В. Бирюк - Рацухизация
— Стоять.
Она замерла на полушаге, полусогнувшись. Интересно: большинство туземок уже на этой стадии знакомства начинают негромко подвывать и канючить. А эта — молчит. Типовая реакция отсутствует — может, просто дура?
— Ладони на затылок.
Реакция нормальная. В смысле — никакой. Пришлось щёлкнуть палочкой по ручке на грудке. Дернулась, глаз не поднимает, медленно отводит одну руку, потом, после паузы, с затянутым, прерывистым вздохом — вторую. И замерла. Со стороны похоже, что она руками голову от побоев закрывает.
Забавно: набрав определённый жизненный опыт, можно, наблюдая за движением, которым женщина открывает свои соски для стороннего наблюдателя, сделать далеко идущие выводы о её духовном, интеллектуальном, семейном, сексуальном… состоянии. Сцена из «Свидетеля» с Генри Фордом и Келли МасГиллис построена без слов. Только одно движение. И пауза, наполненная намерениями и ожиданиями.
«Ты — моя» сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру».
Не важно что — лишь бы срывали. Хотя мода на топлес и здесь всё опошлила.
«Сказать руками»…
— Дорогая, я узнал новую ролевую игру. Вообрази — мы глухонемые. И вот я руками, изображая карася в ходе икрометания, довожу до твоего сведения…
Но иногда интереснее, чтобы и она сама что-нибудь делала.
— Локти развести, голову выше, плечи назад, спину выпрямить.
— Ай!
Щелчок дрючком по лопаткам несколько улучшил осанку. Я за последние месяцы столько навозился со строевой со своими ребятами, что исправление стойки идёт чисто автоматом.
— Не сутулься.
— Я… Я не могу. Я… Они все… говорят — дылда. Оглобля. Насмехаются. Я привыкла… ну… чтоб пониже…
Знакомо. Далеко не всем мужчинам хватает самоуверенности смотреть на свою женщину снизу вверх. В геометрическом смысле.
Маловато среди нас, мужиков — Наполеонов духа. А уж Суворовых…
Дальше начинаются жизненные трагедии.
У моих знакомых как-то разводились родители. На суде супруг обосновал причину развода после тридцати лет семейной жизни:
— Мы ж молодыми поженились. Она тогда маленькая была. Я расти перестал, а она всё прёт и прёт. И глядит сверху… Жирафа. Да сколько ж можно! Всё, дети выросли, хватит.
«У кого что болит — тот про то и говорит» — русская народная мудрость. Но почему «болит» социально-биологическая абстракция в геометрической проекции? Хомосапиенсы, однако…
— Оглобля… Ты думаешь, кривая оглобля лучше прямой?
Загрузилась. Ага, дошло — выпрямилась. Ну вот, и грудь появилась. Хотя, конечно… Но это дело наживное. А что у нас сзади? А сзади у нас… ничего. В таких случаях прописывают нагруженные приседания с выпадами. То-то у фехтовальщиков на средневековых рисунках всегда оттопыренные попки. Наши-то думают, что это — от ориентации, а на самом деле — от боеготовности. Хотя, конечно, одно другому не противоречит.
— Ну-ка пройдись. Вон до той берёзы.
Мда, ходить не умеет. Ведь сказано же: «нога свободная от бедра»! Вот моя Трифа, когда она в коротенькой сорочечке по опочиваленке…
А вот это интересно: дошла до дерева, согнулась и уперлась. Руками — в ствол, лбом — в руки. И ноги расставила.
Вывод: продвинутый экземпляр — подавляющие большинство аборигенок знакомы только с классикой «миссионерства». А у этой — есть специфический опыт общения с особями противоположной гендерной принадлежности в походно-полевых условиях. Или — детских игр на природе.
Ножки — ничего. Стройные. И — длинные. Это позволяет сформулировать самому себе причину моего инстинктивного внимания к данной особи.
Причина, естественно, во мне самом: «человек — мера всего сущего». Человек здесь — я, и я — расту. Каждый год по 10–12 сантиметров. Мышца спину держит, хотя, временами, утомляет. Плечи так это… прилично развернулись, бицепсы… ходить ещё не мешают, но уже — не намёк на мочалку. Морда лица поширела — челюсти раздались. По зубу мудрости с каждой стороны. Очень выросли ладони. Лапки у меня — крепенькие. Регулярные тренировки для моих ножиков — дают результат. Как раз для массажа… вторичных гендерных признаков женских особей.
Ручёночки вытянулись. Для штангиста — плохо, для боксёра — хорошо. Для меня…? — Насколько мозгов хватит применить. Нос перестал картошкой в небо торчать. Такой… приличный носяра сформировался. С очертаниями. Ну и… остальное растёт. В соответствии с носом. Конечно, до Ноготка мне далеко. Вот у него… И что интересно: у него нос — так сломанным и остался.
Про свои длинные стройные ноги я уже грустил? Что мои кавалеристы на них шипят? Так тоже растут! И создают проблемы в общении с женщинами. Нет, я понимаю, что рост в постели не имеет значения. Но до постели ещё довести надо! А в здешних, «святорусских», антисанитарных условиях…
То — мокро, то — пыльно, то — грязно, то — неровно. Мухи летают, козявки скачут, скоты всякие… следят. В смысле — оставляют следы своей жизнедеятельности… И куда? По глупым селянским легендам?
— Ах-ах! А пойдёмте на сеновал! Там мя-я-гко…!
Какой дурак придумал, что для этого дела «мягко» — хорошо?! Вы на продавленной панцирной сетке давно пробовали? А на сене ещё и колко! При всяком движении участников — со всех сторон, во все щели сыпется травяная труха. Прилипает к потному телу, зудит, чешется, раздражает, отвлекает. Забивается во все дырки. Это хорошо, если просто в трахею попало: кашель процессу не сильно мешает — можно ж и вовсе не дышать! А вот если остья залипли в… или налипли на…
И ещё: я совершенно не выношу, когда соломинка глаз режет!
Так что, в деревне с этим делом… Как с курением: только в специально оборудованных для этого местах. Или вот так — на ногах. А у неё ножки длинные — вроде моих, и, ежели, к примеру, спинку ей чуть прогнуть… Чисто — рационально. В смысле — разумно. Очередная рацуха.
— Ай!
— Тпру! Стоять! Чего дергаешься? Это ж просто палец. Ага… Значит, ты не целка. И давно это у тебя?
— О-ой… пятый год уже-е-е…
— Да ты что?! Уже такая большая?! Вот, теперь можешь ойкнуть. Ох, хор-р-рошо пошло! Ну, рассказывай: и как оно у тебя первый раз было? Кстати, звать-то тебя как?
Негромко охая под ритмичный аккомпанемент шлепков голым по обнажённому, девушка представилась, и изложила неприхотливую историю своей коротенькой жизни.
Русская народная мудрость насчёт желательного порядка деторождения гласит: «Сперва — нянька, потом — лялька». Цыба была первым ребёнком в большой крестьянской семье. Роль «няньки» закрепилась за ней, едва ли не с тех пор, как она начала ходить. Матушка равномерно рожала братцев, а Цыба непрерывно их нянчила. А так же — обстирывала, обшивала и обихаживала. «Прислуга за всё». Такая непрерывная, «от зари до зари, от темна до темна», забота, естественно, воспринималась окружающими как воздух. То есть — не замечалась.
В какой-то момент братаны — двоюродные братья, заметили, что девчонка выросла, и, в ходе очередного селянского праздника, «лишили девичьей чести». Хотя Цыба в том момент ещё и девушкой не была. В силу своей подростковой соображалки, юные «гармонисты» бурно тыкали своими «отвратительными отростками» в немытом состоянии. Занесли инфекцию. Цыба чуть не умерла, месяц пролежала в жару, год мучилась болями.
После такого опыта она старательно избегала парней. Родители замуж не гнали — в доме народились близнята, с ними была куча работы. Болезную девку и не сильно звали замуж: «Сестра нужна богатая, жена нужна здоровая» — ещё одна русская народная мудрость. А через пару лет она уже была выше всех сверстников-парней в селении.
Всё — нормальная женская судьба была для неё закрыта. Сперва — «оглобля», через пару лет — «перестарок». Семейство начало ею тяготиться, пошли попрёки то съеденным куском, то ношеной тряпкой. Едва крестьян прижало с хлебом, как её послали «в кусочки». Тут она и осталась.
Дальше — ничего. «Жизнь догорала, как мотылек, присевший отдохнуть на сигарету».
— Значит, Цыба. Коза. Ну, и как ты, козочка, дальше жить думаешь?
— О-ох… Не знаю. Как господь даст. О-ох… Мне бы… о-ох… мне бы перед иконой твоей, боярич… ох… помолиться. Чтобы… о-ой… глубоко-то как… богородица заступилась да долю дала.
«Долю»… Какая у тебя может быть «доля»?! «Вечная батрачка» — вот твоя доля! Тебе её твои кузены выбрали. Когда насовали микробов своими… немытыми «достоинствами». Или Пресвятая Дева будет тебе проходимость труб восстанавливать?! Бесплодная жена никому не нужна. Здесь нет пенсионных, больничных, страховых… фондов. Нет детей — помрёшь в нищете. Разве что, какой-нибудь старик-вдовец возьмёт. В кухарки-сиделки.
«Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!».
Прекрасно понимая, что когда его — «чёрт возьмёт», тебе самой — только на паперть, подаяние просить.
