Андрей Бондаренко - Клоуны и Шекспир
– Будут, – мстительно прищурился голландец. – На ближайшие полтора месяца в моей бригаде, в соответствии с правилами компании, вводится «сухой закон». Поэтому я бы хотел провести ревизию личного багажа палубных рабочих и помощников бурильщика. Общеизвестно, что русские жить не могут без алкоголя.
– Без вопросов, мы всё понимаем, – развязывая шнуровку рюкзака, широко и добродушно улыбнулся Тиль. – Милости просим, господин бригадир! Не стесняйтесь! Пока наш нрав не искушён и юн, застенчивость – наш лучший опекун[8]…
Определённые результаты, всё же, обыск принёс – у Володьки изъяли две полулитровые банки с пивом, а в боковом кармане рюкзака Даниленко обнаружили плоскую фляжку из нержавейки (грамм, наверное, на четыреста), заполненную качественным армянским коньяком.
«Эх, мистер Ванроуд, простота голландская. Дорого же тебе этот коньячок будет стоить», – подумал Лёнька. – «Тиль тебе этого фортеля не простит. Ни в жизнь. Обязательно, так его и растак, посчитается…».
Дальше всё было просто. Подкатила парочка давешних беленьких микроавтобусов. Загрузились, вернулись в аэропорт, пересели на вертолёт, вылетели. Минут через сорок пять успешно приземлились на буровой платформе VS-413/13. Там их уже ждали десять мужиков со слегка осунувшимися физиономиями – двое русских, три венгра и пятеро датчан – сменный коллектив, жаждущий скорейшей встречи с цивилизованной Большой Землёй.
Приветствия, живой разговор, обмен шутками-прибаутками.
– Прекращаем заниматься ерундой! – скомандовал Ванроуд. – Уже через два с половиной часа нам заступать на смену. Осматриваем бытовые помещения, обживаемся, получаем спецовки и каски, переодеваемся. Времени в обрез…. За мной!
Осмотрелись, обжились, получили, переоделись. В положенное время заступили на смену.
Буровой снаряд находился на поверхности. Вован и Василич подкатили тележку с новым буровым долотом, массивные шарошки которого были оснащены техническими алмазами. Сноровисто окрутили старое долото, поменяли на новое. Тележку откатили в сторону. Прицепили старое долото к стропам. Сытым котом загудел мощный судовой кран.
– Как оно, ребятки? – подойдя, поинтересовался улыбчивый бурильщик Ганс Аарон. – Готовы, бродяги русские, к процессу спуска? Не забыли, как оно делается?
– Дело нехитрое, – скромно улыбнулся Тиль. – Хватай трубы щипцами, да успевай открывать-закрывать элеватор. Начинай, мастер, не сомневайся. Гадом буду – не подгадим…
Длинно и заливисто взвизгнула-всхлипнула лебёдка, первая труба с навинченным на неё долотом заскользила – внутри колонны обсадных труб – вниз. Процесс, как говорится, пошёл…
В положенное время смена завершилась. Стихли двигатели бурового агрегата и различных насосов – промывочных, дожимных, масляных. Вокруг установилась тишина. Только где-то над Северным морем испуганно кричали-вопили чайки, да в нижних помещениях платформы размеренно и по-деловому постукивали дизеля.
Вахтенные обязанности были сданы следующей смене.
– Следуем вниз, принимаем душ, обедаем и ложимся спать, – велел Ванроуд. – Не забывайте, что через семь часов пятьдесят две минуты нам снова предстоит выходить на работу.
– Мы вас догоним, – пообещал Тиль. – Перекурим, для начала, на свежем воздухе.
– Как будет угодно. Только, коллеги, пройдите на северную оконечность платформы. Там оборудована специальная профильная площадка. И, пожалуйста, не выбрасывайте окурки за борт…
Они стояли возле полутораметровых алюминиевых перил, неторопливо курили и задумчиво вглядывались в морские дали.
– А в роли пепельниц выступают пустые консервные банки, наспех закреплённые на прутьях перил, – хмыкнул Даниленко. – Чисто, блин, по-нашему…. Чего это, дружок толстый, с твоими глазками? Мечтательные такие, подёрнутые дымкой романтической…. Наверное, по давней устоявшейся привычке, стишки сочиняешь?
– Есть такое дело, – сознался Лёнька.
– И, пардон, как успехи?
– Сочинил.
– Тогда зачти.
– Слушай…
Море ластится – обманчиво – доверчиво.
Где-то там внизу – метрах в пятидесяти пяти от горизонтальной плиты платформы.
Сизо-фиолетовый закат. Поздний вечер.
Ерунда. Другое я помню.
Впрочем, кому она нужна, моя сраная память?
Никому.
Море. Волны. Лёгкая туманная замять…
Питер, оставшийся где-то вдали?
Перестаньте, господа.
Старая ржавая баржа – лет так сорок тому назад – засевшая на мели,
Навсегда.
Волны, несущиеся – по страшной скорости – к берегу.
Серые такие, хищные…
Чайки наглые, насмешливые.
Лишние.
Первая смена закончилась.
По идее – должен быть устать.
Пожевать норвежских котлеток
И завалиться спать…
Может, и устал.
Но спать совсем не хочется.
Мысли бродят – в голове – разные.
Как же я – ненавижу – одиночество!
Как же я не люблю – праздники…
И ещё – чисто – напоследок.
Я очень люблю – пиво.
Тут его нет – и в помине.
На все стороны света – Северное море – подмигивает криво.
Северное море. Страшная сила…
Глава четвёртая
Сиреневый туман – над нами проплывает
Перекурили, спустились в бытовой отсек, посетили душ, перекусили – по полной программе – норвежскими рыбными котлетками и прочими деликатесами, после чего завалились спать.
Их «бытовая приватная территория», выражаясь по-местному, была рассчитана на четыре усталые персоны. В данном случае – на четыре русские персоны. Усталые? В меру, мать его. В меру…
– Странно, но никаких запоров и защёлок на дверях не предусмотрено, – пожаловался хозяйственный Василич. – Даже не закрыться.
– Серьёзно? – заинтересовался Тиль.
– Гадом буду. Как ты любишь выражаться. Спокойной ночи, буровые соратники. Смерть придёт внезапно – грязной и босой…
Лёнька ощутил – на уровне природного инстинкта – некое непонятное движенье.
– Спите, спите, – долетело бормотанье знакомого голоса. – Это я так. По нужде. Спите…
Тихо и ненавязчиво зазвенел казённый будильник.
Прошелестело. Простучало. Раздался шум льющейся воды. Где-то басовито загудел электрический чайник. Раз-другой глухо хлопнул холодильник.
– Пора, однако, вставать, – сонно пробормотал Лёнька. – Пока ванную не заняли…
На норвежской буровой платформе не существовало таких глупых понятий, как: завтрак-обед-ужин. График – «четыре через восемь», та ещё штучка, сбивающая напрочь любые представления о реальном времени суток. Поэтому – просто «еда».
Да и общей столовой не существовало. Три смены, значит, три «бытовые территории». Плюсом четвёртая – для местной аристократической элиты: капитана платформы и прочих важных особ, палец о палец не ударяющих. Бывает. Типа – поганый капитализм в действии….
Еду, короче говоря, подавали прямо в «общее помещение» каждого бытового отделения.
Проснулся, позевал от души, почесался, умылся, оделся, вышел в «кают-компанию», а стол уже жрачкой заставлен. Очень, знаете ли, удобно и правильно. Высший писк, типа – крысиный. Или же шик – парижско-миланский. Мать вашу, кулинарную затейницу…
Лёнька, справив нужду и наскоро умывшись, пристроился за обеденным столом.
– Омлет из порошка сварганили, – жадно чавкая, доложил Тиль. – Суки гнусные и жадные. На всём экономят. И в вишнёвом соке ощущаются характерные химические нотки.
– Зато бекон – самый натуральный, – сообщил Василич.
– Ну, ты скажешь! Бекон…. Его подделать очень трудно. То бишь, полностью невозможно…
За соседним столом, где завтракали голландцы, тоже было шумно – смешки и шуточки практически не стихали.
– А, где наш сменный бригадир? – забеспокоился Вован. – Неужели, их благородие проспать изволили?
Тихонько скрипнула дверь каюты, где в гордом одиночестве квартировал мистер Ванроуд, после чего в помещении установилась тревожная и вязкая тишина.
Макаров обернулся и непроизвольно – от неожиданности – громко икнул.
На пороге спальни стоял сменный бригадир, облачённый в ярко-оранжевые семейные трусы. Упитанное тело Ванроуда – с головы до ног, включая и некогда рыжую шкиперскую бородку – было покрыто бело-сине-красными полосами.
– Цвета российского флага, – тихонько восхитился Василич. – Натуральная картина маслом.
– Вернее, качественной зубной пастой. То бишь, русская народная забава. Старинная и пионерская. Три тюбика ушло. Будет знать, гнида рыжая, как коньяк отбирать у честных людей, – пояснил шёпотом Тиль, после чего – уже в полный голос – невинно поинтересовался: – Это вы, господин начальник, решили поиграть в отважных североамериканских индейцев? Типа – вышли на тропу войны?
– Узнаю, чья это проделка – со света сживу, – зло скрипнув зубами, пообещал Ванроуд. – Выброшу в суровое Северное море на корм голодным акулам…
«Ну-ну, ухарь разноцветный. Выбросил один такой», – мысленно усмехнулся Лёнька. – «Кишка, блин, тонка. Да и акулы здешние воды не балуют своим вниманием, предпочитая благословенные тропические широты…».
