Андрей Величко - Кандидатский минимум
— То есть в академии тебе ничего не сказали?
Не дожидаясь ответа, царь встал, подошел к стене, из которой торчали рычажки наподобие тех, что в приемной, перекинул ближний к двери вниз и дернул за шнурок. Раздался звонок, но не мелодично-переливчатый, а резкий и однотонный.
— Что не знал, это плохо, — продолжил император садясь. — И то, что ты самовольно дворянином назвался, не подумав, насколько это легко проверить, тоже нехорошо. Но мы сейчас обе эти конфузии исправим, причем начнем со второй. На, держи.
Ломоносов взял бумагу и с удивлением, переходящим в обалдение, увидел, что это указ о возведении его в дворянское достоинство.
— Сам понимаешь, это аванс, его еще отработать придется. Слово такое тебе известно?
Михайло ограничился кивком, потому как горло свело, и слова из него никак не лезли.
Император снова встал, придержав попытавшегося тоже вскочить гостя.
— Значит, ты со своим товарищем будешь сопровождать меня в город Санкт-Петербург, куда мы отправимся послезавтра. В академии тебе, пожалуй, больше не учиться, но ты о том не расстраивайся, другие учителя найдутся. Сейчас сходишь туда за вещами, жить до отъезда будешь здесь.
Тут дверь отворилась, и в кабинет зашел мужик весьма внушительного вида. Ломоносов, в общем-то любивший иногда подраться, сразу понял, что против такого в случае чего ему вообще не светит — дух вышибет одним ударом. Царь же шагнул навстречу вошедшему, ласково с ним поздоровался и молвил:
— Ох, Федя, меня тут опять расстроили. Я, можно сказать, старался, писал указ, а на него взяли да наплевали. Вот и приходится тебя беспокоить.
— Сделаем, государь, — чуть наклонил голову здоровяк. Нормального поклона у него не получилась, ибо шеи, считай, вовсе не было — голова росла прямо из туловища. — Учить-то как — со всей силы али с бережением?
— Аккуратно, и в процессе, пожалуйста, не забывай, что тебе Пряхин говорил о любви к ближнему. В общем, чтобы человек потом смог на своих ногах уйти. Студент сейчас покажет, кто так странно выполняет мои указы. Михаил Васильевич, проводи Федора до академии и покажи, где там у вас сидит ректор. Пока Федя будет с ним беседовать, собери вещички, а потом оба возвращайтесь сюда, как раз и обед подоспеет.
Ломоносов подвел Федора к дверям ректорских покоев и отошел в сторонку — ему было интересно, что последует дальше. Долго ждать не пришлось — за полуоткрытой дверью раздался возмущенный возглас "куда прешь, обра…", вдруг резко прервавшийся, вслед за чем из дверей с грохотом вылетел какой-то дьячок и, проелозив на спине до противоположной стены, там и остался, не делая попыток подняться. А из-за двери послышался уже голос ректора:
— Ты кто такой есть, невежа?!
— Царский особоуполномоченный, — гордо ответил Федор. Еще бы, он, почитай, две недели ломал язык, пока научился выговаривать это мудреное слово! Но теперь оно выходит без запинок. Что там велел сказать ему царь перед вразумлением? Кажется, так:
— Ты пошто, архимандрит, на императорские указы хрен кладешь? Его величество оным весьма огорчиться изволили. Получи, злыдень! — это Федор добавил уже от себя.
После чего раздался звук удара, за ним еще один. Потом что-то шлепнулось и заверещало. Покачав головой, Ломоносов аккуратно прикрыл дверь и отправился в свою келью за вещами, коих было совсем немного.
На сборы ушло несколько минут, после чего Михайло снова поднялся к ректорскому кабинету. У дверей переминался с ноги на ногу Федор, причем вид у него был какой-то смущенный. Дьячок по-прежнему валялся у стенки, но вполне живой, судя по его негромким подвываниям "ох, да что же это деется, ведь совсем меня убили".
— Это самое, паря, — неуверенно обратился к Ломоносову особоуполномоченный, — сделай милость, глянь, что там с твоим начальником. Хватит ему али еще добавить? А то больно уж он ругается как-то не по-церковному.
Михайло заглянул в кабинет. Ректор стоял на четвереньках, тщетно пытаясь подняться, и матерился сквозь зубы. Ясное дело, поплыл после хорошего удара, с Михайлой такое тоже бывало. Но ежели этот ему еще добавит, то как бы не преставился архимандрит, подумал теперь уже бывший студент и решительно сказал:
— Хватит с него, пошли, мы уже долго здесь возимся, а во дворце нас сам государь ждет.
Ломоносов думал, что его отправят обедать с дворней, отчего был весьма удивлен, когда уже знакомый мажордом провел "господина ученика академии" к царскому кабинету, а из него — в следующую комнату, где за накрытым столом сидел император.
— Проходи, Михаил Васильевич, садись. Кушанья выбирай по своему вкусу, мне столько все равно не съесть. И расскажи вкратце, чему ты успел выучиться. Не только за полгода в академии, но и вообще.
— Языкам церковному, латинскому и греческому, арифметике и правописанию.
— Арифметике, говоришь? Тогда скажи мне, сколько получится, если число двадцать пять умножить само на себя.
— Шестьсот двадцать пять, государь, — недоумевая, ответил Михайло.
— Правильно. Тогда, пожалуй, относительно прочих предметов я тебя спрашивать не стану, и так все понятно.
Вообще-то император говорил правду, но не всю. Он действительно не сомневался в знаниях будущего великого русского ученого. Но имелась и еще причина — Новицкому просто не хотелось позориться. Поэтому, отдав должное осетровой ухе, царь продолжил:
— А вот что такое флогистон, ты знаешь?
— Нет, ваше величество, — покраснел смущенный своей необразованностью Ломоносов. — Даже слова такого не слышал ни разу в жизни.
— Так это и замечательно!
Император был явно доволен.
— В общем, есть такая наука — химия. Она занимается взаимодействием и превращениями веществ. Так вот, именно ее тебе и придется изучать. Сначала под моим руководством, а потом и самому, потому как эту науку мало кто в мире знает. Про атомы ты слышал?
— Да, государь, греческий философ Демокрит говорил, что это мельчайшие частицы, из коих состоит все сущее.
— Ну, тогда тебе будет совсем просто. Итак, не древний грек, а один наш весьма ученый современник утверждает, что атом подобен Солнечной системе, только очень маленькой. В каждом есть свое подобие Солнца, именуемое ядром, а вокруг него вертятся планеты-электроны.
Новицкий говорил уверенно, потому что кандидат на того самого ученого современника у него был. В конце концов, если Шенда Кристодемус уже, можно сказать, стал основателем бактериологии, то что помешает ему родить еще и теорию строения атома? Вот только, мол, учить он никого не хочет, это у него что-то вроде обета. Еле-еле удалось убедить поделиться знаниями с императором, но более он никого просвещать категорически не согласен.
Глава 4
Путешествие в северную столицу заняло те же двенадцать дней, что и в прошлом году, но организовано было несколько иначе. Ехали быстрее, но зато сделали две основательных остановки — в Твери и в Новгороде. Миних убедил царя, что теперь, когда он начал править самодержавно, следует явить обществу милость созерцания своей царственной особы, а самым достойным — даже общения с ней. Ну и прилюдно наказать, ежели кто из должностных лиц совсем потерял меру в воровстве, это тоже пойдет на пользу. Потому как любому чиновнику для наилучшего исполнения своих обязанностей время от времени необходима хорошая встряска в виде приезда высокого начальства. И чем оное начальство окажется выше, тем сильнее будет трясти местные власти, без чего они зарастают дурным салом и вообще перестают ловить мышей. Новицкий был с этим в общем-то согласен, но, кроме озвученных Минихом, у императора были и свои соображения по поводу общения с подданными. И, наконец, он хотел присмотреться на местах, с чего начинать губернскую реформу наподобие екатерининской, потому как существующая система казалась молодому царю слишком сложной, а та, что ввела вместо нее Екатерина Вторая, вроде бы доказала свою эффективность.
Сейчас в России губерний было совсем немного — всего девять. Они делились на провинции, которые и являлись основными территориальными образованиями. Например, Тверская провинция входила в состав Новгородской губернии, но всей полнотой власти в ней обладал воевода. Кстати, Сергей очень удивился, узнав, что такая должность, оказывается, до сих пор существует. Видимо, просто забыли переименовать, решил царь.
Царская кавалькада пересекла понтонный мост через Волгу в восьмом часу вечера и двинулась к резиденции того самого воеводы, где ее уже ждал ужин. Торжественная же встреча была намечена на следующий день. Впрочем, и сейчас прием явно не страдает излишней камерностью, прикинул Сергей. Проще говоря, народу на этот ужин набежало довольно много.
Воевода Карпович с супругой, довольно красивой дамой неопределенного возраста, и двумя дочерьми. Эти мало того что не отличались никакой особой красотой, так еще и не были похожи не только на отца, но даже на мать. Поначалу девы стеснялись почти до обморока, но сопровождавшая царя Елизавета отнеслась к ним милостиво и помогла хоть как-то освоиться. Наверное, потому, что сразу оценила их внешние данные и сделала вывод — никакой конкуренции ей эти юные коровы составить не смогут.
