Андрей Посняков - Секутор
– Вы были правы, ребята! – Ланиста обернулся к кимвру и галлу. – А ты, – сжимая обломок в ладони, он перевел на Рысь враз помрачневший взгляд: – ты проведешь ночь в карцере, а утром будешь подвергнут жестокой казни. Взять его!
Глава 2
Май 224 г. Ротомагус
Лето 223 г. Окрестности Августодурума
Красные ветви
Я, Лициний, ушел воспламененный
Обаяньем твоим и остроумьем.
Гай Валерий Катулл. К другу ЛициниюКак умереть? За что – теперь, похоже, дело десятое. Понятно, что оболгали, да кому нужно разбираться? Ясно, что никому. А казнить строптивого новичка в назиданье другим – почему бы и нет? Это ведь не известный гладиатор, приносящий ланисте солидный доход. Что ж – все когда-нибудь умирают… Рысь не боялся смерти, опасался другого – умереть рабом, низшим, лишенным всяких прав существом. Это было нехорошо – так умирать. Значит, нужно срочно что-то придумать. Что? Побег? Вряд ли… Из школы-то не убежишь, как когда-то с виллы, а тем более отсюда, из карцера – узкого каменного мешка, сейчас, ночью, погруженного в полную тьму. Хотя нет. Рысь присмотрелся: сквозь маленькое оконце под самой крышей виднелись звезды. Юноша приподнялся – нет, не пролезть, слишком уж узко, к тому же забрано частой решеткой. Да и руки скованы за спиной прочной железной цепью, и не лень же было будить кузнеца. О, боги – Семаргл, Световит, Велес! Помогите предстать перед вами не жалким рабом, а воином! Больше ничего и не нужно, пусть смерть, но смерть достойная, а не жалкая. Рысь знал, что строптивых рабов римляне обычно распинают на кресте, и те медленно умирают там в муках. Не очень-то хотелось такой гибели. Значит, нужно сделать так, чтоб умереть сразу. Как только утром придут за ним, броситься на самого главного – хорошо бы пришел ланиста! – сдавить цепью шею… Если повезет, можно и его прихватить с собой на поля смерти. Если повезет… И если помогут боги. Но боги – Семаргл, Световит, Велес-Ящер и прочие – нуждаются в жертве и ничего не делают просто так. Белый петух, голова кабана или свежее сердце оленя… Сжечь на жертвеннике, перед священным дубом, как делали жрецы, тогда, понятно, боги помогут, а так… Пустая затея – их о чем-то просить, ничем предварительно не умилостивив. Ну нет сейчас у Рыси ни белого петуха, ни кабаньей головы, ни сердца оленя. Зато есть собственная кровь! А боги очень любят человечинку.
Рыси вдруг вспомнились капище в священной роще, на высоком холме у Нево – озера-моря, жрецы в белых одеждах, дым жертвенных костров, и Ледука – красивая молодая дева с распущенными по плечам волосами и в венке из ромашек. Дочь старейшины Удама. Плохие времена тогда были – надо бы сеять, а шли дожди, потом наступило лето, но тепло не приходило, дули холодные ветра, дичь в лесах подалась к югу. Все запасы – а их немного уже оставалось – быстро закончились, наступил голод, жуткий и беспросветный. Умирали старики и дети, делались слабыми охотники. Рысь и сам ходил шатаясь, бледный, исхудавший до костей и кожи. Уж чем только не пытались жрецы вернуть милость богов! Любая добытая охотниками дичь, любая рыба шла в жертву – и ничего, видно, богам было мало. Тогда главный жрец Кердай, белобородый и страшный, посмотрев в небо, сказал, что боги хотят особую жертву. Главную… И все знали какую. Выбрали самую красивую деву, к тому ж не простую – дочь старейшины красавицу Ледуку, по которой сохло немало парней. Тем приятнее будет богам, чем ценнее жертва. Гордая оттого, что своей смертью сможет спасти род, Ледука вступила на плоский серый камень-жертвенник, сбросив одежды, повернулась, нагая, красивая, ясноглазая, подняла вверх тонкие руки, улыбнулась радостно… И в этот момент подручный Кердая ударил ее ножом в горло. Девушка захрипела, хлынула кровь. Старухи-жрицы, черные, словно стая ворон, подхватили обмякшее тело, положили на жертвенник, жрец наклонился и ловко вырезал из груди сердце… еще живое, бьющееся… Боги были довольны и вернули милость: уже на следующий день рассеялись облака и в голубом небе ярко засверкало солнце. В леса вернулась дичь, а в озеро – рыба. А Ледука – все о том знали – стала одной из покровительниц рода. То, что боги в особых случаях ждут человеческой жертвы – знали все, и не только в роде Доброя, но и в иных – у свионов, лопи, эстиев…
Да, боги любят кровь и не оставят без своего покровительства ее дарителя. Как бы только ее добыть, кровь… Ага! Рысь изогнулся и быстро прокусил кожу на коленке. Ага, вот и соленые капли. Набрав крови побольше, сплюнул в угол. Потом еще пару раз. Просил лишь одного – достойной смерти. Умилостивив богов таким образом, юноша улыбнулся и спокойно уснул в углу на старой соломе. Спал на редкость безмятежно и крепко – утром его едва разбудили.
– Вставай, кусок мяса! – Звероподобный Лупус пнул парня ногою. – Выспишься на том свете.
Стоявшие вокруг Лупуса воины громко захохотали. Накинулись на Рысь – огромные, как скалы, – скрутили, будто кутенка, потащили куда-то. Юноша даже опомниться не успел, как оказался в клетке, установленной на четырехколесной повозке, в которую была запряжена пара медлительных мулов. Стражники уселись сзади, и, оглянувшись на них, возница махнул кнутом. Загремев цепью, Рысь устроился поудобнее. Он уже ничего не боялся, ведь боги – Семаргл, Световит, Велес-Ящер – должны были обязательно помочь, получив достойную жертву.
Поскрипывая плохо смазанными осями, повозка неспешно катила по узкой улочке, мощенной круглыми камнями, по обеим сторонам тянулись длинные глухие ограды, за которыми виднелись сады и высокие здания. Вот на миг блеснула синим река, широкая и привольная. Рысь уже знал: она называлась Секвона, по имени одного из племен галлов. Пустые на окраинах, улицы постепенно заполнялись народом – мастеровыми, крестьянами, зеваками. Вездесущие мальчишки вдруг окружили повозку, с любопытством посматривая на Рысь. Юноша подмигнул им, а один из воинов, лениво спрыгнув с телеги, прогнал ребятню пинками. Свернув за угол, повозка загрохотала по длинной и широкой улице, с обеих сторон уставленной статуями и устремленными в небо колоннадами. Выехали на площадь, полную народа, ошивавшегося у торговых рядов. Остро запахло рыбой, дичью, еще неизвестно чем.
– Эй, Фрагум, кого везешь? – какой-то рыжебородый мужик в штанах из козьей шкуры – браках и в оленьей шапке приветственно помахал рукой воинам.
Тот, что разгонял ребят, презрительно отвернулся, сделав вид, будто не слышит. Ну, еще бы, кому ж охота якшаться с такой деревенщиной? Рыжебородый побежал было к повозке, да на полпути остановился, махнув рукой, – внимание его, как и многих прочих, привлек петушиный бой. Возница тоже обернулся, да и стражники – видимо, им тоже хотелось посмотреть на драчливых петухов, да, что поделаешь, приходилось исполнять службу. Миновав площадь, повозка немного проехала по широкой улице, а затем повернула налево. Снова потянулись бесконечные ограды, скрывавшие окруженные садами дома. На оградах синели крупные надписи, около одной из которых повозка и остановилась, прямо напротив ворот.
Рысь повернул голову, прочитал, шевеля губами, сначала ту, что сверху: «В нептуналии в театре будет показана комедия Аристофана „Птицы“. Устроитель – Д. Памфилий Руф».
Потом ниже: «В майские ноны – цирк-зверинец из Массилии. Устроитель гастролей – Д. Памфилий Руф».
Еще ниже: «В августе, в честь праздника урожая, – гладиаторские бои. Пара на пару и группами. Знаменитейшие бойцы – Марцелл Тевтонский Пес, Черный Юбба, Арист Фракиец. Организатор игр – всадник Деций Памфилий Руф».
А уж совсем низко, чуть даже наискосок, было приписано красным: «Памфилий Руф – вор».
Надпись эту, вооружившись тряпками и песком, деловито соскребали двое тощих рабов-мальчишек с одинаковыми ошейниками.
– Эй, парни, – обратился к ним сопровождавший Рысь страж, не Фрагум, а другой, поосанистей, поделовитей. – А ну, скажите хозяину, что мы уже здесь.
Один из юных рабов поклонился и, положив тряпку на мостовую, скрылся во дворе. Стражники сошли с повозки и прохаживались вокруг, разминая ноги. Рысь сидел в своей клетке, силясь понять: куда же его привезли? Или – еще не довезли? Где ж его будут казнить? Или ланиста передумал и хочет продать его этому всаднику Д. Памфилию? Вору, хм… От нечего делать юноша еще раз перечитал объявления. Спасибо Астинию, вилику, – научил читать, готовил Рысь на должность номенклатора, в обязанности которого входит знать всех знакомых хозяина и шептать ему на ухо в случае приемов ну и еще кое-что подобное. Юноша усмехнулся, вспомнив виллу. Ух, до чего же неотесан он тогда был! В тот день – да, почти год назад, в июне, – так же ярко светило солнце, и небо было радостно голубым, и редкие облака – чистые и белые – медленно плыли к морю.
Редкие – чистые и белые – облака медленно плыли к морю. Рысь – исхудавший, заросший – с тоской смотрел на них, стоя в толпе других рабов на невольничьем рынке в славном городе Августодуруме, что на побережье. День выдался хорошим – не жарким, но солнечным, и почти все жители города после полудня выбрались прогуляться на площадь – себя показать, людей посмотреть, а заодно и приобрести какую-нибудь полезную в хозяйстве вещь, вроде крепкого или знающего раба. А может, недорогую безделушку супруге, как поступил какой-то важный толстяк, купивший сразу двух кудрявых мальчиков лет семи-восьми. Дети радовались: толстяк вовсе не казался им страшным, да и денек был что надо, и вокруг солнце, а не темный вонючий трюм. Много живого товара погибло при перевозке – умерших выбрасывали в море, на корм рыбам. А вот ребята выжили, да и Рысь чувствовал себя неплохо, только немного мутило – еще бы, после таких-то волн! Уж на что суровые волнищи на Нево-озере, а этим в подметки не годятся. Корабль трещал, едва не разваливаясь, и все дружно молили богов, которые наконец смилостивились, утихомирив ветер. От Белгики, где Рысь оказался сразу после колонии Агриппина, до устья неширокой реки, где их высадили с судна, в общем-то не так и далеко плыть, только уж больно муторно. Морская качка – ее ведь не всякий выдержит, особенно без привычки, да с голодухи, да в темном трюме, до крайности душном, пропахшем дерьмом и рыбой. Вот и мерли пленники, принося невольный ущерб состоянию почтенного негоцианта Фидия Каллидуса, торговца рабами. Впрочем, работорговец хитрил, когда говорил, что почти разорился. Больших захватнических войн Империя давно не вела, цены на рабов поднялись – чего плакаться-то? Да и покупателей в Августодуруме хватало – рабы всем нужны, у кого есть деньги, конечно. Кому на виллу, кому слугой в доме, а кому и просто так, для престижа – смотрите, мол, все: у меня два грамотных фракийца-чтеца, плюс три красивые танцовщицы, да еще и ученый грек-педагог – все моя собственность, завидуйте мне, люди!
