Александр Мазин - Богатырь
– Это почему же? – выпятил бороду пастырь.
– А потому, что мнится тебе мучеником за Христа помереть! И помрешь. А кто тогда Новгород крестить будет? Нет уж! Успеешь в Царство Божие попасть. Сначала земной долг свой исполни!
– Так не хотят они креститься! – воскликнул епископ.
– Сегодня не хотят, завтра умолять станут, чтоб ты их в Истинную Веру обратил, – заявил Добрыня. – Это ж новгородцы. Знаю я их. Побуянят и образумятся.
– Ой ли? – усомнился Иоаким.
– А ты не ойкай, владыко! – строго сказал Добрыня. – Сказал, образумятся, значит, так тому и быть. А для ускорения сего мы с воеводой Путятой вразумим их немного.
– Это как же?
– А тебе, владыко, сие знать ни к чему, – отрезал Добрыня. – Иди да помолись Господу за души наши, а с делами воинскими мы и сами управимся.
– Придумал что, батько? – с надеждой спросил Путята, когда епископ ушел.
– Да тут и думать нечего, – махнул рукой Добрыня. – Как стемнеет, возьмешь лодки, переправишься с ростовцами на ту сторону, войдешь в город, возьмешь Угоняя и прочих крикунов и сюда переправишь. А если не угомонятся новгородцы, укроешься в Детинце. И тогда пусть хоть десять тысяч против тебя исполчат – без толку. Однако надеюсь: до того не дойдет. Одумаются. Сделаешь?
– Попробую, – не слишком уверенно произнес Путята. Он был храбр, но соваться на левый берег с одной лишь полутысячей да еще не киевлян проверенных, а ростовцев, казалось ему затеей сомнительной и опасной. – А почему – с ростовцами?
– А чтоб вас за своих приняли, – пояснил Добрыня. – Наших-то, киевских, сразу опознают, а ростовские от новгородцев отличаются мало. Что с лица, что по оружию.
Так и сделали. Но вышло не так гладко, как думал Добрыня.
Но о том, что было дальше, Илья услышал уже не от данов, которые все время новгородских художеств[4]на своем подворье просидели, а после слухи собрали, а от того, кто сам всё видел, и не только видел, но и дело делал. От Улада, сына Драя-полочанина. Улад сначала под братом Богуславом в гриднях ходил. Потом великий князь Драя тысяцким в Ростов отправил, и Богуслав Улада тоже в Ростов отпустил. Сотником. С Ильей Улад был не то что знаком – больше. Горсть соли вместе съели, сражались бок о бок и едва не погибли на вятицком капище. А Кулиба Уладу и вовсе родичем приходился. Так что не удивительно, что Улад, будучи в Киеве, в Моров заехал. Не один, впрочем, а с батюшкой Серегеем, который привез Илье подарок. Да такой, о котором калеке только мечтать!
Глава 4
– Вижу, вижу, что даром времени не терял, – пробасил князь-воевода, одобрительно глядя на сына. – Аж в плечах раздался!
– Старается, – похвалил подопечного Кулиба. – От зари до зари трудится. Давеча вон деревяху боковую сломал, так мы новую приладили. Потолще.
– Ты, бать, глянь, как я могу! – гордо воскликнул Илья. Ухватился за держалку, подтянулся чуток одной рукой, а другой заправил непослушные ноги в кожаную люльку ходунцов. – И вот так могу! – В три прыжка-толчка достиг печи, развернулся проворно, на одном костыле, – и обратно. – И на улице от тебя не отстану, если шагом пойдешь! Показать?
– А покажи! – усмехнулся Сергей Иванович, глядя на сына с ласковой улыбкой.
Три месяца назад он соорудил Илье тренажерный комплекс, такой, чтоб Илье было удобно грузить все мышцы. Все, которые работали. Он не особо надеялся на результат. Считал, что главное – дать парню цель, чтоб от горя не зачах. Но добиваться цели Илюшка умел как никто. Парень до увечья на мускулатуру не жаловался. Естественно. Уже в тринадцать мог с любым гриднем из Духаревской дружины потягаться. Не факт, что победил бы, но попотеть заставил. Теперь же, всего лишь после трех месяцев тренировок, та-акие мыщцы нарастил! Не меньше чем у старшего брата Богуслава. А Богуславу – за тридцать, он в самой, что называется, мужской поре. Вон недавно шкуру коровью на спор голыми руками разорвал. Спознался у азиатов с каким-то мастером то ли ушу, то ли кун-фу, и тот его обучил всяким захватам-вывертам. Зачем это воину такого уровня, как Богуслав, Сергей Иванович не понял. А когда спросил у сына, тот ответил, что в чужих землях не везде с оружием пускают. В иных местах даже нож отберут на всякий случай. Духарев с резоном согласился.
Илья открыл дверь костылем, пропустил Сергея Ивановича вперед, подождал, пока тот сойдет с крыльца, а потом спрыгнул сам… И остановился.
– Это что, батя?
У крыльца стояла небольшая кобылка. Но дело было не в кобылке, а в том, что у нее на спине.
– Познакомься, сын, – сказал Сергей Иванович. – Ее зовут Шуша. Ты не гляди, что на вид неказиста. Для начала тебе – в самый раз. Наловчишься – тогда и до Голубя дело дойдет. Само собой, тебе его переучивать придется, но ты справишься! – Улыбка вновь приподняла седые усы князь-воеводы. – Дай-ка я тебе помогу…
Князь-воевода взял сына под мышки и водрузил на спину кобылки.
– Вот эти ремни вот так затягиваешь, – показал он. – И всё. Такое у тебя теперь седло, сынок. Не седло, а трон княжеский. И захочешь упасть – не получится. Направлять лошадку придется руками и поводьями, но ее уже приучили немного, так что тебе будет легче. Пошел! – И хлопнул кобылку по крупу.
Илья качнулся с непривычки (ног-то нет), уперся рукой в седло… А батя был прав: упасть в такой «сбруе» было невозможно. Кобылка с рыси перешла на шаг, покосилась на всадника: может – в стойло?
– Ах ты лентяйка, – ласково проговорил Илья.
Повинуясь поводу и легкому касанию плети, кобылка вновь перешла на мелкую тряскую рысь.
«Как бы ей спину не сбить…» – озабоченно подумал Илья.
Утоптанная, тронутая инеем земля подворья убегала назад. Илья поддернул повод, разворачивая кобылку в сторону открытых ворот… Но остановился. Другая мысль пришла ему в голову.
Подъехав шагом к Сергею Ивановичу, Илья попросил:
– Бать, лук мне дай. И стрелу.
– Дай ему, что просит, – велел князь-воевода дружинному отроку.
Тот вынул оружие из налуча, хотел накинуть тетиву, но Илья не дал:
– Я сам!
Надеть тетиву на лук – дело непростое. Боевой лук для степной охоты – сильный. Обычно так делают: упирают нижний рог в землю и, оборотив через ногу, гнут-тянут спиной изо всех сил, чтоб набросить тетиву на верхний рог. Еще год назад Илье едва хватало веса, чтоб это сделать. Сейчас, без ног, это казалось и вовсе непосильной задачей. Но Илья уже придумал, как поступить. Нацепил петлю на большой палец десницы, упер один рог в седло, взялся двумя руками, перехватился левой поближе к верхнему рогу, повис всей тяжестью. Лук едва не выскользнул, но Илья удержал, и сам удержался на изогнувшемся луке, накинул правой петлю и, вновь перехватившись, мягко опустился в седло. Есть!
– Ловко! – похвалил кто-то из отцовой гриди.
– Стрелы! – крикнул Илья, и тот же отрок сунул ему в правую руку три легкие охотничьи стрелы.
– Возьми, сын! – Батя протягивал Илье синдское колечко из слоновой кости. Его, Ильи, колечко! Сохранил, значит. Верил, что пригодится.
У Ильи едва слезы из глаз не брызнули. Но сдержался. Поблагодарил кивком, чтоб голос не дрогнул, надел кольцо на большой палец десницы, зацепил тетиву с уже наложенной стрелкой, огляделся, выискивая мишень. Тело дернулось, но привстать на стременах, понятно, не получилось. Ног нет, нечем упираться. Ну да это не беда. Старый Рёрех учил его бить по-всякому. И стоя на бревне, и сидя, и лежа, и в прыжке, и даже свесившись с ветки вниз головой. Эх!
Илья засмеялся счастливо, откинулся и метнул все три стрелы, одну за другой, в кружившегося над подворьем коршуна. Все три попали, хотя две были лишними – коршун был сбит первой же, остальные прошили уже падавшую птицу.
Прав, прав батя! Воин – это не ноги. Воин – это в крови. А еще воин сам мстит своим врагам. И он отомстит. За себя и за Фроди. Имя врага ему известно. Соловей.
Кстати, а не тот ли это Соловей новгородский, о котором говорили даны?
Глава 5
Оказалось – нет, не тот. Того Соловьем не за певучие стрелы прозвали, а за речи сладкоголосые.
– Это новгородский сварг главный, – пояснил Улад. – Начнет, бывало, говорить – заслушаешься. За то его Соловьем и зовут. То есть – звали.
– Убили вы его? – спросил Илья.
– Бревном задавило. Как вечевики на Детинец всей толпой полезли, так эти, сварги, впереди были. Орали, мол, любит их Сварог и от смерти оборонит. А он их себе забрал. Верно, и впрямь приглянулись…
* * *Возглавляемые Путятой ростовцы высадились на левом берегу уже затемно. Проникнуть в город труда не составило, хоть и народу неспящего было, считай, как днем. Веселились новгородцы. Костры жгли, ели-пили в охотку. Кто – с добычи. Кто – с того угощения, что старшина выставила. Иные продолжали грабить дома христиан. Из тех, кто отбиться не смог. А под шумок – не только христиан. Никто разбою не мешал: сторожа городские, из боярских да ремесленных, обороняли только своих, а княжьи из Детинца носа не казали. К ним больше не лезли. Пока не лезли. До времени. Потрошили тех, кто попроще.
