Лариса Бортникова - Охотники. Книга 1. Погоня за жужелицей
Артур кашлянул осторожным смешком в кулак. Комично было выслушивать от восьмилетнего мальчишки, хоть и не по годам смышленого, рассуждения о коварстве прекрасного пола. К счастью, Осман смешка не заметил — Артуру не хотелось обижать маленького менялу. Тем более что тот и так выглядел огорченным.
— Его прозвали Самым Робким… Посмеивались исподтишка. Все из-за той наложницы! А Оттоманская империя — великая Османлы начала разваливаться прямо на глазах. Султан перестал быть безупречным. Ошибка за ошибкой. Неточность за неточностью. А все отчего? Оттого что, потеряв «старшую султанку» — Жужелицу, великий правитель превратился в беспомощного младенца. Ему бы сразу отказаться и от Божьей Коровки, а он не смог. И она его все больше запутывала. Говорила: «Можно так, а можно вот так, а можно еще вот сяк, и так тоже неплохо». Семь дорог — семь путей. Один лучше другого, только шесть-то из них — обманка. Ну? И как тут решить? Нет, ну можно пробовать, ошибаться, снова пробовать… Рано или поздно попадешь в яблочко. Но это сколько глупостей до этого придется натворить! Если ты просто так человек, можно и поошибаться вдоволь — кому какое дело! А если султан? Во‑о‑от! Прежде у султана была Жужелица — лучший в мире визирь! Почему лучший? Да потому что с советами дурацкими не лезет. Лежит себе помалкивает. Ждет, когда хозяин сам ее спросит, куда дальше идти, как поступить. Жужелица не подсказывает, но не врет, Жужелица просто знает, как лучше.
— То есть… — переспросил Артур, хотя, кажется, сам уже догадывался, в чем дело.
— То есть если у ее хозяина есть хоть какие-нибудь свои мысли в голове, но он точно не уверен в том, как поступить, — можно спросить у Жужелицы. Она подскажет лучшее решение из имеющихся. Лучшее! Из имеющихся! Понимаешь?
— Да. А если они оба… — Артур замялся. — Оба… Так себе.
— Как будто не слыхал раньше… Из двух зол меньшее! Это как раз про нее. Про Жужелицу. Жужелица — «старшая султанка». Она и без Божьей Коровки, сама по себе — ценная штуковина. Если ты умеешь хоть чуть-чуть шевелить мозгами — с ней не пропадешь. Но очень… очень опасный жучок. Тому, кто слаб духом, совсем неподходящий. К ней ведь привыкаешь, как к гашишу. Раз, другой, третий. Если ты слабак, то однажды начинаешь каждый свой шаг сверять с ней. Утром не знаешь, с какой ноги лучше встать: с правой или с левой. Вдруг, если с левой, поскользнешься, ударишься головой о печку — и все, зовите муллу и плакальщиц. А если с правой? Вдруг пяткой наступишь на гадюку, пробравшуюся в спальню, и все… Плакальщицы опять у двери. Страшно, очень страшно решать самому. Поэтому хватаешь Жужелицу — и ох-ха! Все как на ладони — вставай с правой ноги. Потом ты топаешь на задний двор справить нужду и по пути раздумываешь: «А почему с правой-то? И куда подойти — к забору или к сухому платану? Ну а вдруг та самая гадюка успела переползти на плоский камень у ствола?» И снова хватаешься за Жужелицу…
— А если у тебя на руках султанская пара? — спросил Артур. Не для того чтобы услышать ответ — скорее, чтобы медленно проговорить что-нибудь вслух, позволяя себе еще недолго делать вид, что не догадывается, о чем идет речь и отчего маленький меняла, сперва возбужденный и напуганный, теперь так печален.
— Тогда что? Ты еще спрашиваешь, что тогда, англичанин? Да тогда судьба, как собака… лижет носки твоих сапог и таскает поноску по первому приказу! Потому как, даже если ты семи пядей во лбу, тебе все одно не дотумкать до всего того, до чего додумается Божья Коровка. Хитрая она, хоть и затейница. А Жужелица тебя носом ткнет туда, куда нужно. Вот такие дела! Теперь, англичанин, решай сам. Была бы у тебя в кармане Жужелица, все было бы просто, но ее тут нет. Она давным-давно где-то в России. Но можешь не сомневаться, если одна «султанка» выбрала тебя, она приведет тебя к своей паре. Решай.
Осман сын Ибрагима присел на корточки и замолчал. Не то утомился, не то позволял Артуру немного поразмыслить. Артур же соображать не мог. На него вдруг нахлынул такой липкий страх, какой случается только в детстве, если в полной темноте неожиданно коснешься чего-то большого, шевелящегося, беззвучного и остывшего. И это беззвучное дыхнет тебе в лицо гнилью. Артуру захотелось выбежать скорее на солнце, подставить лицо ласковым шелковым лучам и забыть про услышанное навсегда. Брегет, лежа в нагрудном левом кармане, отсчитывал секунды, и Артуру казалось, что у него два сердца. Зачем человеку два? Зачем лишнее? Ненужное… Зачем? И зачем ему, Артуру Уинсли, такой «дар»? Жужелица и Божья Коровка. Артур представил, как два ловких жучка выгрызают из Книги судьбы, если таковая существует, одну за другой все страницы, аккуратно возят по обгрызенным краям липкими брюшками, склеивая листы в одно бесконечное полотно, а потом раскладывают перед ним — просим вас, мистер Уинсли, избранник Божьей Коровки и Жужелицы. Просим! Просим!
Ответить «да» и, оставив вещи себе, получить полную власть над реальностью. Ответить «да» и, обманув маленького менялу, передать их магистру, и пусть дальше тот решает сам. Ответить «да» и нарушить приказ.
Или же… Артура бросило в жар от простой догадки. Неужели именно так орден испытывает послушника на верность? «Что сказал бы дед? Что на это сказал бы дед? Что бы он сделал сам и что ждет он от внука… от ученика?» Артур чувствовал себя как загнанный под валун лисенок. Он отлично помнил того лисенка. И взгляд его. Не напуганный и не злой, но удивленный и беспомощный. Поблескивает глазищами из-под камня, метет хвостом туда-сюда. Тут же рядом веселый Соверен с любопытством рассматривает звереныша. И дед, легко для своего возраста спрыгнув с гнедой кобылы, подходит и говорит: «Решай быстрее, Артур. Джентльмены не затягивают с выбором».
— Я отказываюсь. — Артур не узнал собственного голоса. Таким хриплым и неуверенным он был. — Я отказываюсь от предмета Божья Коровка. И мне уже пора. Меняла, возьмите ваши деньги за обмен.
— Эй, англичанин. — Осман поднялся с корточек, но в глаза Артуру не глядел. Уставился куда-то вбок. Словно обиделся смертельно. Или, наоборот, прятал от Артура ликование. — А ты молодец. Хороший будешь Хранитель. Но все равно. Когда передумаешь и за ней вернешься, помни: константинопольский меняла всегда на месте. И ждет тебя.
— Благодарю. Вряд ли нам еще раз доведется встретиться.
Отсалютовав мальчишке сложенным зонтиком, Артур поспешил, почти побежал к выходу. Поскорее на воздух. Скорее! Еще скорее…
Увидев знакомый фаэтон и лошадку, грустно рассматривающую лоток зеленщика, до которого дотянуться ей не позволяла исключительно совесть, Артур вдруг по-настоящему обрадовался. А когда поймал себя за раздумьями — ехать в гостиницу или же воспользоваться одним из предложений Райли насчет сегодняшнего вечера, — даже засмеялся в голос. Возможность выбирать самому… и право самому ошибаться! Какое невероятное счастье! Вот так, смеясь, забрался в знакомое уже пассажирское кресло. Ткнул тихонько рукоятью зонта в плечо по обыкновению спящего старика.
— В Пера! Тамаммы?
— Тамам-тамам, бей-эфенди. Хо-о‑о! Хайди! Хайди! Чабук!
Глава вторая
«Восточный экспресс «Париж — Константинополь», середина октября 1919 года
Вагон-ресторан «Восточного экспресса» встречал посетителей ароматом запеченных устриц и едва различимым позвякиванием хрусталя в буфетах. «Трам-пам-пам-пам… жизнь продолжается — красивая, легкая жизнь», — шуршал пластинкой начищенный до ослепительного блеска граммофон. Стюарды, способные поспорить ловкостью пируэтов с дягилевскими балеринками, проворно лавировали между столиков. Когда состав, притормаживая перед спуском, вдруг вздрагивал, стюарды все одновременно замирали, пережидали секунду-другую и, словно по приказу невидимого танцмейстера, продолжали движение в беспечном ритме диксиленда.
«Трам-пам-пам-пам… жизнь продолжается. Красивая, легкая жизнь…»
Всего лишь четыре месяца назад подписан был Версальский договор, а в ноябре экспресс пустили по обычному маршруту. Словно не случилось вызванного войной пятилетнего перерыва в сообщении. Словно все шло как прежде — размеренно, предсказуемо и спокойно. Словно от голода, нищеты и революций не умирала старая Европа, время от времени утешаясь недолгими перемириями. Так смертельно больной благодарно встречает улыбки родных, хотя те уже заранее переговорили со священником, заказали гроб и поделили наследство.
Это был первый послевоенный состав, совсем небольшой — состоящий из трех пассажирских пульманов плюс ресторан. Гостиную с камином, библиотекой и ломберными столиками на этот раз решили не цеплять в целях экономии и с учетом того, что храбрецов, готовых отправиться в небезопасное путешествие, оказалось немного. Дорога от Парижа до Константинополя поздней осенью 1919 года мало подходила для развлекательных вояжей. Албанские и македонские повстанцы, румынские разбойники, турецкие бандиты и кемалисты в любой момент могли атаковать поезд, и до прибытия властей пассажирам пришлось бы заботиться о себе самим. Еще до того, как состав тронулся с Восточного вокзала, пассажиров предупредили о возможных неприятностях, рекомендовали мужчинам не расставаться с оружием, а дамам не переодеваться на ночь. Впрочем, дам в поезде было не так уж много — две эксцентричные американки преклонных годов, супруга католического миссионера, намеревающаяся из Константинополя немедленно плыть в Тунис к мужу, и ее подруга — немолодая английская леди с необыкновенно живым, проницательным взглядом серых глаз, путешествующая ради удовлетворения любопытства. Была в поезде еще одна дама — сопровождающая арабского шейха. Несмотря на то что сама она представилась его «стенографисткой и переводчицей», внешний вид и манеры дамы не оставляли сомнения в истинном роде ее занятий. Слишком фривольные и дорогие наряды от Мадлен Вионне, избыток украшений, громкий смех и легкость, с которой она принимала сомнительные мужские комплименты, позволяли однозначно отнести пассажирку к девицам определенного сорта.
