Валерий Залотуха - Великий поход за освобождение Индии
— Это что еще за предрассудки, Иван Васильевич? — добродушно спросил Брускин.
— А мне бабка-повитуха, когда я двенадцатым, последним из мамки выскочил, сразу про то сказала.
— Вы это помните? — Лапиньш даже приподнял голову.
— То-то и оно что помню. Да я сперва и сам не верил, а потом, как германцы меня стреляли, да не застрелили, а потом белые — и тоже никак... Вот мне и смешно стало...
— Скажите спасипо комиссару, — жестко сказал Лапиньш.
Иван кивнул.
— Вот я и говорю, конфуз бы случился...
— Новиков! — оборвал его Лапиньш. — Нато взять языка. Токо, кто стреляет. Возьмете — полутите эскатрон снова. Сможете?
— Ясное дело, смогу, — уверенно ответил Иван.
— Перите сепе кого хотите...
— Да никого мне не надо...
— Потему?
Иван улыбнулся лукаво.
— А я славой не люблю делиться.
Все, кроме Лапиньша, засмеялись. Останавливая их, Иван сказал деловито:
— Значит, как этот гад стрельнет, бейте со всех стволов, чтоб шуму больше было. Только чтоб без артиллерии, понял, Михей?..
Возвращаясь к себе, Иван встретил Наталью. Она шла по натоптанной хрупкой тропке.
— Чего не спится, замком? — весело спросил Иван.
— Не спится, — отозвалась Наталья.
— У комиссара рукавички хороши — уже не ты ль связала? — приближаясь вплотную, спросил Иван.
— Я... — тихо и смущенно ответила Наталья.
— Мне б связала. А то завтра языка пойду брать, отморожу руки — и не обнять тебя потом... — Иван прихватил Наталью за талию и притягивал к себе.
— Тебе вязала... — прошептала Наталья, не поднимая глаз.
— А ему отдала?.. Ну и ладно, не нужны они мне, это я так...
— Ты там поберегись, Иван Васильевич...
— А ты поцелуй, тогда поберегусь, — пообещал Иван, ища своим лицом ее лицо, но Наталья вывернулась и побежала к одному из домишек.
Иван удовлетворенно смотрел ей вслед.
— Эх, Наталья, нам бы только до теплых земель добраться. А то, боюсь, простужу тебя на снегу... — сказал он негромко и очень серьезно.
Иван дышал часто и сипло, как привязанный к телеге старый цыганский пес в конце долгого перехода, и был мокрым, как церковная мышь, выбравшаяся на край купели, в которую свалилась по неосторожности. Он сделал еще три шага вверх и ткнулся обессиленно лицом в снег...
Внизу, в ущелье, вытянулась медленная колонна. Иван лежал за камнем и разглядывал своих в бинокль. Ехали верхом рядом Брускин и Наталья. Он что-то говорил ей быстро, рассказывал, а она рассеянно слушала и посматривала вверх, на горы. Иван вздохнул.
Выстрел прозвучал, как всегда, неожиданно. Новик завертел головой и все же успел увидеть легкий дымок, поднимающийся из-за камня слева и ниже.
— Что, забыли, черти! — процедил Иван сквозь зубы, и тут же снизу стали часто бить винтовки, а чуть позже зататакали и пулеметы. Новик улыбнулся, подоткнул полы шинели под ремень и, придерживая шашку, побежал туда — вниз и влево.
В свисте летящих над головой пуль Иван вдруг услышал знакомый звук ввинчивающегося в воздух снаряда, упал на камни и прикрыл голову руками. Снаряд разорвался выше, Ивана присыпало каменной крошкой, а когда он приподнял голову, какой-то припоздалый камешек больно тюкнул его в макушку.
— Михей, гад, убью! — в бешенстве пообещал Иван...
Когда стрельба прекратилась, Иван приложил к глазам бинокль и скоро нашел того, кого искал. Он был совсем близко. Стрелок засыпал из рожка порох в длинный ствол старого кремневого ружья и опустил в него большую круглую пулю... Он уже выцелил кого-то внизу, но сделать выстрел не успел. Что было сил Иван перетянул его нагайкой вдоль спины и выкрикнул зло и торжествующе:
— А-а, суч-чонок!
От неожиданности и резкой боли стрелок прогнулся и перевернулся на спину. Это был мальчик со смуглой кожей и монголоидным типом лица.
— Хай ме бхарата пули! — крикнул он неожиданно для своего положения властно.
— Хай ме бхарата пули! — в очередной раз торжественно выпалил таинственный стрелок и даже топнул ногой.
Комэск Ведмеденко почесал могучий загривок и заговорил задумчиво:
— Що це таке хай, то я разумею... Пули, воны пули и е... А що це таке — мебхарата?
— Значит, думаешь, Микола, хлопчик не хохол? — спросил его усмешливо комэск Колобков.
Ведмеденко еще раз пристально и изучающе посмотрел в лицо незнакомца и, махнув рукой, подытожил:
— Та ни!..
Командиры захохотали. Не смеялись лишь Лапиньш и Новиков. Иван смотрел на пацана внимательно и удивленно.
— А между прочим, товарищ Ведмеденко не так уж и не прав, — заговорил, вставая и протирая очки, Брускин. — Все языки мира делятся на группы и подгруппы. Так вот, я специально подсчитывал, в нашем корпусе присутствуют представители всех групп и почти всех подгрупп. Этим мы, кстати, опровергаем известный библейский миф о неудачном строительстве Вавилонской башни...
— Претложения, товарищ Прускин, — прервал его Лапиньш.
— Предложение мое простое, Казис Янович. Собрать всех представителей языковых групп и подгрупп, и пусть они послушают этого туземца. Что касается меня, то, хотя я совсем не знаю идиша, могу со всей ответственностью заявить, что его язык не принадлежит ни к семитской группе языков, ни к германской. А что можете сказать вы, Казис Янович, как носитель латышского языка?
Лапиньш посмотрел на туземца.
— Кад таве вялняс гребту[7], — сказал он и отвернулся.
Длинной вереницей стоял кавалерийский интернационал: чех, венгр, эстонец, карел, финн, молдаванин, киргиз, казах, удмурт, грузин, лезгин, и, как стали говорить позже, многие-многие другие. Они поочередно подходили к юному стрелку, слушали одну и ту же фразу и мотали отрицательно головой.
Китаец Сунь слушать не стал, а, глядя в упор, стал задавать вопросы по-китайски, но вдруг стрелок резко ударил его ладонью по щеке. Сунь закрыл ладонями лицо и заплакал. Презрительно глянув на него, стрелок отвернулся.
Вновь собрались отцы командиры.
— Если опираться на платформу революционного процесса, то мы должны помиловать его и взять с собой, — говорил Брускин. — С точки зрения ортодоксального христианства, к примеру, дохристианские язычники были безгрешны, так как они не могли еще знать истинной, по мнению христиан, веры. Может быть, он стрелял в нас не как в красных, а как в белых?
— А як же стяг? — развел руками Ведмеденко. — Чи вин нэ бачив, що стяг чорвоний?
Новиков сосредоточенно молчал и все переводил взгляд с лица пацана на лицо медного бога. Они были похожи как две капли воды. И пропорции тела, и осанка, и медный бубенчик на шее.
— Взять его с собой мы не можем, — задумчиво заговорил Шведов. — Братки его в первом же бою уконтрапупят. Если сегодня ночью не придушат.
— Хай ме бхарата пули, — встревоженно напомнил о себе подросток.
— Вот тебе и пули, — вздохнул Шведов. — Дитя ведь еще... Может, оставим его здесь завтра, а сами дальше пойдем?
— Он упил тватцать тевять наших поевых товарищей, вы запыли это? — спросил свистящим шепотом Лапиньш.
Все опустили глаза.
И вдруг глухо и тяжело ухнуло что-то в глубине гор, будто шевельнулось там их великое сердце.
Ночью Иван нашел в одном из домов спящего комиссара и с силой потряс его за плечо.
— Что? — спросонок вертел головой Брускин.
— Слушай, Григорь Наумыч! — зашептал Новик. — Места себе не нахожу, крутит все в груди у меня. Нельзя того пацана казнить!
Брускин потер лицо ладонью.
— Почему?
— Почему — не знаю, а что нельзя — знаю точно!
— Казнить... нельзя... помиловать... — задумчиво проговорил комиссар.
— Тебе не казалось, Григорь Наумыч, что ты его где-то уже видел? — с горящими глазами шептал Иван.
— Да, казалось, но я подумал, что это обычное дежа-вю. А что, вам тоже?
— Знаешь, где ты его видел? Вот он! — Иван торопливо зажег спичку и поднес ее к лицу медного бога.
— Да, пожалуй, похож, — согласился Брускин.
— Да не похож, а он сам и есть! Я уж все гляделки проглядел! Он бог ихний! Понимаешь, какое дело? Я как думаю... Он всех своих прогнал, спрятал выше ли, ниже ли, хрен их знает, а сам решил нас наказать за то, что мы в его владения без спросу зашли, понимаешь?
— Версия вполне убедительная. Горные народы часто выбирают себе живых богов. Тот же тибетский далай-лама... Но разве это что-нибудь меняет?
Новиков растерялся.
— Да как же... Бог как-никак!
Брускин покачал головой.
— Какая у вас все-таки каша в голове, Иван Васильевич! В борьбе с религией наши враги не верующие, а боги, тем более если они — живые.
На рассвете перед выходом состоялась казнь. Петлю приладили на брусе, торчащем из стены храма рядом с небольшим медным колоколом.
— “По закону революционного времени за контрреволюционную деятельность гражданин Хайме Бхарата Пули приговаривается к смертной казни через повешение. Приговор осуществить немедленно”, — громко прочитал по бумажке комиссар артполка.
