши маленькие домашние шалости, а по гораздо более серьезному поводу. Беги, маленькая женщина, и не сердись. – Он положил свои громадные руки на плечи миссис Челленджер. – Все, что ты сказала, – чистая правда. Я был бы гораздо лучше, если бы следовал твоим советам, но это был бы уже не я. Есть масса более достойных мужчин, но Джордж Эдвард Челленджер – только один. Так что ты уж постарайся с ним поладить. – Внезапно он звонко поцеловал ее, что сбило меня с толку даже больше, чем его недавняя жестокая выходка. – А теперь, мистер Мэлоун, – продолжил профессор с большим достоинством, – будьте любезны следовать за мной.
Мы вновь вошли в ту же комнату, которую покинули столь бурно всего каких-то десять минут назад. Профессор тщательно прикрыл за нами дверь, усадил меня в кресло и сунул под нос коробку сигар.
– Это настоящие «Сан-Хуан Колорадо», – сказал он. – Легковозбудимые люди, вроде вас, весьма подвержены действию наркотиков. О Господи, ну кто же откусывает кончик! Его нужно только отрезать – сигара требует уважения! А теперь откиньтесь на спинку кресла и внимательно послушайте то, что я соблаговолю вам сообщить. Не перебивайте меня, и если у вас появятся какие-либо вопросы, приберегите их на потом. Прежде всего, что касается вашего возвращения в мой дом после такого совершенно справедливого изгнания… – Здесь он вытянул шею и вызывающе посмотрел на меня, словно приглашая возразить. – …после, как я уже сказал, вполне обоснованного изгнания. Причина этого заключается в вашем ответе этому строгому полисмену, где, как мне показалось, содержались проблески некоего доброго отношения; так или иначе, обычно это не свойственно людям вашей профессии. Признав, что вина за этот инцидент лежит на вас, вы продемонстрировали признаки определенной внутренней непредвзятости и широты взглядов, что и привлекло мое благосклонное внимание. Тот подвид человеческой расы, к которому вы имеете несчастье принадлежать, всегда находился вне моего умственного кругозора, а благодаря вашим словам вы оказались в поле моего зрения. Вы заставили посмотреть на вас серьезно. По этой причине я и попросил вас вернуться со мной, поскольку мне захотелось познакомиться с вами поближе. Если вас не затруднит, стряхивайте, пожалуйста, пепел на небольшой японский поднос, который стоит на бамбуковом столике у вашего левого локтя.
Все это Челленджер выдал на одном дыхании, словно на лекции перед студентами. Повернувшись на вращающемся кресле ко мне лицом, он сидел, надувшись, словно огромная лягушка, откинув голову немного назад и высокомерно прикрыв глаза. Неожиданно он повернулся ко мне боком, и теперь мне были видны только его спутанные волосы с выступающим из них красным ухом. Он принялся копаться в каких-то бумагах, беспорядочно разбросанных на столе, после чего снова повернулся ко мне, держа в руках записную книжку довольно потрепанного вида.
– Я хочу рассказать вам о Южной Америке, – заявил профессор. – И прошу вас, без комментариев. В первую очередь, я хочу, чтобы вы поняли: все, что я сейчас вам сообщу, запрещается предавать какой-либо огласке без моего особого разрешения. А такого разрешения, по всей видимости, я никогда не дам. Надеюсь, все понятно?
– Это очень сложно, – сказал я. – Разумеется, непредвзятое изложение…
Он снова положил записную книжку на стол.
– Тогда на этом и закончим, – сказал Челленджер. – Желаю вам всего наилучшего.
– Нет-нет! – вскричал я. – Я принимаю любые ваши условия. Насколько я понимаю, выбора у меня нет.
– Ни малейшего, – подтвердил он.
– Что ж, тогда я обещаю вам это.
– Слово чести?
– Слово чести.
Он с сомнением посмотрел на меня надменным взглядом.
– С другой стороны, что мне известно о вашей чести? – произнес он.
– Ну, знаете, сэр! – Я был просто в ярости. – Вы слишком много себе позволяете! Меня никогда еще так не оскорбляли!
Моя вспышка вызвала у Челленджера скорее любопытство, чем раздражение.
– Голова круглая, – пробормотал он. – Брахицефальный тип[33], глаза серые, волосы черные, некоторые черты негроида… Вы – кельт[34], я полагаю?
