Александр Логачев - Разрубленное небо
Товарищи верные в спутники найдутся. Скажем, нет ни малейших сомнений, что за ним в дальнюю дорогу последуют все яма-буси клана Такамори во главе с последним, потому как им здесь без него придется несладко. Какое там несладко! Перебьют их в два счета или загонят в леса и будут травить, как травят тигров-людоедов — всем миром. Уж лучше полные неизвестности дальние края. Правда, их всего-то раз-два и обчелся, но это неважно, зато каждый стоит дюжины.
И еще с ним отправятся те самураи, которых он приблизил к себе за четыре месяца. Из которых сколотил своего рода преторианскую гвардию, то есть поступил, как и положено поступать новому властелину — окружил себя людьми, всем тебе обязанными, поднятыми тобой из грязи в князи, что в нашем случае означает поднятыми до положения самураев даймё с ежегодным доходом в сто пятьдесят коку риса (весьма недурным по здешним меркам). Эти самураи разве что не молятся на своего господина и последуют за ним куда угодно, если господин скажет «надо». Их вассальная преданность порой поражала Артема. Не приходилось сомневаться, что они ринутся даже на стократно превосходящего противника, если он покажет на него пальцем и скажет «вперед». Ринутся без всяких колебаний и страха за свою шкуру. Разве что супротив императора не пойдут, микадо для любого японца священен. «Обреченные на верность» — это определение самураев он вычитал еще в прежней своей жизни. Точное определение, ничего не скажешь…
Словом, есть с кем отправиться в дальние края. Выйдет великолепное путешествие с абсолютно непредсказуемым исходом, и уж точно оно излечит бывшего циркового гимнаста от тоски-печали…
Вот такие странные мысли одолевали Артема во время острых приступов хандры. Конечно, всерьез он никуда не собирался отправляться, тем паче за тридевять земель. Просто грызло что-то изнутри, непонятное и необъяснимое. Какой-то червь сомнения и беспокойства. Позывы бежать к чему-то или от чего-то, чтобы заглушить тоску. Может быть, подобные белоэмигрантские страдания есть неизбежная участь любого русского человека на чужбине?
«Следует признать — вовремя приехали Ацухимэ и Хидейоши», — подумал Артем, заканчивая переодеваться в парадное кимоно…
Он повязал пояс-оби, засунул за него оба меча, одним из которых был «Свет восемнадцати лун». Заканчивая с туалетом, собрал волосы на затылке в пучок, закрепил специальными деревянными заколками. «Ацухимэ, поди, не сразу и признает».
За четыре месяца его внешность изменилась. Он отрастил длинные волосы и теперь носил (а куда деваться!) самурайскую прическу сакаяки, то есть выбривал волосы у лба полумесяцем. И еще его лицо теперь украшали щеточка усов и небольшая бородка, которая чуть позже и чуть в других краях будет зваться эспаньолкой. («А спроси, зачем я ее отрастил, пожалуй, и не отвечу. Вот взбрело в голову, и отрастил».) Каждое утро брадобрей Дандзюро подбривал ему лоб и подравнивал растительность на лице — господин даймё должен выглядеть безупречно.
Сперва, правда, Артем хотел побриться наголо, чтобы не смущать японцев русым цветом волос. Но его отговорил Такамори. «Ты же известен как человеческое воплощение Белого Дракона. Твои светлые волосы все время напоминают об этом тем, кто вдруг станет забывать». Поразмыслив, Артем признал доводы Такамори разумными.
Ко всему прочему за эти четыре месяца Артем основательно загорел, поскольку много времени проводил на улице, на ветру и на скаку. Его кожа утратила бледно-городской цвет, с каким он явился в Страну восходящего солнца, и покрылась ровным коричневым загаром.
«И вот уж кто точно меня бы не узнал, так это цирковые, — иногда думал он, когда смотрел на свое отражение в воде или в зеркале из отполированного металла. — Явись я им таким чудом, бросились бы наутек с криками „Шайтан! Шайтан!“».
— Ну все, — сказал Артем, отодвинул решетчатую бумажную перегородку и вышел в коридор.
Брат и сестра дожидались его в комнате для приема гостей. Эту комнату Артем устроил на втором этаже рядом с залом для занятий кэмпо. Окна комнаты выходили на небольшой сад с сакурами, с живописно обложенным камнями родником, с бамбуковым желобом, по которому ключевая вода стекала в небольшой пруд.
Когда он вошел, гости поднялись с циновок. В отличие от Артема, оба Кумазава за четыре месяца внешне нисколько не переменились. Сестра была столь же хороша собой, а Хидейоши… Ну а что Хидейоши? Все такой же Хидейоши — в лице, осанке, в каждом жесте виден конфуцианский благородный муж. (Правда, Конфуция Артем ни там, ни здесь не читал, однако здесь умные люди достаточно, как он считал, толково и квалифицировано растолковали ему, что к чему в этом конфуцианстве и что имел в виду китайский мыслитель под сочетанием слов «благородный муж». Касаемо последнего — Кумазава Хидейоши, как вывел для себя Артем, полностью бы устроил старину Конфуция.)
Почему-то Артем полагал, что, едва он увидит Ацухимэ, у него пойдет кругом голова, как, бывало, кружилась она у него и раньше от близости прекрасной японки, когда вдвоем они странствовали по провинции. Однако никакого головокружения не случилось. И сердце не сорвалось с цепи и не пустилось в бешеный перепляс. Кто его поймет, это сердце… Хотя, конечно, вновь видеть Ацухимэ ему было чертовски приятно.
Сперва низко поклонились гости, прижав кулаки к бедрам. Они не распрямлялись, дожидаясь ответного поклона хозяина, тем самым выказывая уважение хозяину дома и влиятельному господину.
Артем склонился в поклоне чуть менее глубоком, чем у гостей. И дело тут не в меньшем уважении, а в церемониальных тонкостях. Ведь это не он зазывал к себе в гости, это к нему пожаловали незваные визитеры. Поэтому более глубокий гостевой поклон — как бы извинение за то, что потревожили, может быть, даже оторвали хозяина от каких-нибудь важных дел.
Что-что, а науку поклонов за эти месяцы Артем освоил почти в совершенстве. Без нее тут никуда.
— Сядем, — Артем показал на столик.
На застеленный тонкой бумагой стол расторопными слугами уже были выставлены холодный чай и рисовое печенье. Едва все опустились на колени, как Хидейоши протянул Артему бамбуковый пенал. Артем открыл его и достал свиток бумаги. Развернул и прочитал: «Доставит его Кумазава Хидейоши. Писано от тэнно[4] Сидзё к даймё Ямомото, какового почитают за воплощение Бьяку-Рю. Тэнно Сидзё зовет даймё Ямомото ко двору. Кумазава Хидейоши поручено сопровождать даймё Ямомото в Киото». Подпись. Печать.
Ну, вот и дождался… Вызывают-таки на императорский ковер…
Сам факт такого вызова Артема нисколько не удивил. Что называется, давно пора. Перезрело уже императорское приглашение в гости. Артем ждал его сразу после своей победы над монголами… Ну, если не прямо сразу, то чуть-чуть погодя, все же новости облетают Страну восходящего солнца не по оптико-волоконным кабелям, а из уст в уста, что происходит несколько медленней. Однако даже с поправкой на уста все сроки вышли, а гонца с приглашением в Киото все не было и не было. Неужели императору неохота взглянуть на героя, на живую легенду, черт возьми, на человеческое воплощение мифического Белого Дракона? Да и в конце концов, должен же верховный правитель просто озаботиться тем, в чьи руки перешла реальная власть в одной из провинций его страны.
Артем ждал, когда прискачут по его душу (можно сказать, всегда держал наготове тревожный чемоданчик), недоумевал, почему не вызывают, ждал, недоумевал и… в конце концов ждать перестал. Пожал плечами, мол, Восток — дело тонкое, не нам с наскоку его раскусить, потому будем жить как живется.
Но вот не прошло и четырех месяцев, как подоспело императорское приглашение. Интересно все же, почему именно сейчас, почему они там вдруг встряхнулись и вспомнили?
— То, что послали тебя, это не случайно, так? — спросил Артем, все еще продолжая держать в руках письмо.
— Да, — кивнул Хидейоши. — Я не скрывал знакомства с тобой, поэтому послали меня.
Артем бросил взгляд на Ацухимэ. Хотел было спросить Хидейоши: «А сестра сама вызвалась поехать с тобой или как? Или ты настоял? Или, скажем, оставить не с кем?» Но сдержался. Спросил о другом:
— И когда тебе велено назад?
— Моего… нашего возвращения ждут не позже чем через месяц.
— А если вдруг через месяц мы не появимся в Киото? — катнул пробный шар Артем.
— Почему? Как так? — Хидейоши явно напрягся.
Вообще напряжение между ними стало чувствоваться с самого начала. Возможно, из-за поклонов этих идиотских и необходимости во всем следовать установленному ритуалу. Нет чтобы по русскому обыкновению похлопать друг друга по плечам, расцеловаться троекратно, восклицая: «Сколько лет, сколько зим! Что ж не пишешь-то, а? А помнишь как мы с тобой?.. Пошли-ка хлопнем с дороги по рюмашечке!» Ну и так далее. Вместо этого — сплошные церемонии.
