Дмитрий Щёкин - Страна городов
— Ну? Опять ордена Сутулого отряд юных потрясателей вселенной, наследников Чингачгука, Чингисхана и Тамерлана в одном флаконе, под названием «Звезда» что то натворил?
— Нет- Нет- Нет- Нет- Нет!!!!!! — пулеметом застрочила Елка. (именно так, а не Элькой, например, зовут ее все приятели из пединститута. За ершистый и откровенно вредноватый, но при всем этом — удивительно справедливый характер.) Она еще из первых моих выпускников — все помогала ставить и налаживать, и поступив в пединститут, дорогу в школу не забыла — проводит в кружке все свободное время, помогая мне. Елка у нас заводила всех мероприятий, колючая, но при всем том ранимая, девчонка с душой иголками наружу и во-внутрь, порой неудобная и себе и окружающим, но при всем этом — настоящий товарищ и верный друг, одна из тех, на ком держится и военно-исторический клуб, и театр, и еще куча всего.
— Там-там-там-там……
— Что там? К нам пришел гиппопотам? Этой нехитрой рифмой я попытался вывести девушку из явно нервно-припадочного состояния, грозящего близкой истерикой.
— Дмитрий Сергеевич, скорей побежали, там наши ребята…. Там сами увидите…. Там такое — такое….
Стоит ли говорить, что после таких слов, выпаленных как на духу, я полетел за Елкой, которая, не обращая внимания на содранные коленки, понеслась к дольмену-пещере Веры, построенной неизвестно кем в незапамятные времена. Кто говорит — две тысячи лет до нашей эры, кто — и шесть, спорят, в общем, ученые.
Эта пещера имеет интересную особенность. В дни летнего, зимнего солнцестояния, весеннего и осеннего равноденствия, можно наблюдать интересные явления в освещении пещер, образованных дольменами. Солнце неожиданно появляется в разных местах, освещая эти части, попадая туда, куда по полгода не заглядывало. В то же время изменяется и значительно температура в пещерах, прыгает давление, ну и другие интересные явления наблюдают люди испокон веков.
Сегодня — как раз 22 июня. День летнего солнцестояния. Мы, как говорилось, в школе и приурочивали наш поход к этому дню, что бы все понаблюдать. Группа с превеликим энтузиазмом таскала научные приборы, расставляя из по углам и одному приезжему физику известным точкам, проводившему замеры и записи малопонятного свойства в палатке, набитой электронным хламом неподалеку от грота. Он с утра метался от палатки до грота, а с обеда засел в палатке, у компьютера, и гипнотизировал монитор остановившимся взглядом — наверно, ожидал что оттуда вывалится по меньшей мере, Нобелевская премия. Приборы таинственно жужжали, щелкали и потрескивали, но напряжение в них было порядка пяти-двенадцати вольт постоянного тока, поэтому опасений у меня они не вызывали. Если ребята почитай, сегодня целый день паслись в пещере — всей группой, где уже и не разберешь, где мои старшие ребята, где — интернатовские, то я изредка выходил к воде, полюбоваться на природу. После слов Эльвиры, я, конечно, припустил следом за ней обратно в грот дольмена.
Ворвавшись в помещение, застал такую картину. Внутри второго помещения дольмена на стене, медленно расширяясь, разрастался огненный круг. В полном молчании у стенки сбились мои ребята, прижавшись, друг к дружке, они не могут вымолвить ни слова. Это моя-то вечно галдящая, щебечущая орава галчат! Застыв на месте, остановившимся взглядом, все как один они уставились в центр этого чертового пятна!
Если не стряхнуть с них эту сонную одурь, может случиться что-нибудь, не самого лучшего свойства. В таких случаях — лучший выход — громкая, короткая и всем понятная команда. Пока ничего особенного не произошло, лучше немедленно покинуть это место. Я ору:
— Немедленно! Все вместе! Кругом!!! Вон отсюда!!!!
Отряд не успевает выполнить мою команду — из центра круга выползает нечто наподобие воронки и втягивает всех присутствующих вовнутрь. У меня создается впечатление, что нечто, находящееся за кругом, дожидалось только меня, что бы проглотить всех разом.
Я влетаю в воронку. Пытаюсь, расставив руки, ухватиться хотя бы за стену, удержать летящих рядом ребят, что-то кричу. Мы все летим сквозь сияющий туннель. Где-то я читал, что подобными словами описывают состояние клинической смерти, пережившие это неприятное событие. Всё. Точка. Я теряю сознание.
Не знаю, сколько времени я находился вне мира сего, но очнулся я как-то сразу. Сознание сразу же пронзила мысль: «Где ребятишки? Что с ними?» и только потом: «Где я и что со мной?»
Глава 3. Эльвира
Охота пуще неволи
(пословица)— Дура голенастая! Барби бестолковая! Блонда белобрысая! Совсем ума лишилась? Куда тебя несет? Что ты о себе представляешь? Ты что на свою пятую точку вечно приключений ищешь? Восьмого приедет товарищ Степана Ильича, молодой, перспективный, а ты — ну куда ты опять намылилась с этим…. С этим….. Какой еще тебе Южный Урал? Тебе уже о семье думать надо — двадцать два, так и останешься старой девой! Ругалась маман, провожая меня в экспедицию на остров Веры, что на озере Тургояк.
Если кто еще не понял — эпитеты относятся ко мне. Это я — голенастая, бестолковая, и т. д., и т. п. Хотя последовательностью маман не обременяет себя — как «блонда» может быть «белобрысой», если это и так светлый цвет волос? Или блонда — это оценка моих умственных способностей, типа: «блондинка классическая», а «белобрысая» — именно масть? Ну да, с цветом — я согласная, хотя у меня волосы скорее пепельного цвета, а про бестолковость — я помолчала бы, мамсик еле дотянула наш педвуз, а я на красный диплом защищаться буду, вот. Степан Ильич, это — мамин благоверный, а мой отчим. Было бы неплохо, и в семье полная гармония, если бы они меня не трогали и жить не мешали — ибо я давно зарабатываю себе на жизнь переводами спецстатей по химии с немецкого и английского, и платными курсовыми, и на их шеях — не сижу. Но. У мамы с отчимом — идея фикс — выдать меня замуж. Выдать, естественно, удачно, как вышла замуж моя маман, подчепив Ильича на какой-то пати, и распрощавшись с моим родным папаней, который в это время копал чьи-то кости на Севере, на Севере Африки я имею ввиду. А вы что подумали? Ага. Все так думают — раз родного папы не наблюдается вблизи — значит бросил. Раз папы родного нет — значит, семья неблагополучная. Раз девочка из неблагополучной семьи — значит….. дальше понятно — Машенькам, Катенькам — строго запретить дружить с «неблагополучной девочкой», бог весть как затесавшейся в престижную школу — лучшую в городе. Раз девочка имеет еще нахальство не поддаваться на провокации малолетних начинающих стерв, предлагающих оторваться на дискаче, всерьез обсуждающих планы охмурения мальчиков побогаче, и прикидывающих, как лучше отдаться — до или после свадьбы, и как обставить действо сие, что бы у мальчика не было ни шагу назад, предлагающих в цветах и красках поведать, как это ее маман удалось захомутать лучшего в городе жениха — шестидесятилетнего владельца сети магазинов господина Вербицкого — значит девочка «не от мира сего», значит — бойкот и остракизм. Ах, она еще и огрызается…. Да еще «фамилие мое», для разных обзывалок больно удобное — сколько из-за этого дралась — от детсадика, до… попробуйте, обзовите — и сейчас по шее настучу! Ну и летала я белой вороной до самого выпускного, и дальше буду в гордом одиночестве, если, конечно….
Глупости, конечно. И мечты — глупые. Тут такая история получается. Я знаю, что много старшеклассниц влюбляются в своих учителей, и что это — сверхглупость. Но… до тех пор, пока это не коснулось меня лично. С этой точки зрения — я с мамой согласная. Да. Дура голенастая. Барби бестолковая. Блонда белобрысая. Совсем ума лишилась, и ничего поделать с собой не могу, и не хочу. Такие дела. Такая история, с историей и обществоведением — это предметы такие в школе, если кто еще не догадался.
В десятом классе появился у нас новый учитель истории — отставной то ли военный, то ли милиционер, тогда я не знала. Он же заменил нашу старую классную, которая вела нас с пятого класса. Странный он какой-то — было общее мнение. Однако, по общему мнению женской части класса — симпатичный, жалко что — старый, уже тридцать три, а он — пенсионер… военный. Зато — подтянутый, благородная седина на висках, мускулы, опять же. На уроках физкультуры подменял нашу преподавательницу, девчата прямо млели — показывал армейский комплекс на перекладине, ммм… Меня лично поучаствовать в обсуждении достоинств и недостатков за неучастием в жизни класса как-то забыли пригласить, но краем уха я все слышала, да. Дмитрий Сергеевич Родин. Его предметы — а он вел еще обществоведение, кроме истории, были у нашего «потока» — школа делилась в рамках веяний и экспериментов на «потоки» — для нас, «гуманитариев», были если не основными, то важными, и поневоле мы были обязаны их учить. Но одно — обязанность, а другое — заинтересованность. Учитель сумел так заинтересовать своими предметами, что к концу школы я всерьез подумывала — не пойти ли на исторический или в юристы податься, изменив с детства любимым химии и физике.
