Алексей Лукьянов - Цунами. Книга 2. Узел Милгрэма
Впрочем, ругались мы не из-за шпиона.
Просто я попытался издалека внушить Егору мысль немного изменить схему установки, фигурально выражаясь — пару контактов перепаять. Дел, в общем, на полчаса, а мощность установки увеличится в разы.
— Отставить, — сказал Егор. — Сначала проведём эксперимент так, как запланировали, а потом переключай, что хочешь. Но сначала я просчитаю…
— Да я просчитал всё, — перебил я. — Всё будет как в аптеке, должен получиться стабильный канал, только с наименьшими энергозатратами, и безопаснее, чем прошлый раз. Я даже свой КПК не пожалею, чтобы запулить…
— Никаких «запулить», — сказал Егор. — Всё будет по плану. Ты в прошлый раз тоже запулил, подстанция сгорела.
— Так там и напряга другая была, ты чего! Даглас же сам сказал, что это не моя вина.
— А чья? Шпиона твоего? Если бы ты меня слушал, мы бы чуть позже всё сделали, как ты придумал, и никто бы не пострадал.
— Если бы я тебя слушал, нам бы полтора миллиона на эксперимент не отстегнули! Вспомни, если бы я там всю схему не перепаял, нас бы до сих пор по всему полигону собирали.
— Это случайность была, и не факт, что благодаря тебе мы все не погибли. Наоборот — если бы не влез в установку, может, всё нормально бы прошло. Ты же сам потом признался, что едва штаны не испачкал…
Ну, у меня в любом бы случае не получилось — сфинктеры у нас контролирует Егор, и держит это дело на таком контроле, что приходится толкать его, чтобы он вывел нас в туалет.
Я ещё не говорил, что мы ишио-омфалопаги?
Самый распространённый вид сиамских близнецов: две ноги, два туловища. Репродуктивная и выделительная системы — общие, остальное поврозь. То есть с головы по пояс примерно — мы свои собственные, а ниже — общие, и с этим приходится мириться. Хотя с каждым днём мириться хочется всё меньше. Жаль, что операции по разделению таких уродов, как мы, не делают, давно бы уже разбежались. С девчонками не познакомиться даже, не то, чтобы семью завести. И дело не в том даже, что девчонки нас боятся — на самом деле они не против романтических приключений, но мы с Егором друг друга стесняемся.
Словом, недовольство друг другом, невозможностью решить нашу маленькую проблему, неустроенность личной жизни и всё такое — это та пороховая бочка, на которой нам приходится сидеть. И порох иногда взрывается. Любая научная конференция, любая вечеринка с нашим участием непременно заканчивается скандалом. Сначала мы спорим, потом договариваемся не мутить воду, а потом, когда всё вроде успокаивается, находится какая-нибудь мелочь, которая раздражает меня или Егора, и мы срываемся. Сначала просто ругань, потом мордобой, потом крушение всего подряд.
Нам несколько раз намекали уже, что неплохо бы сходить на курсы по управлению гневом, но то ли мы такие неподдающиеся, то ли курсы были так себе. Мы поломали там всю мебель, обозвали всех нехорошими словами (ну, ладно, ладно, обозвал я, а Егор только горланил, что в жизни больше в этот дурдом не придёт), и несколько дней провели на общественных работах. На какое-то время это нас успокоило, но проблема так и осталась не устранённой.
Вот эта не устранённая проблема и поглотила нас с самого раннего утра. Вечером мы вопрос внешнего контура отложили до утра, но утром Егор не упомянул о ней ни полусловом, видимо, рассчитывал, что я забуду. А я не забыл, и решил, что если уж мой братец молчит, то я распоряжусь обо всём в лабе, а с Дагласом как-нибудь договорюсь, и вместе мы уже уломаем Егора.
Но когда мы уже спускались к такси, чтобы ехать в «Мариотт», на завтрак в обществе Андрея Гумилёва… знакомая фамилия, не то писатель такой, не общественный деятель был… я сказал:
— Ну, хватит дуться. Давай заскочим на десять минут в лабу, я тебе всё объясню!
— Мы опоздаем.
— Никуда мы не опоздаем: до отеля десять минут на автобусе из лабы. Всё равно за два часа до встречи вышли. Мы только туда — и сразу обратно.
При нашем взрывном характере на компромиссы между собой мы идём слишком легко. На самом же деле это не компромисс, а дешёвая нашлёпка. Думаю, это потому, что мы хотим усыпить бдительность друг друга. Рано или поздно все эти компромиссы заканчиваются побоищем, но мы продолжаем себя обманывать, что таким образом пытаемся найти общий язык.
Егор согласился. Видимо, полагая, что в лабе откажется принимать мою точку зрения. Но меня не проведёшь, в конце концов, интуиция — это моя суперсила, а не его. Суперсила Егора — в последовательности выполняемых операций. Я решил, что всё равно сделаю по-своему, и будь что будет (хотя я был уверен, что получится как надо).
ЛевыйА я подумал — хрен ты у меня замкнёшь.
Конечно, озарения Юсины были всегда весьма кстати. Мы с ним были как Моцарт и Сальери: я ломал голову, как нам добиться эффекта туннеля хотя бы на долю секунды, а Юся, пользуясь только наитием, тыкая буквально пальцем в небо, получал результат, превышавший самые смелые мои выкладки. Я думал, что унаследую дедушкин инженерный талант, а оказалось, что всё досталось Юсе. Мне же достались таланты моей биологической матери, проживающей ныне в государстве Израиль — теория. Не могу сказать, что разочарован: если проблему не удаётся решить с наскока, Юся сдувается, как воздушный шарик, и тогда приходится пахать мне.
Сопоставлять данные в поисках закономерностей или флуктуаций — мой конёк. Только приходится носить наушники, потому что Юся производит слишком много шума. Тишины хочется неимоверно, вся моя работа проходит по ночам, пока Юся спит. Мы оба жаворонки, но из-за кручёности Юси мне приходится вести образ жизни совы. Поэтому днём, как правило, я безвольная развалина, которая клюёт носом. Характер от этого портится необычайно: дня не проходит, чтобы мы с Юсей не ругались. Я очень ценю его инсайды, но можно же и меня понять: озарило тебя, так подожди немного, наступит время и для твоих проверок… Юся не ждёт. Юся пятнадцать лет был в окукленном состоянии, и пяти лет бодрствования для него слишком мало, чтобы успокоиться. Но ещё десять лет терпеть эти взрывы темперамента и счастливых возгласов внезапного понимания — увольте.
Лаборатория соединяется с главным корпусом Центра прикладных исследований «Лайтиер Инкорпорейтед» длинной застеклённой галереей, вдоль которого протянуто несколько траволаторов, потому что длина галереи — больше двухсот метров. Это сделано на тот случай, если в лабе что-то пойдёт не так. Калифорнийский филиал корпорации «Световой год» (я предпочитаю русское название) расположен в пригороде Сан-Франциско. Это очень удобно — мы одновременно и под крылом компании, и на расстоянии от неё, потому что головной офис расположен в Лос-Анджелесе, а тамошним боссам лениво кататься во Фриско, так что у нас здесь относительная вольница. Наш руководитель, Даглас Дарк (Юся тут же окрестил его Дональдом, но сам так никогда не называл, в отличие от всех остальных), стоял за нас стеной, и мы, ограждённые от всяких глупостей, делали своё дело.
Проект «Порт» был американским вариантом международных исследований в области — только не смейтесь — телепортации. В Израиле, в Великобритании, в Индии, Китае и России теоретические обоснования нуль-транспортировки начались одновременно, кто-то продвинулся дальше, кто-то вообще не продвинулся, но большинство склонялось к мысли, что подобные технологии будут доступны нам ещё очень нескоро.
А между тем пространственно-временные приключения вещества будоражили умы учёных и писателей. Каких только безумных идей не выдвигали лучшие умы человечества, но пока что все склонялись к мысли, что энергии для мгновенной трансляции в континууме вещества массой в один грамм, будет требоваться в разы больше, чем до сих пор вырабатывала вся земная энергетика, включая паровые машины.
До сих пор все опыты по телепортации сводились к копированию атомов вещества и воспроизведению их в другом месте. Но для переноса макротел этот способ не подходил. Я предложил не уходить далеко от старика Эйнштейна и использовать для транспортировки материальных объектов «червоточины» в пространстве-времени, нечто среднее между чёрной дырой и фантастическими «звёздными вратами».
В чёрной дыре время и пространство меняются местами. Если создать квази-чёрную дыру, которая не будет втягивать в себя окружающую материю, а лишь вывернет кусок континуума шиворот навыворот, получится своеобразная мембрана, через которую можно попасть из одного места в другое.
Когда я впервые выдвинул эту мысль, Юся завыл.
— Гад! Сволочь! — причитал он, радостно кусая кулак, отчего у него получалось «гаф-фолофь». — С языка сорвал! Я ведь тоже об этом думал!
Эта мысль и стала нашим дипломным проектом. Я в ту пору очень перенапрягся, возводя под нашей безумной теорией теоретическую базу, и фактически диплом защищал Юся. Нас едва не распяли за дерзость, но опровергнуть мои выкладки значило углубляться в суть проблемы, а этого профессуре нашего университета не хотелось, поэтому нам выдали диплом и вышвырнули за ворота. Где нас и подобрал Даглас, присутствовавший на защите. Он и камня на камне не оставил от моих построений и предложил изучать проблему уже в Центре.
