Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович

«А ты куришь?»

«Нет», – ответил гость из глубины сознания. «А я не курил никогда. Здоровье берег… смешно…»

Он слышал, как горючая жидкость журча льется в глубину бункера. В подвал. Прямо на ящики с боеприпасами. И в центральном каземате их достаточно. Максим откинул крышку ящика. Снаряды тускло блеснули в полутьме.

Жаль, что мало немцев тут наколотили. Сколько бы ни было их. Мало!

Жаль, пушка раскурочена, а то бы…

На крыше опять забрякало железо. Значит…

– Мужайтесь, ребята… – прохрипел Максим. – Сейчас мы выпьем со смертью на брудершафт…

Лица бойцов посуровели. У Пухова потекли слезы. Пусть. Слезы иногда приносят облегчение. Лишь Абыз-защитник приподнял голову, повернулся в сторону командира, будто видел через бинты, улыбнулся и вновь запел. Снова что-то свое, непонятное, степное. И Максим вдруг воодушевился.

– Вставай… проклятьем… заклейменный… – хрипло начал он.

– Весь мир голодных и рабов! – тут же подхватил связист.

– Кипит наш разум возмущенный… – подключились остальные, и гимн [26] загремел в непобежденном капонире:

– Это есть наш последний и решительный бой…

Они пели и не слышали, как что-то полетело по вентканалу и упало в подвал. Только почувствовали, как там заревело пламя. Оно рванулось вверх по всем ходам, вентиляции, через проемы подачи боеприпасов. Огненный вихрь ворвался в казематы, и лейтенант успел крикнуть:

– Помни нас!

Раскаленный смерч поглотил последних защитников капонира и выплеснул свою ярость наружу вместе с детонировавшими боеприпасами бункера.

– Ничего, сочтемся… – пробормотал сержант, отползая в глубину леса.

Всего в пятидесяти метрах по лесной грунтовке двигалась колонна немецкой техники. Сначала он укрылся за сосной и зло наблюдал, как мимо едут тентованные грузовики с прицепленными пушками, следом за ними броневики с пехотой…

Гул приближающейся техники был услышан своевременно, и сержант быстро отошел в лесную чащу. Первыми по грунтовке протарахтели мотоциклисты мотодозора. Затем, с небольшим интервалом, проехали танк, кажется «двойка», и три броневика с пехотой за ним. Минуты через три появилась основная колонна. В основном шли броневики и машины с пехотой. Танков пока не видно, но судя по гулу, они тащатся в хвосте колонны.

Едут…

По нашей советской родине своими погаными…

Руки так и чесались. Горохов сжал до боли мосинский карабин и невольно скрипнул зубами. Душа болела…

Он единственный выживший из всех…

Потому что…

Выступили слезы. Сержант не смог их удержать…

Все его ребята там…

И лейтенант…

Перед тем, как он пополз от ложбины к лесу, лейтенант сказал напоследок:

– Ты главное до наших дойди, донеси тетрадь, а с врагом успеешь поквитаться. За нас. Всех нас… – и крепко руку пожал.

Но больше всего запомнился его взгляд. Другой. Не такой, как в момент приказа. Тогда ему показалось, что на него смотрит не лейтенант. Подумалось, что он сошел с ума, ибо на сержанта смотрело несколько лиц. Незнакомых. Сержант в пилотке с обгорелым лицом, бледный лейтенант в фуражке и еще одно лицо, почему-то в танковом шлеме. Это длилось всего лишь миг. Потом он услышал голос лейтенанта. Он стал очень холодным, чуть ли не ледяным. И пробрало тогда Михаила до самых печенок…

Приказ есть приказ. Надо исполнять. Но именно в момент расставания сержант понял: все, что записано в тетради – действительно очень важно. Потому что лейтенант уже списал себя. Нет, не так – он знал, что погибнет. Это читалось в глазах…

Сержант почти успел доползти до опушки, как позади внезапно разгорелся жаркий бой многоголосьем винтовочных и пулеметных выстрелов. Ухали гранаты. Слышались крики и мат.

Горохов ужом скользнул в еловые заросли, перебежал немного вглубь. И встал. Не шли дальше ноги. Тянуло назад. Помочь, включиться в бой. Врага бить тянуло. Но шагнуть к полю тоже не мог – приказ. И тетрадь в планшетке. Она не должна попасть в руки врага.

Сержант взобрался на корявую сосну и видел, как немцы захватили южный капонир. Они просто забросали его гранатами. Сначала из амбразур выбило мешки с землей, потом взрывы прогремели уже внутри. Остаток бойцов попытался прорваться, но их встретили плотным пулеметным огнем. Одновременно с попыткой прорыва немцев атаковал десяток красноармейцев. И Горохов с удивлением заметил лейтенанта. Потом несколько взрывов – у капонира и чуть в стороне. Второй взрыв почему-то ухнул особенно ярко, с черным дымом и огнем. Подробно не разобрать – елки прикрыли.

Потом начался обстрел. Жуткая картина. Горохов не выдержал, спустился и направился в лес. Шел, сильно сжав челюсти. Кулаки от напряжения подрагивали. От грохота позади он вздрогнул, а потом побежал обратно. Чуть не выбежал на открытое поле.

Вот она, та сосна. Подняться быстро не удалось – соскользнул. Когда все-таки удалось выглянуть на поле, сержант увидел над северным капониром черный гриб гари. А на крыше южного копошились серые фигурки. Вдруг они сыпанули с крыши, а через пару секунд огненный вихрь вырвался из всех амбразур…

Потом сержант потерянно брел по лесу. Наткнулся на ручей. Прохладная вода успокоила и привела мысли в порядок. Что ж, есть приказ, и его надо выполнить. А с врагом…

– А с врагом еще поквитаемся! – зло сказал сержант.

Он поправил карабин и зашагал по сосновому бору. Вышел на грунтовку, что шла от поля. По дороге идти легче, ровно и никаких сучков, поваленных стволов, нор. Но возникший гул приближающейся техники заставил вернуться в лес. Не успел отойти и полсотни метров, как по грунтовке промчались мотоциклы. Горохов только и успел за толстую сосну упасть. Чуть не заметили – слишком редко тут сосны растут, и подлеска нет. Чуть дальше в лесу начиналась низина, заросли орешника. Горохов двинулся туда. Потом переждал за сосной, пока проедут броневики с танком во главе, дошел до уклона. Остановился. Укрылся за сосной…

Броневики сменялись машинами с пехотой. Проехали тягачи с большими пушками, калибр не меньше двухсот миллиметров. Наверно, нагнали колонну позже, еще до уничтожения бункеров. Потом вновь шли грузовики. Танков пока не видно, но судя по гулу, они тащатся в хвосте колонны. Оно понятно, что танки много пыли поднимают. Вот и они. Мехводам из-за пыли ничего не видно, поэтому из люков торчат командиры и следят за правильным направлением движения.

Сержант насчитал восемнадцать танков. «Троечки», Т-4 нет, похоже, их на поле наши повыбивали.

Хорошо им ребята всыпали…

Вспомнились их лица. И лейтенант вспомнился. На душе стало совсем невыносимо…

– Сочтемся! – зло сказал сержант и вскинул карабин.

Тук-х-х! Голова торчащего из башни немца брызнула кровью.

Затвор вверх, на себя, дослать…

Тук-х-х! – и замешкавшийся немец на последнем танке ухнул внутрь уже трупом.

Перезарядился, но с замыкающего колонну бронетранспортера ударил пулемет. Не прицельно, веером. Пулеметчик только направление угадал. Пули громко впивались в сосновые стволы. Одна стукнулась в край ствола сосны, за которой укрылся сержант, ободрала кору, и в лицо брызнуло смолой.

Горохов откатился от дерева. Прополз немного, потом поднялся и побежал, пригнувшись, через ложбину. Позади послышались лающие команды. Прозвучало несколько очередей. Но куда-то в сторону. Посреди ложбины сержант перемахнул неширокий ручей. Двинул было вдоль, но потом рванул вверх. Немцы явно собрались наказать наглого одиночку. Судя по командам, быстро двигались следом. А ложбина не густа зарослями. На другой стороне начинался смешанный лес, с густым подлеском. В нем легче затеряться. Час сержант выдерживал максимальный темп. Сколько он прошел, не считал. Наконец сил не осталось. Найдя маленький ручеек, он прошел по нему и у ключика рухнул на землю. Черпнул воды ладонью, но напиться сбитое дыханье не дало.

– Мало посчитался, – пробормотал Горохов, тяжело дыша, – пока только драпать выходит…