Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича. Том второй
Николай помрачнел и кивнул головой. Это была старая история, очень ему неприятная.
— Так вот, в 1836 году британская шхуна «Виксен» с грузом оружия для немирных горцев, — продолжил свой рассказ Бенкендорф, — патрульными кораблями Черноморского флота была перехвачена у берега Суджук — Кале. Казалось бы, надо было принимать меры, и шхуну вместе с грузом конфисковать, а ее капитана и его помощника отправить туда, куда Макар телят не гонял. Но, по вине нашего министерства иностранных дел, мы были вынуждены начать переписку с британским Форин офисом. А потом, в конце концов, по настоянию господина Нессельроде капитана шхуны Джеймса Белла мы были вынуждены отпустить с миром.
— А год назад, — продолжил Сергеев, — этот самый Джеймс Белл объявился на Кавказе. Только в этот раз он назывался Якуб — беем. И бывший шкипер первым делом стал подстрекать горцев к нападению на Навагинский форт — в нашем времени там расположен курорт, называемый Сочи. Этот британский шпион набрался наглости, и даже пообещал за голову генерала Николая Николаевича Раевского — сына героя Бородина — миллион рублей.
Вы помните, чем все закончилось?
Николай мрачно кивнул.
— Конечно, помню. Майор Посыпкин докладывал мне о случившемся.
Император отошел к своему секретеру, достал из него папку, и вынул оттуда копию донесения. Посмотрев на присутствующих, он начал читать:
«В четыре с половиной часа пополуночи горцы в больших силах, пользуясь бурей, темнотой ночи и бугристой пересеченной местностью, подкрались с трех сторон к глассису укрепления, имея с собой более тридцать лестниц и длинные крючья или багры. Двое часовых, заметя их на глассисе, сделали выстрелы; по этому сигналу черкесы с криком и пальбой бросились на стены, влезая на них по лестницам и хватаясь за туры крючьями. Гарнизон успел стать под ружье и кинуться к валу, прежде, чему укрепление было занято; но не зная настоящего пункта атаки, люди разделились, вероятно по всем фасам, и потому не могли удержать штурмующих. Между тем воинский начальник с резервом, собранных близ бастиона, прилегающему к Сочинскому фронту, где находится самый слабый пункт укрепления, а поручик Яковлев с другой командою, бросились навстречу неприятелю, ворвавшемуся уже в укрепление со стороны ворот. Оба эти храбрые офицеры были изрублены на месте, но люди от этого не остановились и, близ гаупвахты, встретили столь дружно в штыки главную толпу черкес, что мгновенно ее опрокинули за вал, положив несколько их человек на месте. Прочие офицеры с людьми удерживали неприятеля на Константиновском фронте и сражались с прорвавшимися внутри укрепления, причём, все больные люди, числом до восьмидесяти человек, призываемые штаблекарем Тяжеловым и провиантским чиновником Татариновым, взялись также за ружье и много способствовали удержанию на этом пункте неприятеля — который по прибытии главного резерва был и здесь опрокинут за крепостные стены. Укрепление было совершенно очищено от неприятеля уже на рассвете».
— И это все произошло под руководством британского агента, — сказал Сергеев. — А сколько их еще бродит по Кавказу и подбивает на бунт горцев, обещая им поддержку Британии. Без этой самой поддержки война на Кавказе давно бы уже кончилась. Вот отрывок из письма этого самого Джеймса Белла английскому посланнику в Персии господину Макненлу. — Виктор достал из кармана свою любимую записную книжку, и прочитал:
«Заявить им, чтобы они больше не надеялись на добрую волю Англии, было бы то же, что предложить им сложить оружие, так как это — последняя надежда, которая их поддерживает».
А ведь помимо Якуб — бея на Кавказе нападения на русские гарнизоны и казачьи станицы организуют и другие британцы: Лонгворт — он же Алкеб — бей, Давид Урпарт — он же Дауд — бей, и Нант — он же Надир — бей.
— Но, самое опасное, Ваше величество, — продолжил Сергеев, — заключается вот в чем. В последнее время помимо британских разведчиков и инструкторов английские суда стали высаживать на Кавказское побережье России банды вооруженных до зубов наемников, каждая от сотни до двух сотен человек. Подавляющее большинство их составляли поляки — участники восстания тысяча восемьсот тридцатого года. Вот эти ненавидят нас даже больше, чем дикие горцы.
— Да, Виктор Иванович, — сказал озадаченный Николай, — мне кажется, что все то, о чем вы сегодня мне рассказали, надо как следует обдумать, и спешно принимать меры. Войну на Кавказе надо заканчивать. Россия не должна воевать там еще четверть века, как это было в вашей истории.
Погостили, и хватит…
После того памятного вечера Адини еще денек пожила на даче у Шумилина. Поутру гости разъехались, и она осталась там одна, если не считать хозяина и Ольги. Но скучно ей не было. Она сходила погулять с ней на сопки, расположенные за дачным поселком, взяв с собой Сникерса, который совсем уже подружился с Адини.
По дороге Адини не выдержала, и рассказала о чувствах, которые она испытывала к Николаю Ольге. Та долго молчала, потом, нагнувшись, сорвала цветок, росший на обочине дороги, и долго смотрела на него. Вздохнув, она с жалостью посмотрела на девушку, и сказала,
— Милая Адини, я прекрасно понимаю твои чувства. Что я могу сказать? Николай замечательный молодой человек. Он воин, уже успевший повоевать, и получивший тяжелое ранение на войне. Ты видела его левый глаз? Так вот, он искусственный. В бою пуля ударилась в камень рядом с его головой, и каменная крошка выбила ему глаз.
Адини охнула, почувствовав, как у нее сжалось сердце от жалости. Бедный Николай — ведь вражеская пуля могла и убить его!
— Да, Адини, — грустно сказала Ольга, — именно так. Но Николай не упал духом, он остался таким же веселым и отзывчивым, как и был. Он настоящий мужчина.
Только вот, Адини, Николай не имеет титулов, он простой человек, пусть и очень хороший. А ты, дочь императора России. Не знаю, как на все это посмотрит твой отец. Сомневаюсь, что он будет в восторге. А отношения между нами — теми, кто пришел в ваш мир из будущего, и с твоими современниками — будут безвозвратно испорчены. Нам придется уйти в свой мир, и закрыть портал.
Тогда в вашем мире все повторится… Не буду тебе рассказывать о том, что было в нашем прошлом, скажу только одно — многие из близких тебе людей трагически погибнут… Вот и подумай — как тебе быть…
Адини остановилась, потом, присела на пенек. Она закрыла лицо руками. Плечи ее задрожали от рыданий.
— Ольга, но ведь я люблю его… — сказала она сквозь слезы, — как мне быть‑то? Если я его потеряю, то я умру… Что мне делать?
Ольге стало очень жаль эту юную, милую и красивую девушку. Туберкулез, который был у нее, вполне излечим, и она не умрет, как это было в ее истории, в девятнадцать лет. Но, если она умрет от тоски? Люди в XIX веке были очень эмоциональны, и очень часто переживания и стрессы заканчивались у них летальным исходом.
— Что я могу тебе сказать, Адини… — начала она, — Надейся и верь… Почему‑то я думаю, что наше появление в вашем мире не случайно, и многое у вас должно измениться. В том числе, и отношениях между людьми. Поэтому, постарайся не показывать свои чувства всем, а если захочешь поговорить с кем‑то о них, то я всегда к твоим услугам.
— Спасибо, Ольга, — Адини поднялась на ноги, вытерла слезы с лица, и робко улыбнулась. — Ты для меня, как старшая сестра. Я буду рада тебя видеть. Пойдем, я немного устала, и хочу отдохнуть…
А вечером на дачу приехал Николай, и сообщил, что пора возвращаться в город. Завтра им надо быть в клинике, где будут готовы все анализы. И завтра же Аниди с Александром Павловичем, ротмистром Соколовым, доктором Кузнецовым и Ольгой вернуться в XIX век.
Адини очень обрадовалась, узнав, что вернется назад, к родителям и сестрам с братьями, по которым она уже успела соскучиться. Но, в то же время, ей очень не хотелось расставаться с Николаем, который оставался в будущем. Впрочем, заметив тень на лице девушки, Ольга успокоила Адини, сказав, что Николай должен закончить здесь кое — какие дела, после чего тоже отправится в прошлое.
Доехав без приключений до Петербурга, Николай попрощался с дамами. Ольга и Адини наскоро попили чая, сполоснулись в ванной, после чего легли спать.
А на следующий день они вместе с доктором Кузнецовым приехали в уже знакомую им клинику. В кабинет Роберта Семеновича они вошли вместе. Тот встретил Алексея Игоревича и Ольгу радушно, но на этот раз без улыбки.
Он померил маленькой линейкой красное пятно на руке Адини, появившееся в том месте, где три дня до этого был сделан укол, и пробормотал себе под нос, — Я так и думал…
Потом он повернулся к доктору Кузнецову, и сказал, — Леша, у этой красавицы действительно обнаружен очажок в легком. Это и флюшка показала, и реакция Манту подтвердила. Но болезнь еще не запущена, и ее можно легко вылечить. Тем более, что, как ты говоришь, она не избалована антибиотиками.
